Заветы святителя Филарета, митрополита Московского, русской культуре.Доклад на Седьмых межрегиональных Пименовских чтениях. Саратов, 11 декабря 2009 г.

О митрополите Филарете говорить можно бесконечно, написаны тома книг о разных аспектах его деятельности, мы остановимся только на некоторых из них — его отношении к тем или иным феноменам отечественной культуры, общественной жизни, государственного устройства. При этом преимущественно на тех, которые актуальны были не только в XIX столетии, но которые не менее актуальны и в начале XXI века. И перед тем, как перейти к книгам самого святителя Филарета, я бы хотел, чтобы все мы некоторым образом соприкоснулись с личностью этого иерарха. Вот словесный портрет святителя, данный его современником. Современником очень любопытным. В середине XIX века Россию неоднократно посещали представители Англиканской церкви. Это было связано с тем интересом к Востоку, который был в англиканском богословии у клириков, стремившихся к возрождению древних традиций в тогдашней Англиканской церкви.

Один из представителей этого движения, которое называлось оксфордское движение, ученый богослов Эндрю Стенли в 1857 году в первый раз посещает Россию. И встречается с митрополитом Филаретом, в частности видит его на богослужении в Успенском соборе Московского Кремля.

Вот такой образ запечатлелся в памяти иностранного гостя. В скобках оговорюсь, что к этому году святитель Филарет был уже ветхим старцем. Жить ему остается лет десять. Он уже 40 лет в архиерейском достоинстве и является уже самым маститым архиереем Русской Церкви.

Вот что пишет англичанин: «Прозрачные черты его старческого лица как бы возвышались, воспаряли над всем внешним. Его жесты проникнуты удивительной простотой. Даже в том, как он расчесывал волосы, приглаживал бороду данным ему гребнем, ощущалась подлинная простота в сочетании с высоким благородством.

Царило большое оживление, когда были сделаны последние приготовления, и Филарет перешел к проповеди. Ни малейшего ропота по поводу неожиданного продления достаточно долгой службы не наблюдалось. Напротив прошел шепот: «Сам митрополит будет произносить проповедь». Все высокие особы наклонились вперед и прислушались, чтобы уловить каждое слово.

Весь храм был исполнен тишиной. Там стоял пожилой человек в длинном белом облачении, он почти не смотрел в текст, хотя тот лежал перед митрополитом. Сначала его голос был едва громче шепота, но затем возвысился, и несколько слов достигли моего слуха. Это было замечательное зрелище, которым могла гордиться Русская Церковь. Сам Филарет в возрасте 76 лет, вызывающий всеобщее поклонение и удерживающий всеобщее внимание церковного собрания, состоящего из многих сотен людей. Проповедь длилась около 15 минут. По лицам окружающих меня и по жестам Филарета, я мог судить, насколько это потрясающе. Он описывал этот же день прошлого года. Огромное великолепное собрание, летнее солнце, пронизывающее окна этого собора, император и императрица, восседающие на троне, столь величественные в своем смирении (имеется в виду служба коронации императора Александра II). Вся служба была ничем иным, как преклонением высшей власти перед Господом Господствующим, перед святыней церковной, святыней Таинства Евхаристии.

Но вдруг тон его изменился: «Не думайте, что благодать коронования, как бы велика она не была, достаточна для того, чтобы помочь монарху осчастливить и освятить свой народ без содействия последнего. И вам предоставлено преобразить благодать этой церемонии в действенную силу. Нет нужды подкреплять свои слова текстом Священного Писания, я взываю к вашему разуму и здравому смыслу, чтобы они вам подсказали, как и что нужно делать». Так Стенли вспоминает заключительные слова проповеди святителя Филарета.

Интересно, что сам святитель, будучи постоянно вовлечен в государственную, общественную, культурную жизнь России, не был энтузиастом вхождения во все эти реалии. Внутреннее устроение его души было скорее аскетическое, и стремился он к уединению и подвигу. И местом его успокоения были скиты Троице-Сергиевой Лавры.

Отнюдь не светская словесность и не кипение общественной жизни соответствовали внутреннему строю его души. Но именно он напишет Манифест об освобождении крестьян 1861 года. Митрополит Филарет будет отзываться на стихи Пушкина, многое и многое другое свяжет его с различными областями русской культуры. Между прочим, в его биографии есть факт, отсылающий к сегодняшней реалии, которая может показаться второстепенной и не очень важной, но тем не менее. Я думаю, многие поймут, о чем идет речь. В молодые годы, не будучи еще посвященным в сан, а являясь студентом духовной академии, будущий святитель был привлечен, как и большинство студентов, к написанию стихов и к участию в театральном представлении. Это было тогда обычной нормой духовных школ. Что интересно, стихи студент Василий Дроздов тогда написал. Но от участия в театральной постановке решительно отказался. Заявив: «Я учусь быть священником, а не желаю быть актером».

Впрочем, и к сочинению школьных виршей, наделенный даром слова будущий святитель относился как к тягостной обузе. Годы спустя он говорил: «Мне стыдно бывало писать, читать и слушать лаврские стихи». Это весьма трезвая оценка поэтических опытов.

Но обратимся к более поздним свидетельствам святителя и высказываниям, относящимся к реалиям современной российской жизни. Один из упреков, которые часто слышит Церковь в наше время, упрек в мнимом огосударствлении, в том, что Церковь, сближаясь с государством недопустимо близко, начинает ассоциироваться с существующей политической системой, и что это противоречит духу христианства.

К этим упрекам можно применить слова святителя Филарета: «Есть польза, когда Алтарь и Престол союзны. Но не взаимная польза есть первое основание союза их, а самостоятельная истина, поддерживающая тот и другой. Благо и благословение царю — покровителю Алтаря, но не боится Алтарь падения и без сего покровительства. Прав священник, проповедующий почтение к царю, но не по праву взаимности, а по чистой обязанности, если бы то случилось, то и без надежды взаимности. Вот человек, который был недавно рыболовом и который, перестав быть таким, сделался более важным для Иерусалима и Рима, и несколько других, подобных ему, вопиют иерусалимлянам и римлянам, иудеям и язычникам: «Бога бойтесь, веруйте в Господа Иисуса». Сей голос проходит века, тысячи и мириады иудеев веруют в Иисуса, ими Распятого, миллионы бывших многобожников убоялись Бога Единого, повсюду христианские алтари на развалинах синагог иудейских и капищ языческих. Какой могущественный царь помог сему огромному перевороту? Константин Великий? Но как? Он пришел к алтарю Христову, когда сей уже стоял на пространстве Азии, Европы и Африки. Пришел не для того, чтобы поддержать оный своею мощью, но для того, чтобы со своим величеством повергнуться перед его святыней. Живый на Небесах рано посмеялся тем, которые поздно вздумали унизить Его Божественную религию до зависимости от человеческих пособий. Чтобы сделать смешным их мудрование, Он три века медлил призывать сильного царя к алтарю Христову, а меж тем со дня на день восставали на разрушение алтаря сего цари, народы, жрецы, мудрецы, сила, искусство, корысть, хитрость, ярость. Что же наконец? Все сие исчезло. А Церковь Христова стоит не потому, что поддерживается человеческой силой.

Вот и другое воззвание бывшего рыбаря: «Царя чтите». Пусть поищут мудрецы сомнений и подозрений, какая взаимность, выгода, надежда могли заставить проповедника пристрастно благоприятствовать царю. Кто был царь, который прежде и ближе других встретился с проповедью святого Петра? Ирод. Какие же услуги оказал Ирод христианству? «Возложи,— говорит книга Деяний апостольских,— возложи Ирод царь руце озлобити некия от Церкве. Уби же Иакова, брата Иоаннова, мечем. И <…> приложи взяти и Петра <…>. Его же и всади в темницу». Ангел чудесно избавил Петра от темницы и от царя, и после этого Петр проповедует: «Царя чтите». Чем же наградила Петра за подвиги апостольские держава Римская? Не крестом почести, а крестом распятия. Петр ожидал сего и почтение к царю проповедовал подданным царя, от которого пострадать готовился. На чем же основывается сия проповедь? Конечно, не на взаимности, выгоде, надежде. На чем же? Без сомнения, на Истине Божественной, а не человеческой: «Бога бойтесь, царя чтите».

Это очень важный принцип, который установлен в Священном Писании, и который мы видим проходящим золотой нитью через всю историю Церкви. В том числе и новейшую историю нашей Церкви ХХ столетия, двум этапам которой был причастен архиепископ Пимен: эпохе гонений на Церковь со стороны власти и эпохе изменения церковно-государственных отношений в новой России. Они являются наглядной иллюстрацией слов, сказанных святителем Филаретом, их применения к тому, что произошло более полутора веков после того, как они были произнесены.

Но еще один важный принцип здесь заложен, и о нем напоминает святитель: церковно-государственные отношения, церковно-государственный союз предполагает не инструментальное использование государством Церкви в целях достижения тех или иных социальных, политических, культурно-общественных прерогатив, преференций или благ. Церковно-государственный союз предполагает признание онтологической значимости Церкви для блага народа и правильного строя народной души.

С другой стороны церковное понимание власти предполагает принятие этой власти не только в период благоприятствования Церкви, но и тогда, когда царем является Ирод. И это тоже путь исторический, пройденный христианством.

При этом не будем думать, что слова, сказанные святителем Филаретом, каким-то образом относятся только к монархической государственности. Они распространяются на сам принцип церковно-государственных отношений. И те реалии, которые связаны с представительским государством, так же затрагивались в его других высказываниях на эту тему.

Важнейшими реалиями представительского государства, является наличие законодательной власти, законного суда и наличие избирательного права. Об этом есть очень трезвые высказывания святителя Филарета.

Наличие принципа верховенства закона постоянно постулируется как один из необходимых институтов современной государственности. Не отрицая важности законов, святитель Филарет тем не менее указывает на то, что наряду с законом как буквой, не менее важна личность того, кто этот закон будет осуществлять.

Он обращается к судьям: «Суд есть ограда собственности и личной безопасности, а судья есть страж сей ограды. Без суда всякая земля была бы, как некогда земля Ханаанская, землею, поедающею живущее на ней. Не было бы другой собственности кроме добычи хищника, до которой не достигала рука другого хищника. Не было бы другой безопасности кроме безопасности вооруженного и бодрствующего воина или безопасности сильного притеснителя, доколе они не встретятся с сильнейшим. Но что крепкая ограда, если страж ее ненадежен? Что и укрепленный законами суд, если в нем действует недостойный судья? Правда, закон поставлен не только для подсудимых, но и для судьи, дабы вразумлять его и управлять им, но мудрость и справедливость закона суть заключенные сокровища, если не отверзутся мудростью и справедливостью очи судьи. Закон подчинен необходимости и не может подвигнуться, чтобы удержать при себе судью, но судья свободен и может уклониться от закона. Как искусный ловец и хитрых зверей уловляет, и поражает сильных, и приводит в безопасность кроткое стадо, так искусный судья, простирая мудрую сеть законного изыскания и, действуя силой законов, и уловляет коварных, и низлагает дерзких преступников, и приводит в безопасность добрых граждан. А у неискусного или невинные увязают в сети, простираемые для виновных, или же виновные расторгают ее. Судья справедливый, изъясняя закон с совестью, делает добро и невинному, которого оправдывает, и виновному, которого осуждает, пресекая для одного зло, которое он претерпевал, в другом — еще более существенное зло, которое он делал. А судья несправедливый бедственнейшим образом умножает зло, которое должен истреблять или хотя бы уменьшать».

Этот, если угодно, христианский персонализм, который мы видим в данном высказывании святителя Филарета, применительно к юридической системе, оказывается, совершенно не утерял актуальности для реалий России XXI столетия.

Святитель Филарет говорит и об избирательном праве, которое очень ограниченно присутствовало в Российской империи в XIX веке, но в тех или иных случаях, будь то в Дворянском собрании или при избрании судей, это право осуществлялось. И тогда раздавались вопросы и голоса некоторых о том, что участие в выборах бессмысленно. О том, что есть вещи, которые до нас предопределены и за которые человек — гражданин или подданный — не будет нести ответственности.

Святитель предупреждает о том, что нет у христианина нравственного права, что бы он ни полагал о прочем, снять с себя ответственность за исход выборов, избрания, если он принимает в них участие.

Вот что говорит святитель по этом поводу: «И за выборы, за каждый отданный нами голос в пользу, казалось бы, далеких от нас людей, несет христианин ответственность. Если (чего я не предполагаю быть на деле среди христиан, но что говорю по ходу предостережения) вы не употребите всего, какое возможно, внимания и попечения, чтобы открыть, привлечь и избрать в общественные должности людей самых достойных и благонадежных, если вы будете подавать избирательные голоса в пользу одного — потому что он очень желает избрания, в пользу другого — потому что он добрый знакомый, в пользу третьего — потому что надобно же кому-то хотя бы быть избранным и так далее, а меж тем недовольно будете вникать в то, имеет ли избираемый способности и сведения, потребные для дел, к которым избирается, и ручаются ли прежде известные его правила и деяния за то, что он согласно с пользой общественной проходить будет служение, которое вы хотите вверить ему, если потом вследствие столь невнимательного, небеспристрастного избрания избранный вами служитель правосудия возьмет правду и суд, станет оправдывать неправдой богатых и сильных и не будет внимать суду вдовиц и сирых, блюститель земского порядка и спокойствия вместо того, чтобы облегчать и разрешать затруднения смиренных, сделается для них ярмом связующим и гнетущим, вождь ваших наследственно почтенных сонмов окажется не столь прямым и твердым на путях своих, если такие и большие сих неправильности и грехи откроются в избранных вами вследствие невнимательного или небеспристрастного избрания, то позвольте вам сказать прежде, нежели сие случилось, что в таком случае ваши гладкие избирательные шары превращаются в руках ваших в острые стрелы, которые уязвят общественное благосостояние и обратятся уязвить вашу совесть, спокойную, может быть, во время производства избрания, но такую же невнимательную в отношении к себе, как и в отношении к другим».

Еще одним институтом, неотделимым от современного представления о государстве и обществе, является наличие того, что иначе называется как четвертая власть, медиапространство, общественное мнение, публичная дискуссия о всех и о вся.

То, что в начале изменений в нашей стране называлось гласностью и теперь называется свободой слова, довольно активно оценивалось общественным сознанием России начала Александровской эпохи. И тогда уже ветхий старец, митрополит Филарет, из опыта всей своей жизни и исторического опыта Русской Церкви говорил об этом следующее: «Близ пути слова правды особенно приметны два распутья: на одной стороне - лесть, на другой — злоречие. Один говорит: "Надобно с ближними обращаться приятным для них образом, особенно с высшими", - и вследствие сего льстит. Другой говорит: "Надобно черное называть черным", - и под этим предлогом предается злоречию. Ни тот, ни другой не на правом пути - оба на распутьях, которые не ведут к добру. Злоречие, которым некоторые думают исправлять зло, - неверное для этого врачевство. Зло не исправляется злом, а добром. Как загрязненную одежду нельзя чисто вымыть грязной водой, так описаниями порока, столь же нечистыми и смрадными, как он сам, нельзя очистить людей от порока. Умножение пред глазами народа изображений порока и преступлений уменьшает ужас преступления и отвращение от порока. И порочный при виде таких изображений говорит: "Не я один, таких много — не очень стыдно". Укажите на темный образ порока, не терзая чувства и не оскорбляя вкуса чрезмерным изображением его гнусности, а с другой стороны изобразите добродетель в ее неподдельной истине, в ее чистом свете, в ее непоколебимой твердости, в ее чудной красоте. Открывать и обличать недостатки легче, нежели исправлять. Несчастье нашего времени — то, что количество погрешностей и неосторожностей, накопленное не одним уже веком, едва ли не превышает силы и средства исправления. Посему необходимо восставать не вдруг противу всех недостатков, но в особенности против более вредных, и предлагать средства исправления не вдруг все потребные, но сперва преимущественно потребные и возможные. Усиленное стремление к преобразованиям, неограниченная, но неопытная свобода слова и гласность произвели столько разнообразных воззрений на предметы, что трудно между ними найти и отделить лучшее и привести разногласие к согласию. Было бы осторожнее как можно менее колебать то, что стоит твердо, чтобы перестроение не обратить в разрушение. Бог да просветит тех, кому суждено из разнообразия мнений извлечь твердую истину».Эти слова святого митрополита Филарета сказаны в 60-е годы XIX века.

Не нужно думать, что святитель имел интерес исключительно к церковно-государственным отношениям. Одной из постоянных областей его внимания были отношения межрелигиозные и межконфессиональные, которые предельно гармонично исторически развивались в Российском государстве. Российская империя дала нам один из блистательных примеров того, как при наличии господствующей религии традиционные конфессии могут гармонично сосуществовать, мирно развиваясь, и подданные, принадлежащие к разным религиям, вполне могут реализовывать свои религиозные права и быть верными своему царю и своим людям.

Еще в молодые годы в одном из своих трактатов, посвященных разностям между православной церковью и церковью католической, святитель Филарет, разобрав эти разности, высказав последовательный православный взгляд на эти разногласия, тем не менее, делает такой вывод: «Поскольку я не знаю, многие ли из христиан западных и глубоко ли проникнуты сими особыми мнениями, обнаруживающимися в Церкви Западной, и кто из них как твердо держится верой Краеугольного Камня Вселенской Церкви — Христа, то изъявленное мною справедливое уважение к учению Восточной Церкви никак не простирается до суда и осуждения западных христиан и Западной Церкви. По самым законам Церковным я предаю частную Западную Церковь суду Церкви Вселенской, а души христианские — Суду или, наипаче, Милосердию Божию».

В нынешней, не самой простой межконфессиональной ситуации это принципиальное утверждение святителя Филарета, напоминающее нам слова еще одного великого иерарха IV века Григория Богослова об отношении к представителям других мировоззрений, о том, что «мы не добиваемся победы, а возвращения братьев, разлука с которыми терзает нас», является очень важным методологическим принципом для нашей современной действительности.

Я бы хотел еще привести два конкретных эпизода из жизни святителя. Конечно же, такие феномены как литература, театр, кино, то, что составляет сферу собственно культурной жизни, так же не могло пройти мимо деятельности московского иерарха.

Не увлекаясь чтением светской словесности — мы не найдем у него разборов новинок литературы, он не будет вступать в полемику с Белинским, Чернышевским или Писаревым, мы найдем тем не менее некий принципиальный взгляд на те тенденции, которые намечались в российской словесности, точнее в той ее части, которая на протяжении советской эпохи потом будет называться магистральной, демократической, подводящей к тем вершинам, которых она достигнет в деятельности сознательных марксистских авторов в ХХ столетии.

По отношению к этим тенденциям святитель Филарет давал следующую характеристику: «Нельзя не видеть противоположных печальных явлений, и преступно было бы молчать о них. Литература, зрелища, вино губительно действуют на общественную нравственность. Чрезмерно размноженные светские повременные издания, усиленно распространяемые в народе, неблагоприятно действуют даже тем, что возбуждают и питают не столько истинную любознательность, сколько бесплодное любопытство, дают много чтения приятного и занимательного, но мало назидательного, доставляют познания отрывочные, смешанные, сбивчивые, но с тем вместе поглощают внимание и время, отвлекают от чтения книг основательных, делают умы поверхностными и ленивыми для глубоких размышлений о важнейших предметах знания. Такое направление литературы вредно для религиозной, нравственной и гражданской жизни общества. Но зло, происходящее от современной литературы, на этом не останавливается. В литературных произведениях и легкого, и серьезного содержания, даже представляемых в учебное руководство юношеству, Божественное Откровение подвергается сомнению, Священное Предание унижается до сравнения с баснями, правила христианской нравственности и установления церковные не уважаются, усилия дать основания неверию в чудеса доходят до того, что проповедуются баснословные ученые нелепости. О том, до какой степени чужды нравственности и вредны зрелища, духовенство может судить по чужим отзывам, ибо само их не видит, и внимает им с осторожностью, чтобы не произнести суда неправильного или излишне строгого. Но если начальство зрелищ, не взирая на неудовольствия здраво и основательно мыслящей части общества, для денежных выгод, рассчитанных на поползновенных к нечистым удовольствиям людей, станет повторять подобные зрелища и сильнее введет через них бесстыдство и растление в нравы, то правительство православно-христианское будет ли свободно от ответственности за сие пред Богом? Во Франции подобные зрелища возбудили против себя некоторые меры правительственные, но там сии меры, как поздние, уже недействительны. Надобно ли подачкою злу воздвигать препятствия к преуспеянию добра, чтобы потом входить в позднюю с ними борьбу? Не лучше ли предупредить возникающее зло?».

Святитель Филарет имел ближайшее отношение к центральной школе Русской Православной Церкви — Московской Духовной Академии на протяжении долгих десятилетий. Я не буду сейчас рассказывать о его отношении к духовному образованию, к реформам духовного образования, но приведу нечто связанное с тем духом и стилем отношений между студентами и преподавателями, которые вполне могут быть распространены в учебных заведениях. Вот две маленькие картинки. Однажды святитель присутствовал на экзамене по нравственному богословию, который проводил один из ведущих профессоров Московской Духовной Академии.

Он сидит, слушает ответы студентов, слушает вопросы почтенного профессора, награжденного всякими регалиями, через некоторое время он встает и перед тем как выйти, говорит: «Если бы предо мной был выбор: идти на каторгу или слушать эти лекции, я, несомненно, предпочел бы идти на каторгу».

Нужно, даже будучи московским митрополитом, иметь мужество, чтобы так назвать вещи своими именами и не учитывать регалий, статусов и прочего положения. Однажды святитель Филарет присутствовал на каком-то другом экзамене. И по ходу экзамена в зал вошел наместник Лавры архимандрит Афанасий. Вспоминает епископ Никодим (Казанцев): «Все встали, встали и власти. Наместник, сделав шага два от двери, отвесил Филарету глубокий поклон. Филарет, молча, левой рукой через свое плечо указывает наместнику место, где сесть. Наместник либо не разглядел, либо не скоро понял, еще сделал шага два или три и опять глубоко поклонился. Филарет опять делает движение левой рукою. Наместник, наконец, понял, сел. А святитель начал свою речь: «Он — наместник Лавры, и для него надо бросить дело и всем вскочить? Велик человек — наместник Троицкой Лавры! Мы занимаемся своим делом. Наместник пусть, если хочет, послушает, взявши себе тихонько место». А потом обратился к Ректору: «Вот вы хорошо научили учеников своих льстить, а дело делать учите не так усердно».

И это, кажется, может относиться не только к реалиям XIX столетия. И самый последний эпизод. Святитель не был чужд юмора. Если мы почитаем его великолепнейшие, исполненные живого юмора мнения по самым разным вопросам, это одни из лучших образцов глубокого часто жесткого юмора, связанного с оценкой тех или иных явлений. Однажды вместе с другими клириками и церковными учеными он осматривал древности подмосковных храмов. И в одном селе они увидели икону Спасителя древнего письма, но совершенно черную — ничего нельзя было разобрать от наслоений позднейшей живописи и от недоброго ее состояния. Тем не менее, все подошли, поклонились этой иконе как святыне. И один из спутников святителя Филарета произнес фразу, которая имела вид благочестия, которую, как ему показалось, естественнее всего сказать при архиерее. С видом елейной скорби- : «Вот, Владыка, икона потемнела от наших скверных устен». Филарет молчит. Смотрит на этого благочестивого клирика и говорит: «Да, но только еще больше — от нашего сквернейшего и нечистейшего языка!».

Никакой лживой стилизации, никакой псевдоцерковности под видом благочестия святитель Филарет решительно не принимал. Это тоже один из очень важных его заветов современности.