Иоанн Павел II: епископ Рима или наместник Христа?

Минувшие недели в инославном мире, а в значительной мере и в мире средств массовой информации нашей страны были отмечены одним юбилеем, который не вовсе неприметен и для православных людей — юбилеем двадцатипятилетнего пребывания на престоле римского понтифика, римского папы Иоанна Павла II, до избрания кардинала Кароля Войтылы. Думается, что и нам, православным христианам, имея в виду эту дату, как немалую в жизни каждого человека, каждого епископа есть повод обратиться к личности самого римского папы, и, что более существенно, имея в виду эту личность, вновь порассуждать о самом институте папства, его происхождении, его месте в Христовой Церкви, о законности или незаконности тех или иных форм его существования. Начнем с некоторых цифр и фактов, связанных с самим Иоанном Павлом II. Итак, сейчас это уже очень немолодой человек, ему 83 года. Двадцать пять лет назад, в пятидесятивосьмилетнем возрасте он достаточно неожиданно был избран на римский престол. Он был первым папой не итальянцем за более чем четыреста лет, первым папой славянином и, конечно же, в число римских епископов он войдет как один из весьма видных представителей их почти уже две тысячи лет не прерывающегося перечня. Говорим это к тому, чтобы, имея в виду нашу полемику с католиками, наше противостояние тем или иным моментам ватиканской политики по отношению к православным странам, а, тем более, глубинное богословское несовпадение вероучения, этоса православной Церкви с тем, что мы видим в римском католицизме, мы не сводили эту полемику на тот уровень, на котором ее ведет современное секулярное сознание, часто критикующее Иоанна Павла II и католическую Церковь не как католиков в их специфическом вероучительном образе, но как представителей исторического христианства вообще. Конечно же, мы, православные христиане, вслед за секулярными критиками не должны демонизировать лицо папы Иоанна Павла II. Несомненно, это человек глубокого религиозного одушевления, и те, кто общался с ним, свидетельствуют о яркости его личности (до последних лет или месяцев — болезнь все сильнее берет над ним верх), и говорить о том, что папа — тайный масон, руководствующийся какими-то интересами вовсе не церковными в своем поведении, у нас нет никаких оснований. Бесспорно, что двадцать пять лет пребывания на римской кафедре, во время которых он проехал миллион двести сорок шесть километров — фактически втрое больше, чем расстояние от земли до луны, больше трех лет провел вне Ватикана, больше ста поездок вне Италии (по самой Италии порядка полутора сотен), тома прочитанных в качестве выступлений страниц, десятки составленных документов немалой богословской значимости, причисление к лику святых почти двух тысяч человек, понимая под этим различающиеся в католической традиции канонизацию и беатификацию (причислению к лику блаженных), все уже это свидетельствует о неординарности личности Иоанна Павла II. Тем более, есть и иные, не количественные, а качественные показатели, характеристики, которые и для нас, православных людей, делают эти стороны его деятельности вполне заслуживающими уважения. Так, вопреки крайним мнениям внутри самой Римо-католической Церкви, Иоанн Павел II всегда выступал против женского священства, всегда резко осуждал все то, что связано с неадекватным регулированием рождаемости, защищал институт брака, осуждал педофилию и иные недопустимые в области родовых отношений проявления. В западном мире занимать такую позицию непросто даже римскому епископу. Собственно, мы и видим, как именно за эти стороны его деятельности Иоанн Павел II подвергается непрестанной критике со стороны западных светских средств массовой информации. Конечно же, мы, как православные люди, знаем и иные стороны деятельности Иоанна Павла II; мы знаем, что именно при его понтификате прозелитическая активность Католической Церкви по отношению к многим православным странам была заметно активизирована. Это касается и канонической территории нашей Церкви — собственно Российской Федерации и западных областей Украины, это касается и деятельности католиков в Грузии, Греции, других православных странах: вспомним совсем недавний эпизод в Грузии, когда Ватикан почти что добился заключения конкордата с грузинским государством, и только мужественное и активное противостояние церковного народа, верующей молодежи побудило грузинские власти по крайней мере на время отказаться от идеи конкордата, то есть соглашения с Ватиканом. Мы знаем и то, что, будучи консервативным в области христианской этики, защищая здесь традиционные христианские ценности, в иных областях Иоанн Павел II не проявил себя в позитивном смысле традиционалистом — он был первым папой, посетившим синагогу; папой, при котором развивалась практика не только межконфессиональных, но и межрелигиозных совместных экуменических мероприятий — здесь можно назвать хотя бы известное проводимое ежегодно в Ассизе, родине Франциска Ассизского моление о мире. Мы знаем и то, что многие не самые позитивные в своем модернизме тенденции, обозначенные при его предшественниках — Иоанне XXIII и Павле VI, тенденции, восходящие к эпохе II Ватиканского Собора, эпохе так называемого «аджорнаменто» получили развитие и во время понтификата Иоанна Павла II.

Тем не менее, именно в его личности мы в значительной мере сталкиваемся с той дилеммой, которая и определяет наше отношение как к фигуре самого римского понтифика, так и к такому институту, каковым является римо-католическая Церковь. Рассматривая как первого, так и вторую, мы должны сохранять биполярное зрение, двуплановость восприятия, — с одной стороны всегда учитывать, знать, и тогда, когда это необходимо, четко формулировать православную позицию по отношению к тем действиям римского католицизма, которые обращены против вселенского Православия, в котором он выявляет свою сущность как не до конца, по сравнению с Православием, истинного христианства, не вполне истинного христианства. С другой стороны, оценивая папу и институт Римо-католической Церкви, — это огромное общество людей, обымающее более, чем миллиард из числа жителей земли, мы должны иметь в виду, что по слову постановления Архиерейского Собора 2000 года об отношении Русской Православной Церкви к инославию, мы признаем католическую Церковь Церковью, имеющей апостольское преемство хиротоний, хотя и отличающуюся от веры древней неразделенной Церкви, то есть от вселенского Православия в своем вероучении и в своем этосе, то есть в своем совокупном вероучительно-каноническо-практическом облике бытия. И именно эта двуплановость должна нам помочь понять, что наша критика, наше неприятие специфического в католицизме должно исходить из подлинно православных богословских основ, и что ни в коем случае, вспомним сейчас известную мысль протоиерея Георгия Флоровского, мы не должны повторять ошибки, которые в свое время делало наше школьное богословие 18 — начала 19 века, когда с католиками полемизировали аргументами, взятыми у протестантов, а с протестантами — аргументами, позаимствованными из католических учебников. Теперь речь идет не столько о протестантах, сколько в значительной мере о секулярных либеральных критиках католицизма, которые представлены в основных средствах западной, да и российской теперь массовой информации.

Итак, где же тот главный корень, на что прежде всего должен указать православный человек, когда мы определяем феномен специфики римского католицизма, отличающей его от вселенского православия? Очень говорящим в этом отношении является сам титул римского папы, который звучит следующим образом: епископ Рима, заместитель Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник вселенской Церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит провинции Романии, северен государства града Ватикан, раб рабов Божиих. На определяемом этим титулом учении о верховном первосвященнике вселенской Церкви, заместителе (именно так переводится слово викарий) Христа, католики делают главный упор своей деятельности и политики. На время они готовы забывать о прочих догматических разногласиях — скажем, о filioque, о учении о непорочном зачатии Девы Марии, но именно признание примата римского епископа является условием, без которого, с их точки зрения, не может быть римского католицизма. Папа является главой Римо-католической Церкви, ему принадлежит первенство юрисдикции, право законодательства, право управления культом, высшее управление всеми прочими делами — такими, как учреждение должностей, их замещение, право надзора над Церковью всего мира, высшая судебная часть, право посольства. Но даже не в этом проходит главная граница между католицизмом и православием. Формулировка римского церковного права, воспроизводящая древнюю известную фразу prima sedes a nemine judicatur — верховная кафедра никем не может быть судима — это формулировка, которая показывает специфику католической папистической экклезиологии, в отличии от православной. Да католики утверждают, что есть такой институт в Римо-католической Церкви — пусть этим институтом является папа вместе с его ближайшими помощниками, который стоит над всей Церковью, который никак и никем не может быть скорректирован, который обладает внутри Церкви верховным абсолютным правом по отношению к ней всей, и это право распространяется так далеко, что епископу римскому усваивается и возможность непогрешимо учительствовать в сфере вероучения и нравоучения. Для того, чтобы не показаться вам голословным, я приведу некоторые цитаты из современного катехизиса католической Церкви, который был утвержден как раз нынешним папой, Иоанном Павлом II в 1992 году, и который заменил существовавший до того на протяжении более чем четырех столетий употреблявшийся так называемый Римский катехизис, принятый в исполнение постановлений католического Тридентского собора. И вот в этом катехизисе мы читаем: «как по установлению Господа святой Петр и другие апостолы составляют единый апостольский собор, так и римский первосвященник преемник Петра, и епископы — преемники апостолов составляют единое целое». Казалось бы, это хорошо звучит, но затем такое продолжение: «Господь поставил одного Симона, которому дал имя Петра камнем Своей Церкви, Он дал ему только ключи от нее. Он поставил его пасти все стадо. Папа, епископ римский, преемник святого Петра есть постоянное видимое начало и основа единства епископов и множества верных». Далее ключевая фраза: «ибо римский первосвященник имеет над Церковью, в силу своей должности наместника Христа и пастыря всей Церкви полную верховную и вселенскую власть, которую вправе всегда свободно осуществлять». Здесь, правда, говорится, что и епископы тоже имеют власть в Церкви, но с одной характерной оговоркой: что эта власть епископов ими осуществляется не иначе, как с согласия римского первосвященника. Согласитесь, какая же это власть, когда санкция на реализацию своих прав и полномочий всей совокупности католического епископата зависит только от одного лица. Приснопамятный патриарх Сергий в своем известном труде «Есть ли у Христа наместник Церкви» справедливо замечает, что католическое учение в своем роде является весьма последовательным, что, утверждая примат апостола Петра, а затем примат римского епископа, преемника апостола Петра, они приходят к утверждению о том, что это такой институт, который необходим для исполнения слов Христа Спасителя, что врата адовы не одолеют Церкви Христовой. Дальше патриарх Сергий продолжает: «согласимся, что учение о земной Церкви у католиков изложено с подкупающей стройностью. Церковь у них представляется мудрейшей организацией, прекрасно приспособленной к стоящим перед ней задачам на земле. При всем том, рассуждая о Царстве Божием, и в частности о судьбах Церкви Христовой на земле, нельзя забывать слово Господне: не суть советы Мои, якоже советы ваши, не якоже путие Мои, якоже путие ваши, но якоже отстоит небо от земли, тако отстоит путь Мой от путей ваших и помышления ваши от мысли Моея. Из Евангелия мы видим, что Господь Иисус Христос, телесно уходя из земного мира отнюдь не думал слагать с Себя попечения о свой Церкви. Наоборот, Он со всей определенностью обещал апостолам: се, Аз с вами есмь до скончания века, — и именно чтобы содействовать соблюдению в Церкви всего того, что Он заповедовал апостолам. В этом смысле понимает слова Господа Православная Церковь, и в этом неотступном пребывании с нею Господа видит залог своей неодоленности вратами адовыми. Аз есмь с вами, вспомним, поется в кондаке на Вознесение. Следовательно, и никтоже на вы. Господь, по апостолу, неусыпно бодрствует над Церковью, и, можно вспомнить другие слова апостола Павла «да представит ю себе славну Церковь, не имущу скверну или порока или нечто от таковых, но да будет свята и непорочна».» И в этом смысле католическое учение о появлении в Церкви видимого наместника, видимого земного главы в конечных выводах, конечно же, является рационалистическим маловерием, стремящимся невидимую главу Христа заменить Его видимым наместником. Можно сказать в конечных богословских выводах, что бремя свободы Христовой, участие в соборной жизни Церкви, всей полнотой личности каждого верующего оказалось не под силу римскому католицизму. Он возложил все бремя ответственности на папу. Критерием истины стал не Дух Святой, живущий в Церкви, а голос Епископа, восседающего на римской кафедре. Именно так получается, в связи с наличием у католиков догмата о папской веро- и нравоучительной непогрешимости. Опять процитируем католический катехизис: «этой безошибочностью (в нашем, более традиционном переводе, непогрешимостью) обладает в силу своей миссии римский первосвященник, глава коллегии епископов, когда он, как верховный пастырь и учитель всех верующих, которому поручено утверждать в вере своих братьев, окончательным решением провозглашает положения учения о вере и нравственности. Обещанная Церкви безошибочность наличествует также и в коллегии епископов, когда они вместе с преемником Петра осуществляют верховное учительство.» Далее смотрите, как решительно утверждается: в верховное папское учительство предлагается веровать как в нечто богооткровенное и подчиняться этим папским определениям в послушании веры. «Эта безошибочность, — говорит далее католический катехизис, — простирается также широко, как сокровище божественного откровения. Вот какое сильное утверждение! Понятно, что в такой ситуации всей совокупности верующих остается только послушание. Это очень просто и в каком-то смысле очень удобно — один решает за всех, но совершенно несогласно с духом Нового Завета, так как при этом мысль и совесть церковная обрекаются на молчание. Римско-католическая Церковь не могла поэтому возражать папе, но должна была всегда ему повиноваться. Например, когда он утверждал продажу индульгенций, благословлял органам инквизиции применение пыток, предписывал верующим многое другое, несогласное с Евангелием. И, конечно же, это искание внешнего авторитета внутренне очень соблазнительно, потому что в ситуациях тех или иных расколов и разделений верующему человеку всегда может захотеться найти априорно известный внешний авторитет, согласие с которым даст тебе пребывание в Истине. Но тем-то и отличается богооткровенная вера христианская и хранящая ее в незамутненности истинная святая Православная Церковь, что они сохранили в неприкосновенности исповедание девятого члена символа веры, где мы говорим, что мы веруем во Единую Святую Соборную и Апостольскую Церковь, в Церковь, как совокупность всех: и архиереев, и духовенства и мирян, и патриарха, и последней по смирению бабушки, находящейся в ограде Церкви. Все вместе совокупно образуют земную, воинствующую Церковь, которая в нераздельном союзе с Церковью Небесной является, по слову апостола Павла, столпом и утверждением Истины. Как это было сказано в Окружном послании восточных патриархов 1848 года — «у нас ни патриархи, ни соборы не могли ввести ничего нового, потому что у нас хранителем истинного благочестия является сама полнота Церкви, сам народ Божий».

Повторим, что наша полемика с католиками не к тому нас должна вести, чтобы мы каким-то образом стали отрицать авторитет апостола Петра или каким-то образом приуменьшать его роль в первохристианской общине, а в том, чтобы показать, что почитание апостола Петра, правильное, как раз подразумевает его почитание вместе с собором остальных апостолов. Как писал в 13 веке на эту тему видный православный богослов Николай Мессарит, обращаясь к современным ему латинянами филокатоликам — «вы пытаетесь представить Петра учителем одного лишь Рима, тогда как божественные отцы говорили об обетовании, сотворенном для него Спасителем, как об имеющем кафолический смысл и распространяющемся на всех, кто веровал и верует. Вы навязываете себе узкое и ложное толкование, приписывая это обетование одному лишь Риму. Будь это верно, было бы невозможно для каждой Церкви верных, а не только для той, что в Риме обладать Спасителем должным образом, и нельзя было бы каждой Церкви зиждиться на камне, то есть на учении Петра в соответствии с обетованием.» Смотрите, какие глубокие слова православного богослова 13 века. Еще раз повторим, что главнейшее отличие римо-католического вероучения от православного заключается не в тех или иных исторических фактах, а в догмате о папе, как видимой, верховной, непогрешимой главе Церкви, Божием наместнике на земле. Именно это учение, развивавшееся в Западной Церкви в продолжение средних веков окончательно было провозглашено догматом папой Пием IX на первом Ватиканском соборе в 1870 году. Но, с другой стороны, странность и неверность этого догмата для здравого христианского рассуждения очевидны из очень простых соображений. Для Церкви, имеющей своей главой Самого Господа Иисуса Христа, всегда пребывающего с ней до скончания века, очевидно нет надобности ни в каком другом главе. У Церкви, Божественного Тела Христова не может быть человеческая глава. Никто из людей смертных не может быть главой великого тела, которое будет пребывать во веки веков, обнимающего собой не только те бесчисленные ряды поколений, которые ныне живут на земле, но и бесчисленные сонмы верных чад Церкви, отошедших от мира. Первенство давало папам только преимущество чести в древней Церкви, но не преимущество власти, притом не им только одним, а скажем, и константинопольским патриархам, согласно 28 правилу 4 Вселенского Собора, что решительно и ясно доказывается соборными определениями. И в этом смысле не следовало бы католическим богословам оставлять без внимания то, что Вселенские Соборы, предписывая старейшим епископам преимущество чести, и определяя между ними порядок в этом отношении, за основание принимали только государственно-политическое значение тех городов, в которых были эти старейшие иерархи. 28 правило 4 Вселенского Собора отчетливо говорит, что отцы решили дать первенство епископу ветхого Рима, поскольку то был царствующий град, град царя и синклита; не говорят, поскольку это была кафедра апостола Петра или поскольку это установление Самого Господа Иисуса Христа. И исходя из этого, рассуждали, что, так как Константинополь стал новой столицей, то теперь и архиепископу, патриарху константинопольскому должно дать такую же честь, а ему самому быть вторым по епископе римском. Естественно предполагать, что при другом политическом распределении означенных городов и округов могло быть и другое распределение в порядке епископских кафедр — ну, например, александрийский или иерусалимский епископ мог занять первое место, а римский — второе. То есть каждый был равен друг другу и каждый имел право на занятие этого места. Святейший патриарх Сергий рассуждает об этом даже и в отношении будущего: «на практике всякая группа людей, чтобы планомерно делать общее дело обыкновенно возглавляется каким-нибудь одним в качестве руководителя. Как будто в этом направлении развивалось исторически устройство Церкви. Первоначальные ячейки маленькие, однако почти ни от кого не зависимые епископии постепенно объединились в группы, епархии, митрополии и так далее, пока не образовали из себя пять патриархатов, рядом с которыми явились крупные объединения в виде национальных Церквей. Во главе каждой церковной группы непременно стоит один из епископов, которого остальные епископы группы должны (далее мы цитируем апостольское правило) почитать яко главу, и ничего, превышающего их власть не творити без его рассуждения. Пожалуй, не будет ничего нарушающего писаный ход развития церковной жизни и неприемлемого и в том, — пишет патриарх Сергий, — если бы и всю земную вселенскую Церковь когда-нибудь возглавил тоже единый руководитель и предстоятель в качестве председателя вселенского Собора, но конечно, не наместника Христова, а только в качестве главы церковной иерархии; а также и в том, если таким возглавителем окажется епископ какой-нибудь всемирной столицы. Завершится ли когда-нибудь развитие церковной жизни таким единоличным возглавлением, мы не знаем, и не будем настаивать и на опасности сосредоточивать вселенскую власть в руках одного человека, подверженного всяким искушениям. Допустим даже, что единоличное возглавление в административном отношении будет полезно Церкви. Опять таки не будем забывать уже приведенных выше словес Божиих — «не суть советы Мои, якоже советы ваши и прочее». Господь ведет Свою Церковь одному Ему известными и угодными путями. И этот путь не всегда совпадает с соображениями человеческой мудрости». Данное рассуждение патриарха Сергия действительно указывает на то, что не в самом факте исторического первенства римской Церкви какая-то разность наша с католиками, и не его мы оспариваем. Но разность наша в понимании церковного возглавления и в целом учения о Церкви. Как писал об этом выдающийся русский церковный историк Василий Васильевич Болотов, — «папство, в отличии от патриархата, который говорит о себе только то, что он есть, утверждает, что оно должно всегда быть». Если патриархат зиждется, как только что следовало из рассуждения патриарха Сергия, на естественном историческом процессе централизации и упорядочения церковной жизни, то папство претендует на то, чтобы быть институтом богоустановленным в Церкви, как будто бы без него, и это признак веры Римо-католической, не может быть, по крайней мере, полноценной церковности. И с этим мы никогда согласиться не можем. Мы должны утверждать, что папство не есть, по отношению к католицизму нечто условное, временное, местное или заурядное, Оно не просто вредный или относительно вредный институт, необоснованные притязания и проявление властолюбия, которое может сойти на нет. Дилемма о папстве может и должна быть выражена так: папство есть или — как католики считают, — богоустановленное в своем основании, существенное для христианства верховное выражение главенства Христова в Церкви, или же, как мы утверждаем вместе с сонмом святителей, богословов и учителей церковных оно есть величайшее в истории сознательное или бессознательное преступление, плод беспредельного заблуждения, обмана, коренное искажение христианской религии, пагуба христианства, творение, по Достоевскому, злого абсолюта неслыханная прелесть. В самом деле, требовать послушания от всех христиан, всегда, во всем, касающемся спасения, веры и нравственности, если, а мы верим в это, это требование не совпадает с волей Христовой, есть величайшая дерзость, конечное посягательство на главенство в Церкви Господа Иисуса Христа, некое универсальное богохульство, попрание Евангелия, веры, свободной благодати. И такие великие русские писатели, как Хомяков, Достоевский понимали, что дилемма должна быть поставлена именно так: и если папство выросло вопреки воле Спасителя, то скажем вместе с Достоевским, что бесконечно был он прав, когда усматривал в католичестве изгнание Христа великим Инквизитором. Был прав и Алексей Степанович Хомяков, для которого папский Рим был безграничным злом, центром лжи, а римский сепаратизм, как утверждал он в переписке с Пальмером, единственной язвой в мире. Это, конечно же, очень резкие утверждения, которые сейчас могут быть сформулированы в более дипломатической форме, но которые не снимают нашей богословской, вероучительной антитетичности по отношению к самому наличию института папства в его католическом понимании внутри Церкви Христовой. В заключении призову вас, дорогие братья и сестры, помнить, что мы не должны уподобляться оппонентам православия в их отношению к инакомыслящим, что неправда, ложь, обман использования слабости, помощи властей предержащих — это не есть исторический путь Православной Церкви, но немощь, которой так часто был подвержен именно римский католицизм. Напомню наконец, и то, что мы должны в сердце своем всегда разделять заблуждение от человека заблуждающегося, даже если этот заблуждающийся — епископ Рима. И, будучи бескомпромиссными к заблуждению, самому заблуждающемуся желать покаяния и спасения.

В этом смысле Иоанн Павел II являет собой фигуру подлинно трагическую, с поразительной контрастностью свидетельствующую, как человеку глубочайших религиозных интуиций не дала их в полной мере раскрыть не до конца правая вера, как, о соединив в своей личности многое от веры Древней неразделенной Церкви с иным, специфически католическим, папистическим, он сам стал ярчайшим выразителем двойственности современного католицизма.