Об МГУ с любовью... Часть 2

...я жил

в колледже возле Главного из Пресных

Озер, куда из недорослей местных

был призван для вытягиванья жил.

И. Бродский. «В озерном краю»

Проблема в этом плане гораздо шире: Россия не интегрирована в мировой рынок академического труда, где аспирантура - первая ступенька, на которой человек деньги уже не отдает за обучение, а получает за свой труд (в этой системе есть исключения - например, такая экзотика, как Япония). И если китайские и индийские аспиранты в Университете - не редкость, то попробуйте найти у нас китайского доцента или профессора. Смешно стало, правда? Получается, что на международном рынке труда мы не интересны даже китайцам. А если сравнить нас (беру только свой узкий раздел среди направлений физической науки) действительно с ведущими университетами мира, например вот с этим отделом теорфизики, то несложно заметить, что из десяти профессоров этого отдела - двое выходцев России, двое из Италии, один голландец, один китаец. Любопытным предлагаю найти хотя бы одного иностранца на этой страничке одной из теоретических кафедр физфака.

Более того, интернациональность кампусов - есть некий элемент современной западной идеологии. Понятно, что если к тебе едут учиться или работать только по той причине, что данное заведение находится недалеко от дома - значит, это не самое лучшее заведение, в котором нужно учиться или работать. Поэтому руководство любого западного университета старается максимально разнообразить национальный состав сотрудников и студентов. Не в качестве самоцели, а в силу простого аргумента: чем больше специалистов будет конкурировать за академические места, тем более качественные специалисты к нам придут, и при том они могут оказаться из Индии или Китая. В Германии, степень интернационализации университетов которой, по моим впечатлениям, все же отстает от соответствующего показателя для американских университетов, эта политика находит особенную поддержку в силу проведения в жизнь известной идеологии «multikulturelle Gesellschaft» (мультикультурного общества), важной для немцев, в частности, в качестве идейного противовеса неонацизму.

Поэтому можно долго петь дифирамбы российской науке и просить лишь немного побольше денег; это не поможет, пока не будет измена система финансирования. Мы имеем совершенно достоверный феномен: русские ученые едут работать в Бразилию или Китай, а китайские или бразильские - в лучшем случае в аспирантуру. Как систему менять - дело общефедерального уровня, и этим должны заниматься специалисты. Но я точно знаю, какого результата в итоге этих изменений: у бразильского ученого должны появиться по крайней мере такие же основания для приезда в Россию на 3-5 летний контракт или на постоянную работу, как у русского - в Бразилию. Думаю, что уж с Бразилией мы вполне в одной весовой категории в плане экономическом, и могли бы тягаться.  Было бы удивительно, если бы вдруг МГУ нанял на профессорскую позицию хоть одного человека, защитившегося в Принстоне; в этом направлении движение долго будет односторонним. Но если взять страны бывшего «третьего мира»,  сопоставимые с нами по уровню доходов, уже у них нам надо учиться в плане должной организации академического процесса.

Здесь есть такая деталь, которую невозможно не увидеть заранее, и которую непонятно как исключить из этой обновленной российской академической системы, которая, как я надеюсь, рано или поздно, сформируется. Необходимое условие полноценной работы пресловутого «международного рынка академического труда» - честность и открытость конкурсов, проводимых на замещение вакантных должностей. Даже при фантастическом финансовом изобилии, которого я лично не ожидаю, если у нас сформируется нормальная для Европы лестница  - аспирант с окладом в 800-1400 евро, пост-док (научный сотрудник на временном контракте) с окладом 1500-2000 евро и постоянный профессор с окладом за 3000 евро (цифры условные), и будут объявляться формально конкурсы, как и всюду, но замещение должностей будет происходить старым путем, то есть путем применения телефонного права, путем снятия конкурентов административными методами, проведения выборов из одного кандидата или с заведомо непроходными соперниками (это вам ничего не напоминает из других сфер российской жизни?), то все будет еще хуже, вместо мелкого мошенничества и вранья будет вранье и мошенничество в особо крупных размерах. Недавно один немец, пробывший несколько лет пост-доком в Мексике, рассказывал мне о том, как устроена система отбора на должности там, и мы вполне рискуем свалиться в ту же яму: присутствуют все атрибуты открытого, демократического, честного соревнования: объявление в Интернете, конкурсы, голосования,  но на деле должность будет замещена, например, родственником крупного академического чиновника. В то время как здесь я периодически сталкиваюсь с такой картиной: мой начальник говорит мне - «На этой неделе мы не общаемся, так как мне нужно прослушать 20 докладов кандидатов на профессорскую должность». И вся профессорская корпорация внимательно выслушивает эти 20 докладов, и принимает решение после нешуточных споров. Эти люди сознают свою ответственность за те деньги налогоплательщиков, которые пойдут на жалованье этому профессору, и в десятки раз большие средства, которыми он будет распоряжаться. В МГУ я ни разу не наблюдал такой картины, чтобы очередная профессорская ставка становилась предметом дискуссий всего физфака или всего отделения. Согласитесь, что это также вопрос политики и отношения людей к своему делу и к своему Университету, а не того, сколько именно этот профессор получает.

Мы не наблюдаем и на более низком уровне какой-либо честной и серьезной конкуренции за вакантные места. Кто из нас, бывших и нынешних сотрудников и студентов МГУ, хоть раз в жизни видел на сайте своей научной группы, своей кафедры объявление о замещении позиции пост-дока? Кто может засвидетельствовать, что на позицию было подано больше сотни заявлений из ведущих университетов России, и после долгих обсуждений профессора кафедры приняли решение пригласить недавно защитившегося молодого специалиста из N-ского университета? Это все фантастика, не претендующая даже на название научной. Мы не интегрированы в международный академический рынок труда, но и на внутрироссийском уровне. Убежден, что внедрение в жизнь  конкурентной системы отбора даже в масштабах лишь нашей страны, пусть даже при абсолютно неизменном уровне финансирования,  уже дала бы свои результаты. Подвижность академических работников - один из ключевых факторов успеха западноевропейской и американской науки, а не баснословные деньги. Вот пример научной карьеры типичного  западного ученого, в качестве которого, чтобы далеко не ходить, возьму своего нынешнего непосредственного начальника в Мюнхене: закончил университет во Франкфурте-на-Майне в 1973 г., 1973-1974 - пост-док в Филадельфии, 1974-1979 - в Чикаго, 1977-1979 - сотрудник ЦЕРН (Женева), 1979-1983 - профессор во Франкфурте, 1983-1987 - профессор в Кейптауне, затем - профессор в университете штата Аризона... И это не самая экзотическая CV, любопытствующий читатель может поизучать персональные странички физиков в любом западном университете, чтобы оценить динамичность этой среды, стиль жизни этого сообщества. Постоянные перемещения с одного места на другое и ограниченность контрактов (по крайней мере, на начальной стадии профессионального пути) жесткими временными рамками - эти два фактора заставляют человека работать гораздо эффективнее, чем стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Жизнь в «подвешенном» состоянии создает некое психологическое напряжение, и это напряжение является великолепным стимулом к тому, чтобы работать лучше.

* * *

Как это ни провинциально, я

настаиваю, что существуют птицы

с пятьюдесятью крыльями....

И. Бродский. «Письмо в академию»

Общеизвестно, что принятым на Западе критерием оценки труда ученого является количество публикаций в реферируемых журналах и количество ссылок на них. Одним и удручающих фактов нашей университетской жизни является то, что эти легко измеримые и достаточно объективные критерии почти не используются университетской администрацией (говорю о состоянии дел на 2007 год, с тех пор что-то могло измениться) для установления эффективности работы данного сотрудника. Ситуация начинает меняться в академической и ведомственной науке; по крайней мере, число ссылок на статью уже стало частью тех отчетов в институте, относящемся к ведению Росатома, сотрудником которого я являюсь.  В Университете, по моим сведениям, этот фактор не влияет ни на объем финансирования, ни на занятие должностей, ни на аттестацию аспирантов. А к чему это приводит - читатель без моей помощи увидит из таблички, которую каждый желающий может сгенерить за 5 минут на сайте, на котором отражены все публикации по физике высоких энергий.

Институт                               Число публикаций               Число ссылок на одну публикацию

МГУ                                                  648                                         9

LMU (Мюнхен)                                   368                                         26

Ин-т Макса Планка, Потсдам               762                                         23

Принстон                                          819                                         54

Гарвард                                            298                                         45

Первые три учреждения - места, где мне довелось работать; для сравнения, последние две - одни из ведущих в мире теорфизических центров. В таблице отражены опубликованные после 2000 года в реферируемых журналах статьи по теоретической физике. Поучительные цифры, не правда ли? Руководство требует от нас отчетов с опубликованными работами - и вот результат, по общему числу статей мы не так уж плохи. Но востребованность работы, отражаемая уровнем цитирования, никому не интересна, от нее не зависит, допустим, буду ли я аттестован, как аспирант, получу ли я дополнительные деньги на исследования, дополнительные ставки для сотрудников. Нельзя, конечно, утверждать, что как только руководство университета начнет в жесткой форме, сопряженной с финансово-административными мерами, писать хорошие, цитируемые работы, наш университет взлетит до уровня Принстона. Но долгосрочный эффект, я думаю, вполне можно ожидать.

* * *

Arbeit macht frei[1].

Надпись на воротах концлагеря Дахау под Мюнхеном.

Я есть антифашист и антифауст...

И.Бродский, «Два часа в резервуаре».

Есть другой момент университетской жизни, который у нас в России почему-то кажется всем нормальным, в то время как на Западе вызывает шок. Я говорю о пропускной системе в университете. Ни в одной из тех организаций, в которых я работал (FU-Berlin, LMU-Muenchen, AEI-Potsdam) нет вахтеров на входе. Ни в одном из студенческих общежитий, где я жил в Германии, нет охраны и пропускной системы. Об ужасах пропускной системы в ДС МГУ можно прочитать вот на этом форуме.  Нигде мне не запретят прийти и работать хотя бы в 12 часов ночи, хотя бы в государственный праздник. Всюду у меня был ключ от здания университета и библиотеки. Спрашивается, почему кампус МГУ последние несколько лет живет в режиме концлагеря? Почему прийти на факультет после 20.00 - преступление? Неужели у нас более ценное лабораторное оборудование и установки, чем на Западе? Не думаю. Значит, дело опять же не в наших материальных ценностях, а в устроении ментальности. Кому-то может показаться, что это мелочь, но этот режим свидетельствует о глубокой внутренней косности той политики, которая осуществляется. Есть диалектическая связь между невозможностью прийти вечером на факультет и абсурдно низким рейтингом цитируемости ученых, на этом факультете работающих.

[1] «Работа делает свободным» (нем.)