В деревню, к старикам (ФОТО)
Небольшой городок Аркадак, где «градообразующим предприятием» с некоторых пор является дурно пахнущий спиртзавод. Мы – возле старинного храма в честь Вознесения Господня. Разговор со свечницей:
- Мне бы батюшку Михаила...
- А вы кто?
- Мы журналисты, поедем с ним по селам.
- Аааааа, вон чего... Сейчас разбужу, да.
На крылечко крестилки выходит заспанный священник, смущенно улыбается и трет щеку.
- В шесть утра преподобную Елизавету Федоровну провожали в Ртищево (дело происходило во время принесения в Саратовскую епархию (теперь – митрополию) мощей святой. – Авт.), вот и спал...
- Да ничего страшного, отец Михаил, дело-то житейское...
- Чайку надо...
Садимся на лавочку под какое-то развесистое дерево. В тени кусаются мухи. Мы с батюшкой похожи на диковинных зверей, которые то и дело потирают одну ногу об другую, вяло машут руками. Потом идем в трапезную, где вкусно пахнет едой. Отец Михаил быстро и естественно, как вдох-выдох, произносит молитву. Садимся.
- Я в Аркадаке уже восемь лет. Раньше строителем был, храм мы восстанавливали в Красном Куте - так и остался в Церкви… Тут у нас в Аркадаке спиртзавод, а больше ничего не работает. Все отсюда уезжают. Школы закрывают в селах, больницы. А тут недалеко деревня есть одна, Алексеевка. Там помещица жила: она по просьбе дочери своей больницу для крестьян построила, двухэтажную, каменную. Ее тоже недавно закрыли - село-то всегда тупиковым было.
Мы пьем чай и кофе, кофе и снова чай, на плите убегает гороховый постный суп. Отец Михаил тихо рассказывает нам о жизни...
Жара страшная. По проселочной дороге на маленькой переваливающейся с боку на бок машинке ползем в село Малые Сестренки. Отец Михаил рассказывает, как стал священником.
- Понимаете, я по образованию ветеринарный фельдшер. Училище было ветеринарное там, где я родился, да и с животными попроще (улыбается). Шучу. Но когда предложили в диаконы рукополагаться - друзья спрашивали: ты очумел? И нашли работу ветеринара. Что делать? Пошел к батюшке, спросил. Он мне и сказал: вот тебе скоро ехать с отцом на Украину машину продавать, вот ты и молись всю дорогу - Господь обязательно откроет тебе Свою волю. Поехали мы. Несколько раз по молитве Николаю Чудотворцу нас гаишники просто так отпускали, на границе растаможить машину получилось очень просто, но я волновался - как мы ее продадим, вдруг долго получится? А мне батюшка еще до отъезда сказал: за полчаса ее продадите, не переживай. И правда - продали за 28 минут, я специально засекал. А когда машину мыли в речке, у меня ботинок течением унесло. Расстроился я очень и вскричал: «Господи, ну как же я теперь без ботинка-то буду?». Оглядываюсь - рядом тапочки стоят, и никого вокруг - кто-то забыл. Я вернулся домой, и рукоположили меня.
Александр Александрович Саяпин, человек и мотор. Социальный работник.
- Чаю? Нет, не буду, жарко очень... Да, вам на вопросы по протоколу или честно отвечать? Честно? Родился в Казахстане, был фельдшером в больнице. Сюда переехал шесть лет назад - все поменял! и жизнь, и работу - все!.. Стариков много у нас, да. Почему помогаем? Долг у нас такой - им помогать.
В Малых Сстренках живет человек тридцать - в основном, пенсионеры. Работает в селе один человек - фермерским батракам еду возит. В прошлом году в Сестренках закрыли школу - теперь тут сельский клуб для стариков. И библиотека. На стенах - стенды, на окнах - цветы. В глазах у стариков - грусть.
В Сестренки собралось много гостей – приехала и «торговая точка». Усталые женщины стоят за прилавком и продают чистящие средства, тарелки и соду. Время в деревне остановилось - уже навсегда. И даже торговая точка не спасает положения.
Когда-то давно русская классическая литература влияла на юные умы, учила разумному, доброму и вечному. По крайней мере, так было написано в старом советском учебнике по педагогике, который нечаянно был прочитан мною перед зачетом в университете. Сегодня на умы, и юные и бывшие юными, оказывает влияние только атмосферное давление, – дедушка идет его измерять: в бывшем кабинете литературы сидят врачи.
Ансамбль народной песни - не русской, а именно народной, прошу заметить! – «Родничок» из другого вымирающего села, под названием Кистендей, приехал порадовать стариков в Малые Сестренки. Такие хорошие, красивые женщины в расшитых бусинами сарафанах и кокошниках. Вот такая она - соборность…
Горький, Пушкин, дед. Они смотрят в другую сторону, совсем не в ту, куда смотрели Маркс, Энгельс и Ленин на значках и флагах. Первая троица в отличие от второй - живая. И пусть Горький и Пушкин - из гипса. Дед еще жив - и он прожил такую огромную жизнь, что хватило бы на сто рассказов из цикла про босяков и на пять романов про пугачевщину.
Никогда не могла понять, о чем они думают - деревенские бабушки и дедушки. О том же, о чем и я? Не может быть такого! Не думают они о том, что на работе нужен кондиционер, потому что иначе можно свариться, не думают они о том, что хорошо бы холодненькой минералочки и на работу не ходить, не думают они о том, что «прогнило что-то – фу» и не думают они о «быть или не быть». Мне кажется, они думают о чем-то более приятном и конструктивном. Главное - это смирение, с которым они идут по жизни. Летний зной, поля и трактор, сено и корова, зимний мороз, печка и дрова, в люди бы вышли дети, а мой-то уже неделю не пьет, слава Богу за все, нам бы еще немного протянуть… Н никаких тебе – «не быть».
Я думаю, они улетят прямо на небо, минуя все воздушные инстанции легко и непринужденно - как раз за врожденное смирение, которое многие принимают за неразвитость. Нет, в деревне я не встречала ни одного Гамлета, зато Бумбарашей - сколько угодно.
- Обручальное кольцо - непростое украшенье...
Женщины пели, притоптывая в такт музыке, а суровый баянист выкрикивал что-то мужское, лихое, рокочущее в нужные моменты. Мы стояли на крыльце клуба и слушали – в «концертном зале» был аншлаг. Тихо-тихо солнце смотрело сверху, а с луга несся запах желтых медовых цветов.
Он был самый печальный из всех стариков. Оживлялся только когда видел священника - начинал энергично материться и спрашивать, не покрестят ли сейчас тут всех сразу скопом. Да, и когда после концерта символически разливали вино по маленьким рюмочкам в бывшем кабинете математики все время намекал, что было бы неплохо не задерживать процесс празднования болтовней.
Сельский врач Николай Алексеевич, 28 лет врачебной практики. Молчун с руками рабочего и улыбкой Чехова. Он сам косит траву у больницы, сам красит заборы. Сам лечит людей. Я бы сняла бы сериал именно о таком докторе – «интерны» тихо молчали бы в углу.
Марья Васильевна была самая красивая на празднике. Она пришла в красном платье с цветами и в огромном оранжевом платке на плечах. Ей 82. она 50 лет проработала в школе учителем начальных классов. Муж преподавал математику. Самому старшему ее ученику сегодня около 60.
- Было очень хорошо нам - мы работали как костер горел!
Она рассказывает о себе без грусти, улыбается, словно бабушка из детских книг. Ощущение такое, что в этот момент она видит тебя насквозь и все про тебя знает, и если спросить ее о чем-то важном для тебя, она ответит также спокойно и с улыбкой, как прожила свою огромную жизнь.
...Марья Васильевна, мы правильно живем? Вы молчите? Все и так ясно, впрочем.
Мне часто снится сон: я пью воду из колодца, опускаясь низко-низко. Замечаю свое отражение и не узнаю себя. Я не знаю, что это значит и знать не хочу, но когда приезжаю в деревни, туда, где время остановилось, как вода в колодце, тоже перестаю узнавать себя: у меня словно появляется дополнительное легкое, еще один глаз и две улыбки. А еще слезы. Это оттого, что не узнавая себя, вдруг себя узнаешь очень точно.
Все равны, как на подбор, с ними дядька Черномор… В детстве не могла понять я этого «нападбор». Теперь вот поняла, наконец, во всей полноте.
Отец Михаил возвращается «с вызова» - он исповедовал людей и освящал дом. Отец Михаил – добрый. Пусть будет так - коротко.
Слово «доброта» очень много значит, на самом деле.
О чужой доброте долго помнишь.
О чужой доброте нельзя долго рассказывать, потому что покажется, что мы все попали в басню Крылова.
О чужой доброте и сказать-то, впрочем, толком ничего невозможно - только и остается, что вспоминать, улыбаться своим воспоминаниям и... все. Наполняясь чужой добротой до самой макушки.
