Эстетика религиозной поэзии (заметки на полях диссертации) Ч.2

К стихотворениям, адресованным таким читателям, применимы эстетические критерии, выработанные для светской литературы: читая «художественную» религиозную поэзию, мы можем оценивать ее поэтику (удачный/неудачный образ, хорошая/плохая рифма и т.п.), читая лирику исповедальную - говорить о том, насколько удачно воссоздан в ней облик «лирического я».

Но есть и третий тип читателя, для которого и художественность религиозной поэзии, и отражение в ней личности автора - это проявления душевности, мешающей восходить горе.

 Единственное требование, которое «духовный» читатель предъявляет к художественной форме стихотворения - чтобы она была сведена до минимума и не мешала сосредоточиться на содержании. Как писал философ Жильсон, красота поэтики таких стихотворений не должна отвлекать читателя от их смысла.

Может показаться, что к поэтическим текстам этого типа уже нельзя применять эстетических критериев оценки. «...Если форма имеет чуть ли не первостепенную важность в светской поэзии, то в духовной она отходит на задний план», - делает вывод о. Афиноген (Полесский), говоря о поэзии митрополита Трифона (Туркестанова). Однако на самом деле это не совсем так - требования к форме такой поэзии самые жесткие: поэтика должна помочь читателю сосредоточиться на духовном смысле стихотворения, вознестись горе, и потому поэт должен убрать из текста все проявления «душевности» и «поэтической оригинальности», мешающие молитве и созерцанию Бога. Как видим, форма не отходит на задний план, она очень важна, однако критерии ее оценки не имеют ничего общего со светским пониманием «красоты» и художественной ценности произведения: «...знатокам светской поэзии... эти стихи могут показаться примитивными, неоригинальными. Придирчивый критик может найти там даже некоторые языковые неправильности или стилистические шероховатости» (иером. Афиноген) . Эти погрешности формы могут смутить светского читателя - но духовный их просто не заметит, потому что его взгляд устремлен не на слова, а на таящуюся за ними иную реальность. И потому для «духовного читателя» любая православная поэзия будет прекрасной уже потому, что она говорит о Боге.

Но необходимо учитывать и то, к какому читателю обращается сам поэт. В письме к Борису Зайцеву, говоря о религиозной лирике, Шаховской написал:  «...во все это <...> можно вкладывать то, что в форме церковной и богооткровенной еще недосягаемо». Получается, что Шаховской не справился с задачей, которую перед собой поставил - светские читатели в большинстве своем остались к его поэзии равнодушными. Один из немногих отзывов, который я нашла у его современников, начинается так: «... Книга лирики» очень чистая, очень одухотворенная» (И. Чиннов). Вроде бы критик уловил главное - а сердце не откликнулось, не сумел Шаховской его разбудить.  Почему? Скорее всего, именно из-за того, что не смог найти верных слов и образов - не случайно критик, словно извиняясь за свою невосприимчивость, оговаривается: «Вероятно, не каждый любитель поэзии эту книгу полюбит - мне она тоже, в целом, «несозвучна». Но нельзя не почувствовать ее духовную высоту. Кстати, едва ли все в литературе измеряется лишь узкохудожественными достоинствами», которых, как следует из всего сказанного, у стихотворений Шаховского все-таки нет. И, думается, именно поэтому, при всей духовной глубине, они оказались «несозвучны» светскому читателю.

Об этой творческой неудаче поэта, без сомнения, нужно говорить, используя для анализа стихотворений наработки литературоведения. Нужно хотя бы для того, чтобы отобрать те лирические тексты, которые могут послужить в деле проповеди, убедительно - для светского читателя - свидетельствовать об Истине.

Но необходимо помнить и другое, главное - для верующего читателя творчество архиепископа Иоанна является подлинной религиозной поэзией, потому что, несмотря на художественные огрехи, Шаховской сумел запечатлеть в своих стихотворениях опыт живой веры: «Замирание, трепет перед неисповедимыми глубинами бытия - вот что испытываешь, читая писания Владыки <...> чтение книг Владыки Иоанна в чем-то и впрямь родственно созерцанию икон, уводящих наш духовный взгляд в запредельные измерения» (Линник).