Мария Сергеевна и Мышиный Король

Небо было серое, такое же, как асфальт; перестроенная-таки сталинская гостиница тоже была серой, как и гостиница периода модерна напротив. Мария Сергеевна прошла через привычные уже рамки металлоискателей, установленные рядом с ярмаркой пошлых сувенирных матрешек и ушанок. А вот дальше обнаружился полицейский кордон с барьерами: на Манежную площадь проходить не давали, только выходить с нее. Уже предчувствуя, что добраться до работы будет нелегко, Мария Сергеевна попыталась изобразить на лице уверенность и подошла к полицейским, стоящим у сделанного в сцепке барьеров прохода.

- Здравствуйте, - сдержанно произнесла она. - Я работаю учителем в православной музыкальной школе при во-о-о-он том храме (она показала на другой конец серой площади) - можно я пройду на работу?

На словах «православной» и «храме» женщина сделала едва заметное ударение.

- Нельзя! - ответил квадратный полицейский.

Мария Сергеевна заглянула в его глаза – они тоже были серые и ничего хорошего не обещали, но все же учительница продолжила диалог.

- А что случилось?

Полицейский смерил взглядом тощую фигуру в похожей на матрас синей куртке и с некоторой укоризной в адрес невежественной училки изрек:

- Возложение венков к 80-летию победы в битве под Москвой.

- Но венки ведь уже возложили с утра, - несколько наивно возразила учительница, - сейчас уже двадцать минут третьего. Теперь-то что?

Полицейский отвел глаза, и, глядя куда-то в небо, попытался безучастно ответить:

- «Единая Россия» празднует победу на выборах.

Слово «победа» однако прозвучало как-то не победно, а с явной досадой.

Учительница посмотрела на второго, не столь квадратного полицейского и обнаружила, что это женщина. Мария Сергеевна быстро оценила ее: крашеная в яркую блондинку сероглазая шатенка, средних лет, мама. Скорее всего, у нее сын, лет десяти, неглупый, но в школе ведет себя плохо.

- Можно я пройду? - негромко спросила учительница женщину в униформе. - Меня дети ждут.

Та отвернулась с отсутствующим видом. Ошибочка вышла, не было у фальшивой блондинки сына.

- А у вас пропуск есть? - пришел на выручку коллеге мужчина-полицейский. По его тону, окрашенному легким оттенком иронии, было понятно: он знает наверняка, что никакого пропуска у учительницы нет.

- Пропуск на работу в приходскую школу? Да как-то никогда раньше не требовался.

Полицейский слегка поджал губы и повел плечами, давая понять, что нет его вины в отсутствии пропуска. Учительница вздохнула, посмотрела в сторону обходного маршрута. Увидела шумные группы идущих с «мероприятия» молодых людей, наверно, «нашистов». Поверх курток на них были одеты какие-то белые, размахаистого вида робы с цветными пятнами на груди. При пасмурном декабрьском свете подростки-переростки выглядели замотанными в обрывки несвежих простыней. Мария Сергеевна повернулась к стражам дыры в барьере, захватила ртом побольше воздуха, как рыба на берегу, и скороговоркой невнятно произнесла:

- Сомнительная какая-то у вашей «Единой России» победа.

Обегая по периметру гостиницу, учительница бросила взгляд на Большой театр и подумала: «“Щелкунчика” дают, скоро Рождество...».

На Манежной площади, у самой гостиницы, поставили сцену, там кто-то прыгал и кричал, у сцены толпилось человек сто зрителей в простынях. Прохожих не подпускали, загоняли в подземный переход. Проворчав себе под нос у очередного барьера: «Как же вы мне надоели», Мария Сергеевна побежала быстрее. Уже почти у самого храма задержал светофор. Она сделала несколько шагов к очередному звену оцепления, спросила:

- Пожалуйста, скажите, когда это кончится?

- Вечером.

- Я в семь часов я с работы пойду - уже можно будет здесь пройти?

- Нет, будет оцеплено.

Мария Сергеевна посмотрела на небо, выше площади, поверх этого серого каменного мешка. От сцены неслось глухое: «Тр-р-рум-бум-бум, тр-р-рум-бум-бум». Неожиданно для себя учительница спокойно и твердо произнесла: «Когда эту “Единую Россию” сажать будут, вы так близко не стойте, а то может и зацепить». Сказав это, она испуганно посмотрела на полицейского, как бы желая спросить: «Что это было?». Пустота во взгляде служивого исчезла, и он теперь с удивлением смотрел на эту тщедушную козу в синем берете. Мария Сергеевна заметила, что загорелся зеленый, и, глядя под ноги, пошла через улицу. Ей было очень стыдно за сказанное. Ну как она могла? Разве это по-христиански?

На урок она опоздала на 10 минут. Спешно собирая мысли и пытаясь выкинуть из головы все разговоры с полицейскими, учительница начала рассказывать гаврикам-первоклашкам про Литургию верных, Великий вход и преложение Святых Даров. В полуподвальном (если не подвальном) классе было душно, подслеповатое окошко решено было не закрывать. В самый ответственный момент зоркий мальчик Коля вскочил и радостно закричал, показывая пальцем в окно: «Крыса! Крыса!».

Дети мгновенно поднялись. В контексте материала урока крыса была вне конкуренции. Мария Сергеевна поежилась и подошла ближе к стене, где высоко под потолком разместилось окно. Оно было ниже уровня асфальта и видно в него было только серые стенки закутка, куда забились сухие листья. Крысу близорукая учительница разглядеть не могла.

- Где она? Прямо у подоконника? - спросила учительница, взяв в углу сделанную из картона и обмотанную малярным скотчем палку, которая не очень убедительно исполнила роль посоха Деда Мороза на прошлогодней Рождественской елке.

- Нет, там, наверху, у решетки, замерла сейчас!

- И большая? - Мария Сергеевна стучала палкой по окну, пытаясь отогнать невидимую крысу.

- Внушительная, - с улыбкой заметила сидевшая на уроке из любопытства бабушка ученика.

Тут только Мария Сергеевна заметила передвигающийся вдоль бордюра отмостки расплывчатый силуэт. Крыса была, и правда, упитанная и вряд ли могла просочиться в щель между асфальтом и решеткой и свалиться в окно.

- И чего это их сегодня всех в центр потянуло? - автоматически произнесла законоучительница и, поняв, что брякнула лишнее, быстро посмотрела на бабушку. - Ну, пусть идет по своим делам, продолжим урок.

Но урок был безнадежно сорван. Кто-то из учеников доказывал соседу, что это была мышь. Другой вспомнил, как в его подъезде травили крыс, и «они там везде лежали». Представлять, как «они везде лежали» было очень не весело, и дети притихли.

После пятого урока, попив чаю, Мария Сергеевна направилась домой. Стемнело, шел сильный дождь. Зонт учительница оставила дома и, выйдя на крыльцо храма, натянула капюшон. Как ни странно, но атмосфера на улице заметно повеселела: офисные девушки на каблуках скачущие по лужам, в которых отражаются теплые огни, цветные зонты, водопады с крыш, сигналящая вечерняя пробка, - все создавало ощущение жизни, движения. Это было лучше, чем дневной морок с торчащими тут и там совершенно галлюциногенными каркасными елками и ритмически расставленными по границам площади фигурами-тенями. Фигуры не исчезли, как, впрочем, и обещали, а укутались в темно-серые плащи-дождевики и совсем слились с мокрым асфальтом.

Мария Сергеевна пошла к метро «Охотный ряд». Приходилось делать крюк: ехать до «Чистых прудов» и там переходить на Калужскую линию. Маршрут имел свои преимущества: на «Тургеневской» обычно многие выходили, и Мария Сергеевна надеялась сесть и почитать. И действительно: из вагона вышло очень много людей, даже слишком много, и в основном молодежи. Учительница села, собралась достать старый институтский учебник по истории Церкви, но поняла, что устала, и закрыла глаза.

И привиделось Марии Сергеевне в «тонком сне», что стоит она снова в классе, ведет урок. А крыса все-таки протискивается, попискивая, через решетку к окну, прыгает на подоконник, потом на пол. И пока летит к полу, все увеличивается и увеличивается, и превращается в крепкого мужика в форменной серой куртке с нашивками и шапке-ушанке. Мужик строго требует, чтобы Мария Сергеевна предъявила пропуск. Она судорожно роется в сумке – и не находит! Ищет паспорт – и того нет. Растерянная, она смотрит на свое отражение на черном лакированном корпусе пианино. А она и не Мария Сергеевна, учительница Закона Божиего, средних лет, рост ниже среднего, худощавого телосложения, брюнетка, а пухленькая, загорелая девочка Маша, лет десяти. И тут серый в форме объявляет, что все они, зачисленные в корпус «Наших», но позорно дезертировавшие, сейчас будут отконвоированы на площадь, где будут распевать песни советских композиторов в честь победы Мышиного Короля.

Этого Маша вынести не могла. Инстинктивно она схватила картонную палку Деда Мороза, которая почему-то вдруг превратилась в меч джедая, и ткнула сероглазого мужика куда-то в живот. Конвоир обиженно посмотрел на Машу, чихнул, и превратился в облачко сизого дымка, пахнущего бензином, которое однако быстро развеялось…

«Станция «Коньково» - объявил механический голос. Мария Сергеевна проснулась, вскочила и, подняв упавшие на пол перчатки, быстро вышла из вагона.