Молитва и игра: богослужебное пение и музыка
Владимир Мартынов, быстрый, стремительный и погруженный в себя, как только вошел в зал, сразу же начал говорить по существу. Его полуторачасовая лекция была посвящена богослужебному пению и музыке.
Сакральное и профанное
С одной стороны, такая формулировка, разводящая богослужебное пение и музыку, может показаться странной: разве не является пение частью музыки? Оказалось, что это стереотипное семантическое клише – и оно всего лишь признак секулярного сознания, свойство именно нашего времени. Объясняя свою мысль по этому поводу, Владимир Мартынов предложил погрузиться в XVII век, когда произошли раскол и, как следствие, бурные события в области богослужебного пения.
- Тогда появился трактат диакона Иоанникия Коренева. В нем были такие слова, которые сейчас кажутся немного загадочными: он писал о том, что есть сейчас иные люди, которые считают богослужебное пение и музыку разными вещами; он же, автор, считает это одним. Таким образом, мы видим, что еще в древности кто-то разделял то и другое.
Следы разделения богослужебного пения и музыки сохранились даже до 60-70 годов прошлого века – тогда Владимир Мартынов ездил в фольклорные и этнографические экспедиции по русским деревням, где еще живы были люди крестьянского уклада, сохранившие старые традиции.
- У них было разделение на пение и игру. Когда я просил кого-то из них спеть песню, они меня не понимали, потому что петь можно было только в церкви. А вот любая светская песня, даже если она не поддерживается жалейкой, гармошкой или балалайкой, - это игра.
Помимо всего прочего, само слово «музыка» появилось на Руси достаточно поздно – только в конце XVI столетия, и рядом с ним всегда стоял синоним - «игра». Как объяснил Владимир Мартынов, богослужебное пение, исходя из этой вековечной логики, - это область сакрального, а играние, музыка – область профанного. Другими словами, разделение этих понятий относится к отделению священного и светского.
Два разных состояния сознания
Продолжая свою мысль, Владимир Иванович вспомнил труд нидерландского философа Йохана Хейзинги «Человек играющий», который писал, что любая человеческая деятельность есть не что иное как разнообразные варианты игры. Игра – основа бытия человека, homo ludens. Противоположность игре – это серьезное. И если поместить это неопределенное серьезное в рамки православной цивилизационной парадигмы (а иначе и не получается, по мнению Владимира Мартынова), то противоположна игре – молитва.
- Есть два разных состояния сознания – играющее состояние и молитвенное. Одно порождает музыку, другое – богослужебное пение. Получается, что то и другое суть явления, растущие из разных корней.
Игра – обычное состояние сознания человека, который все время думает, что-то переживает, о чем-то волнуется. Сознание похоже на морскую поверхность, подернутую то рябью, то охваченную бурей, - оно все время играет. Мы все время пребываем в игре чувств, фантазий, переживаний. Музыка – это выражение этой самой игры. В данном случае наше сознание – и сознание композитора, и сознание слушателя – не требует никакого преобразования: от уровня таланта человека, написавшего музыку, это никак не зависит.
Иное дело – молитва. Чтобы привести сознание в молитвенное состояние, необходимы определенные усилия. Если не отходить от метафоры морской поверхности, то сознание в состоянии молитвы – это ровное зеркало, в котором отражается лик Божий. Оно спокойно, не волнуется, не играет, оно серьезно. Самостоятельно человек не может достигнуть этого – для этого, как мы все понимаем, существуют определенные аскетические практики – пост, например.
- И получается, что музыка – это, безусловно, искусство, а вот богослужебное пение – это аскетическая дисциплина. Это очень важно знать, так как в современной богослужебной практике пение перестало так восприниматься, превратилось в одно из разновидностей музыки.
Преображенное сознание, или Вопль умный
Владимир Мартынов заострил внимание слушателей на том, что если для искусства необходимо наличие умения, реализующегося в таланте, то для аскетической дисциплины главным является преображенное сознание. В контексте богослужебного пения оно влияет на звуковые структуры в конечном итоге.
- Если не произведена операция по преобразованию сознания, то ни о каком богослужебном пении речи быть не может.
Святой Григорий Синаит говорил: «Гласное пение есть указание на вопль умный внутри». Вопль – напряжение всех сил. Вопль умный внутри – это крик сердца. Конечно, это Иисусова молитва. Человек должен сначала стяжать Иисусову молитву и только потом, мы сможем услышать настоящее богослужебное, молитвенное пение.
Владимир Иванович пояснил свою мысль о настоящем богослужебном пении примерами из древних певческих практик – пения по крюкам. Большой богословский смысл заключен в них – стремление избежать всякого помысла, всякого напоминания о материальном. Ноты, к примеру, похожи на ступени, их можно даже руками потрогать, необходимо взволновать свое сознание, отвлечься от молитвы, чтобы петь по нотам. С крюками такого не происходит, потому что древнерусская певческая культура – это культура интонации, смысла, а не формы.
Утраченный идеал, или Вопрос национального выживания
Не раз во время своей лекции Владимир Иванович подчеркивал, что в современной Церкви богослужебного пения нет, ведь оно выстраивается на фундаменте молитвы особенной, так называемой молитвы третьего образа по классификации Симеона Нового Богослова (см. 5-й том «Добротолюбия»). Это молитва сердечная, когда ум опускается в сердце, молитва Иисусова непостижимым, таинственным образом творится в сердце: «вещь странная и неудобосказуемая, а для неведающих не только неудоборазумеемая, но и почти что невероятная; дело, не во многих обретаемое».
- Уже преподобный Симеон, живший в XI веке, писал о том, что молитва третьего образа уходит из мира, потому что уходит послушание. А что уж говорить о нашем времени…
Именно в расцвет молитвы умной возникли великие певческие системы – григорианская и византийская, последняя воспитала древнерусское богослужебное пение. В эпоху же молитвенной деградации в храмах невозможно даже ввести в обиход знаменный распев – он слишком сложен для современных прихожан, невыносимо труден. Мы, нынешние, привыкли в храме к музыке, которая отражает умиленное состояние духа, какие-то аффективные состояния. Ведь мы, нынешние, в большинстве своем можем молиться только поверхностно, изо всех сил обращаясь к образам Господа, Его Матери, святых… По классификации Симеона Нового Богослова это первый образ молитвы, самый низший: «Когда кто-либо стоит на молитве и руки и очи вместе с умом воздевает к небу, а ум воображает божественные мысли и представляет небесные красоты, ангельские чиноначалия, обители праведных; говоря попросту, все, что слышал из Писания, собирает в уме во время молитвы, - он побуждает свою душу к божественному вожделению, явно всматриваясь в небо»…
Утверждение об исчезновении богослужебного пения в России, и шире – в некоторых славянских странах, например, на Украине, не относится, по мнению Владимира Мартынова, к Греции, Грузии, Сербии, Болгарии. Виной тому полная утрата своих корней, взгляд на музыку в эстетическом ключе, забвение воспитательной ее функции, этической. Русские люди перестали петь, они забыли свои традиции, в том числе – и богослужебного пения.
- От решения вопроса о богослужебном пении многое зависит, - считает Владимир Иванович. – Это не эстетика, это вопрос национального выживания.
***
Лекция Владимир Мартынова получилась настолько насыщенной и интересной, что вопросы сыпались как из рога изобилия. Они, правда, касались многих частных аспектов затрагиваемой проблемы. Вечер все больше походил на сбор специалистов хотя и в очень интересной, но узкой области. Только совсем позднее время заставило собравшихся разойтись по домам. Но есть надежда, что совсем скоро в клубе «Живой уголок» можно будет услышать музыкальные произведения Владимира Мартынова в авторском исполнении и продолжить беседу с ним.