Вторая смерть Маяковского
С одной стороны, практически сразу был открыт музей Маяковского, в Москве появилась площадь его имени, многомиллионными тиражами стали издаваться некоторые произведения поэта. С другой – власть подвергала тексты и жизнь Маяковского жесткой цензуре и навязывала людям только те образы и идеи, которые ей были выгодны. По точному сравнению Бориса Пастернака, Маяковского «стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине», что стало «его второй смертью».
С этого момента Маяковский перестал быть живым и превратился в «мумию». Слова поэта о том, что он «наступал на горло собственной песни» предпочли забыть, зато активно стали тиражировать отдельные его строки в безвкусных призывов типа: «Ленин жил. Ленин жив. Ленин будет жить». Шагнув в народ с помощью подобных лозунгов и нескольких стихов в школьной программе, Маяковский превратился в символ советской власти и посмертно стал нести ответственность за все, что она творила.
Между тем, отношение к власти у поэта было не такое однозначное, как это пытались представить в советских учебниках по литературе. Еще в 1922 году в беседе с сотрудником газеты «День» Маяковский говорит о своем желании уйти из политики: «Я хочу окончательно отойти от политической работы и заняться литературной в крупном масштабе. В данный момент я заканчиваю большую поэму "IV Интернационал", будущую жизнь мира, так как я его себе представляю».
К сожалению, поэту не удалось в полной мере отойти от политической работы, а после своей смерти почти на 60 лет он стал восприниматься лишь как глашатай революции. Власть не сильно заботило то обстоятельство, что при жизни Маяковский разделял социализм как свой идеал и как реалии советской жизни, недостатки которых он жестко критиковал в своих произведениях. Однако власти не нужен был поэт-обличитель, поэт-лирик, а потому официальные биографии и исследования о Маяковском виртуозно обходили фигуры Лили Брик и других женщин, близких к Маяковскому. У пролетарского поэта никаких женщин быть не должно. Письма Лили Брик к Маяковскому впервые были опубликованы в России только в начале 90-х годов прошлого столетия. В полном собрании сочинений поэта был дан гениальный по-своему комментарий о причинах появления поэмы «Про это», которую Маяковский написал, находясь «в добровольном заточении». На самом деле поводом для написания одного из самых пронзительных текстов про любовь был ультиматум Лили Брик – поэт с декабря 1922 по февраль 1923 не мог ее видеть, но мог писать письма и в крайних случаях звонить. Эти два месяца стали одними из самых сложных в его жизни.
Еще одной жертвой попытки власти приватизировать Маяковского стала Вероника Полонская. Поэт упоминает о ней в своей предсмертной записке, но по совету Лили Брик Полонская не приходит на похороны Маяковского, а затем уже власть исключает ее из списка наследников, предложив в качестве «компенсации» путевку в санаторий.
Стоит отметить, что Маяковский еще при жизни не питал никаких иллюзий относительно того, как власть в целом относится к литературе. В своем стихотворении «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» он говорит об одном из самых известных романов 20-х годов прошлого столетия:
Вы
и Луначарский —
похвалы повальные,
добряки,
а пишущий
бесстыж —
тычет
целый день
свои
похвальные
листы.
Что годится,
чем гордиться?
Продают «Цемент»
со всех лотков.
Вы
такую книгу, что ли, цените?
Нет нигде цемента,
а Гладков
написал
благодарственный молебен о цементе.
Еще более жесткую характеристику чиновников, которые пытаются сделать из себя центр мира, Маяковский дает в своей пьесе «Баня», одним из героев которой является «Товарищ Победоносиков – главный начальник по управлению согласованием, главначпупс». В одной из сцен главначпупс сперва долго выясняет, кто такой Микеланджело, а потом огорчается от того, что этот художник может его не знать: «А! Ну, он мог бы и знать. Знаете, художников много, главначпупс – один».
Уверенность в том, что поэтов и людей много, а чиновник – один, – проблема, с которой постоянно боролся Маяковский и в своем творчестве, и в своей жизни. Власть после смерти поэта попыталась сделать его единственным советским поэтом, предварительно обезвредив, но история и жизнь показала правоту Маяковского, который смог пережить и собственную вторую смерть.
Несмотря на все усилия школьной программы, он остался тончайшим поэтом-лириком. С помощью его стихов люди до сих пор объясняются в любви, и это ни с чем несравнимое удовольствие. За окном ночь и снег, а вы читаете строки из знаменитого стихотворения:
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!
У каждого из нас есть свой Маяковский. У каждого из нас есть свое заветное стихотворение про любовь, но иногда наступают такие минуты, когда голос «агитатора, горлана-главаря» пробивает все защитные стены нашего привычного сознания, и поэзия врывается в нашу жизнь, переворачивает судьбы и властно напоминает о том, что в мире нет ничего важнее любви, а любовь является самым желанным и страшным оружием и для поэта и для читателя:
Мне
любовь
не свадьбой мерить:
разлюбила -
уплыла.
Мне, товарищ,
в высшей мере
наплевать
на купола.
Что ж в подробности вдаваться,
шутки бросьте-ка,
мне ж, красавица,
не двадцать,-
тридцать...
с хвостиком.
За показным пренебрежением этих, как и многих других строк, скрывается очень нежный и властный поэт, который захватывает вас в плен и переворачивает ваше сознание, советская власть попыталась обезвредить Маяковского, но вместо этого он сам невольно обезвредил советскую власть, которая не смогла пережить подобного гимна любви.
Читайте также:
'Тринадцатый апостол' | "Тринадцатый апостол"3 апреля 2012 |