Протоиерей Владимир Гофман: Memento mori

Про таких, как Изольда Петровна Кузнечикова, поэт Некрасов когда-то сказал: «коня на скаку остановит» да еще и «в горящую избу войдет». Правда, горящих изб на жизненном пути Изольды Петровны, к счастью, не встречалось, коней она тоже не останавливала, а вот мужчин – сколько угодно. Но это в прошлом, когда ей было… ну, скажем, лет тридцать и даже сорок, теперь же годы взяли своё, и мужчины как-то незаметно исчезли из поля зрения Изольды Петровны. Всю оставшуюся энергию она направила на двух дочерей и сына. Держала их, что называется, в ежовых рукавицах. С внуками, справедливости ради надо сказать, старалась быть ласковой и кроткой. Выглядело это неправдоподобно, и когда многопудовая бабушка, поглаживая заметные черные усики над верхней губой, ворковала над малышом протодьяконским басом: «Ах ты, мой зайчик!», никто из взрослых в искренность слов не верил, а дети пугались и начинали реветь.

Короче говоря, Изольда Петровна была женщиной властной и жизнелюбивой, настолько жизнелюбивой, что смерти не боялась вовсе. Неминуемый конец приводил её подруг в трепет, а Изольда Петровна, участвуя в разговорах на эсхатологическую тему, что ежевечернее происходили на лавочке у подъезда, только хохотала оглушительно и, хлопая тяжелой ладонью по костлявому колену соседки, говорила:

- Брось, Марковна, три к носу! Конечно, когда-нибудь будет, что и нас не будет. Ну так что? Это сегодня умереть страшно, а когда-нибудь – ничего! Так ли? То-то. Умели жить, так и помереть сумеем! Так что тяни лямку, пока не выкопали ямку! Хо-хо-хо!

Вот какая это была бесстрашная и мудрая женщина, Изольда Петровна Кузнечикова!

И вот однажды в конце зимы, а точнее 8-го марта, когда сын и дочери с мужьями явились к ней с поздравлениями, Изольда Петровна, расставив по вазам цветы, объявила:

- Слушайте сюда! – сказала она командным голосом, и все притихли. – Такое, значит, дело. По месту моей прежней работы, а там, - Кузнечикова подняла указательный палец вверх, как бы показывая, где находилась в незабвенное время Высшая партшкола, - там меня, как вы знаете, заслуженно уважали и ценили, мне дали денежное вознаграждение за добросовестный труд. – Изольда Петровна сделала ударение на последних словах и многозначительно посмотрела на старшего зятя, тот почему-то заерзал на стуле и смущенно пожал плечами. – Так вот, я решила потратить эти деньги разумно.

- Кто бы сомневался! – тихо сказал более смелый младший зять, а его жена, внешне чрезвычайно похожая на свою мать, ткнула его локтем в бок.

- И как же это? – спросил с надеждой в голосе сын.

- А вот так, - произнесла Изольда Петровна угрожающим тоном. – Я решила поставить памятник на могиле мамы.

Наступила гробовая тишина.

- Хорошо, - неуверенно сказала старшая дочь, которая нравом уродилась в отца. – Лучше не придумаешь.

Остальные молчали в ожидании, зная, что этим дело не кончится, иначе старуха не устроила бы такой совет в Филях.

- Конечно, хорошо, - пробасила Изольда Петровна. – Еще бы! Я давно думала об этом. Но не хватало средств… А вам, разумеется, не до того, своих забот хватает.

Старший зять вскочил и уронил стул:

- Вы же знаете, что дела фирмы…

- Знаю, - оборвала его Изольда Петровна. – Знаю. Сядь. Чего стулья-то ломать? Вчера я съездила в мастерскую, где памятники изготавливают, «Каменный гость», и все узнала.

- Что – каменный гость? – заморгал глазами сын.

- «Каменный гость» - так мастерская называется, - пояснила Кузнечикова. – Там делают памятники.

- Понятно.

- Ну, раз вам понятно, так извольте по три тысячи с каждой семьи.

Повисла пауза.

- А зачем по три тысячи? – голос старшей дочери предательски дрогнул.

- Да, действительно, - поддержал её зять, - зачем?

- Затем! – отрезала Изольда Петровна и замолчала. – Затем, что моей премии на черный гранит не хватает.

- А-а, - протянул сын с кислой улыбкой.

- Может, тогда из мраморной крошки? – робко вставил старший зять.

Изольда Петровна громко отхлебнула из чашки с фиолетовыми цветами остывшего чаю.

- Из крошки мы тебе поставим, - сказала она, не глядя на зятя, и продолжила. – Надеюсь, вы меня поддержите.

Семейные пары молча переглянулись. Последняя фраза матери прозвучала двусмысленно. Было непонятно, в чем требовалась поддержка: то ли в средствах на памятник из черного гранита, то ли в грядущей установке памятника из мраморной крошки пока еще здравствующему мужу старшей дочери?

- И вот еще что, - добавила Кузнечикова. – На памятнике будут две фотографии.

- Кто же еще? – осторожно поинтересовался сын. – Папа?

Изольда Петровна посмотрела насвоего отпрыска с чувством глубокой жалости, как на тяжелобольного.

- Нет, - вздохнула она. – Где находится могила вашего отца, я не знаю и знать не хочу! Этот человек погубил мою молодость…

Собравшиеся уставились взглядами в скатерть, ожидая, что старуха по обыкновению начнет вспоминать тяготы горькой жизни со сбежавшим и почившим вдали от семейства Кузнечиковым, но на этот раз она удержалась от воспоминаний.

- На памятнике буду я! – в полной тишине заявила Изольда Петровна.

Старшая дочь поперхнулась и закашлялась. Муж добросовестно и, кажется, не без удовольствия колотил её по спине. Первым пришел в себя младший зять:

- Но, мама…э, Изольда Петровна, вы же это…живы…к счастью!

- Вот именно, жива, - глаза бесстрашной старухи молодо сверкнули из-под очков, - жива, и не известно еще, кто... - она не договорила и посмотрела на старшего зятя. – Имею основания предполагать, что после моей смерти вы не поместите на памятник мою фотографию.

За столом произошло оживление.

- Да что вы!.. Как можно, мама!.. Почему?.. Да мы…

- Тихо! – от голоса Изольды Петровны в серванте вздрогнул хрусталь. – Могу я иметь своё мнение? Вам же некогда, - старуха опять посмотрела на старшего зятя, - дела фирмы и т.п. Это раз. Кроме того, я сама хочу выбрать портрет, а то у вас хватит ума дать моё фото в старости. Это два. И, наконец, надо же мне увидеть, как я буду выглядеть на граните и убедиться, что памятник установят правильно, чтобы он смотрелся с дороги? Это три. Возражений нет?

Возражений не было.

Через два месяца памятник привезли на кладбище. Два мужика с пропитыми лицами, рабочие мастерской «Каменный гость», по очереди крича «вира» и «майна», установили гранитную глыбу, не уступающую по тяжести истукану с острова Пасхи, рядом с могильным холмиком, на месте, где раньше стоял скромный сосновый крест с табличкой, извещавшей, что именно здесь покоится прах мамы Изольды Петровны.

Все семейство присутствовало здесь. Сама Кузнечикова сидела на скамейке у могилы напротив и, пощипывая усы, наблюдала за установкой памятника. Наконец, все было готово, и один из рабочих снял с лицевой стороны монумента защитную пленку.

Все так и ахнули.

Гранитная плита размером 60х140 в вялых лучах осеннего солнца тускло отливала антрацитом. Сверху была помещена фотография почившей в Бозе мамы и бабушки, востроносенькой старушки в платке, завязанном под подбородком; сбоку, как положено, указаны фамилия, имя, отчество, даты жизни и смерти. Ниже – портрет цветущей дамы лет тридцати в легкомысленной шляпке с огромным бантом. Надпись же гласила, что это Кузнечикова Изольда Петровна, годы жизни 1930 – 20… Тут было оставлено место, чтобы поставить две цифры скорбного года, которому суждено было завершить земной путь этой чудо-женщины.

Минута молчания затянулась. Бедные родственники стояли, потупив взоры в землю. По земле бегали муравьи. Один из рабочих вдруг узнал в сидящей на скамейке старухе молодую даму с портрета на памятнике, потряс головой, потом вытянул к фотографии грязный палец и замычал что-то нечленораздельное. Другой покрутил пальцем у виска, пробормотал: «Ну, дают!», и потащил товарища к машине.

Изольда Петровна, прищурившись, глядела на памятник.

- Что ж, - наконец вынесла она довольным голосом короткое резюме. – Неплохо. – Затем указала на свою фотографию и добавила. – Эту заклеить. Пока.