Протоиерей Владимир Вигилянский: Провокационных вопросов не бывает
В аудитории – около 40 человек (боюсь ошибиться, потому что точно не считала). Внутри у входа – протоиерей Владимир Вигилянский в рясе. До встречи остается несколько минут.
На сцене, где предстоит выступать священнику, несколько человек налаживают микрофоны и звук, на лестнице между рядами операторы устанавливают камеры.
Без четверти четыре отец Владимир стремительно поднимается на сцену и настоятельно просит студентов спуститься вниз. Молодые люди садятся в зале.
- Прошу прощения у всех присутствующих, что пришел со своими правилами, - говорит протоиерей Владимир, сев за стол перед микрофоном. - Но мои правила действуют ровно полчаса. Все остальное время я готов проявить христианское смирение и вполне быть послушным тем правилам, которые существуют в этой аудитории.
Тон его голоса ровный, мягкий, спокойный. Но почему он так резко согнал студентов со сцены?
- Дело в том, что я не ритор, плохой лектор и не очень умею устно формулировать какие-то вещи, - объясняет священник. - Я немного лучше пишу, чем говорю, как мне кажется и как другие мне говорили. Жанр говорения как-то мне не очень близок, и поэтому собеседники, направляющие и модераторы для меня всегда очень большая помеха, чтобы как-то концентрировать свои мысли.
Он предлагает слушателям такой формат: сперва коротко расскажет о себе, потом постарается порассуждать на болезненную тему «о том чудовищном кризисе, в котором существует ныне журналистика» и о безвыходной, на его взгляд, ситуации в профессии, и после этого ответит на вопросы.
- Причем готов отвечать на самые так называемые провокационные вопросы, потому что считаю, что никаких провокационных вопросов не бывает, есть провокационные утверждения и ответы, - обозначает священник свою позицию и добавляет: - Единственное, чего я не терплю – лжи и хамства. И если такое будет, назову вещи своими именами.
Встреча начинается.
***
Часть первая. О себе
— Меня зовут Владимир Николаевич Вигилянский, - представился настоятель университетского храма и кратко рассказал свою биографию.
Родился в 1951 году. Отцу, как бывшему «сидельцу», пришлось с семьей скитаться по стране, так что сперва будущий протоиерей Владимир пожил на Украине, а в 5-летнем возрасте с родителями приехал в Москву. Окончил школу, поступил в Педагогический, а через год – в Литературный институт. Он не был комсомольцем. Поэтому найти работу было сложно и, наконец, удалось устроиться в Институт искусствознания.
- Это был такой оазис для интеллигенции, - вспомнил священник.
Проработав 10 лет в Отделе художественных проблем СМИ, он перешел в журнал «Огонек» (в отдел литературы), где занимался прозой.
- Это был коротичевский «Огонек» в самые такие времена, когда сначала у журнала был тираж 100 тысяч, потом 300, потом 500, потом миллион, а когда я уходил в 1991 году, 5 миллионов. Уходил я членом редколлегии и руководителем издательства журнала.
Ушел в «Московские Новости» и стал редактором «The New York Times», которая выпускалась при «МН» на русском языке. Особенно интересовался новыми жанрами. Потом стал редактором воскресного приложения «Московских Новостей», первый номер удалось подготовить, но продолжить эту работу не получилось, так как журналист стал священником.
Верующим Владимир Николаевич был еще в советские времена, имел много верующих друзей.
-Особенно я любил монахов и до сих пор люблю, - признается отец Владимир. - Я монахолюбив. Монахи – самые светлые, самые радостные и самые веселые люди нашего общества. Утверждаю со знанием дела, имею определенный опыт. Если у вас есть какие-то сомнения относительно этого, читайте книжку архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые» или книгу «Небесный огонь» моей супруги известного писателя и поэта Олеси Николаевой.
Священником сразу был назначен в храм святой мученицы Татьяны при МГУ.
-Я подумал, что это очень промыслительно, потому что вся жизнь моей старшей сестры связана с факультетом журналистики, - рассказывает протоиерей. - Она училась здесь, кончала аспирантуру и преподавала, кажется, на протяжении 40 лет и совсем недавно отсюда ушла. Еще когда я учился в школе и меня некуда было девать, сестра меня сюда приводила. Поэтому когда через много-много лет я встретился с Ясеном Николаевичем Засурским, то он меня по старой памяти Вовочкой называл, потому что знает меня с юных, школьных лет. И поэтому промыслительно, что, несмотря на то, что я не кончал Университета, попал в храм рядом с факультетом журналистики.
Вообще, становиться священником он не думал, но друзья советовали оставить неспокойный мир журналистики и принять сан. Владимир Николаевич поехал за советом к старцу и услышал такие слова: «Сам священства не ищи, но если предложат, не отказывайся».
В конце 1994 года его друг, епископ, сказал, что в Москве открывается подворье одной Белорусской епархии, им нужен священник, и Владимир Николаевич мог бы им стать. Познакомил с митрополитом и, поскольку никаких канонических препятствий не было, хиротония состоялась.
- И вот поразительная вещь! Я уже 18 лет священник, а подворья белорусского так в Москве и нет! Как будто вся эта история была сочинена для того, чтобы я стал священником. По-другому это невозможно объяснить, какой-то промысл Божий. А подворье будет, кстати, в будущем году.
Диаконом отец Владимир послужил в Сретенском, а священником – уже в храме святой Татьяны.
Часть вторая. О журналистике
Отец Владимир рассказывает, как кропил святой водой телестудию на факультете журналистики
Первая треба, которую его попросили совершить в качестве священника, была просьба одного из сотрудников журфака МГУ освятить помещение телестудии на втором этаже. На журфаке происходили неприятные вещи – крали сумочки, а у одной из сотрудниц сын покончил жизнь самоубийством, и сотрудник думал, что через освящение все это прекратится.
- Вся жизнь Господом освящается: у нас воздух освящается, вода освящается, еда освящается, - вообще все освящается, все должно быть проникнуто Божественными энергиями, поэтому ничего ужасного я тут не увидел, - рассказывает отец Владимир. - Другое дело, что многие люди видят за этим магические вещи. Но уже от священника зависит объяснить, что мистика и магия – разные вещи.
На факультет пришли вечером, когда почти никого не было. Священник взял с собой молитвослов и святую воду, хотя сам в то время относился к освящениям помещений довольно прохладно, считая их «побочными молитвословиями».
- При этом читается довольно страшная молитва: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, окроплением воды сея священныя, в бегство да претворится всякое лукавое бесовское действо, аминь», - рассказывает священник слушателям о том, как совершается освящение. - Это какая-то заклинательная молитва – борьба с бесами. Для верующего человека это не пустые слова и даже не метафора, а нечто действенное.
Священник попросил открыть все помещения, в том числе и склад, в котором стояли железные стеллажи с бобинами.
- Раз уж я здесь, все должно быть освящено, - категорично заявил отец Владимир.
Времени заходить в каждый класс не было, поэтому, стоя в коридоре, он набрал в кропило побольше воды, прочел молитву, размахнулся и крестообразно покропил стеллажи.
- Ручаюсь вам, у меня есть свидетели – вот один журналист известный Александр Егорцев с третьего канала может подтвердить – как только вода достигла этих железных стеллажей, вдруг один из них пошатнулся, упал на следующий, то на другой, и раздался страшный взрыв, потому что эти тонны железа друг на друга свалились, - эмоционально вспоминает отец Владимир. - Снизу прибежал охранник… Так вот мне, молодому священнику, Господь показал силу молитвы, силу каждого действия священника и этой борьбы не с метафорическим и образным сатаной, но с реальными бесами, которые существуют везде и всюду, в том числе и на факультете журналистики. Но хочу сказать, что они существуют и в стенах храмов.
Потом отец Владимир преподавал на курсах при Издательском совете Русской Православной Церкви, был деканом факультета журналистики РПУ Иоанна Богослова.
- Каждый из вас знает, что для того, чтобы что-то выучить, надо это преподавать. И вот я это познал.
Он говорит, что многосторонне познал журналистику изнутри, испробовав самые разные виды деятельности.
- Как японцы поступают на фирму и начинают с того, что моют пол и кончают директором или руководителем предприятия, так и я прошел в журналистике все.
Наконец, стал руководителем пресс-службы.
- Если все остальное в журналистике мне было интересно, то пресс-служба, пиар что-то было совсем для меня…не очень, - признается священник. - И вот самое поразительное, что я там больше всего проработал – семь с половиной, почти восемь лет. Видит Господь, я всячески пытался увильнуть, передать это дело другим людям. Но, тем не менее, это тоже был определенный опыт - и положительный, и отрицательный. Самое ужасное в этой работе было то, что я был настолько официальное лицо, что практически прекратил писать и не мог себе позволить иметь собственное мнение, имея статус руководителя пресс-службы Патриархии или Патриарха. Поэтому моя работа заключалась исключительно в технической и организационной деятельности, Сейчас, слава Богу, я ушел и у меня есть достойный преемник. Я с благодарностью вспоминаю эти годы.
Журналистика отца Владимира всегда интересовала как механизм манипулирования сознанием.
- Я с сожалением видел, что эту функцию журналистики использовала как советская, так и либеральная власть. Люди, стоящие у власти, очень любят вообще манипулировать кем-то и чем-то, а журналистика — это та профессия, которая легко очень легко поддается управлению власти для того, чтобы манипулировать обществом.
Священник давно занимался историей цензуры, читал в Америке лекции по истории русской и советской цензуры.
- Цензура бессмертна, так же как и «совок» бессмертен – я имею в виду, советская власть. Они просто меняли личины… журналистика с огромным интересом, с огромной любовью относится к этой лжи и этому «как бы» умеет распространять это и манипулировать человеческим сознанием. Мне страшно, когда я вижу, насколько лжива современная журналистика. Раньше мы говорили это про журналистику советской власти… Ничего не изменилось! Существуют люди, журналисты, которые говорят: «Да, мы принадлежим такому-то банку или системе… Но я-то честный! Все, что пишу – правда». И все то же самое - и самообман, и самооправдание, и ложь, которой проникнута наша журналистика. Я человек не со стороны, я человек изнутри, поэтому мне больно не просто обвинять, а осознавать, что я их этой среды вышел, в этой среде возрос, эта среда для меня не чужда. Но осознание этого до сих пор не является общим местом. Я уверен, что среди вас находятся люди, которые с возмущением слушают то, что я говорю.
Отец Владимир рассказывает о трех своих книгах, которые посвящены в СМИ, и последняя из них - «Весеннее антихристианское обострение: что это было».
- Первый ее тираж, 10 000 экземпляров, уже почти прошел, сейчас выйдет второй, дополненный.
В книге напоминается о методах пропаганды, которыми пользуется журналистика сегодняшнего дня.
Для примера в аудитории отец Владимир говорит о 1000 статей, обличающих Чулпан Хаматову только из-за того, что у нее иные политические воззрения, чем у руководителей некоторых СМИ.
- Что это, как не травля, которой занималась либеральная журналистика в отношении ее, или Калягина, или других? Что это за либерализм, насквозь проникнутый тоталитарным мышлением, который не гнушается ни ложью, ни клеветой, которая проходила и проходит до сих пор в СМИ? Мне, честно говоря, все равно, какие негодяи сидели и приписывали проценты во время выборов в Думу, или те негодяи, которые после Болотной площади говорили, смотря на 30 тысяч человек, которые там были, что нас 100 или 150 – мне все равно, и те, и те – лживые люди.
В книге отец Владимир рассказывает в том числе и о промахах пресс-службы Патриарха, например, о том, как молодая 20-летняя журналистка в 3 часа ночи по своей инициативе стерла на фотографии часы с руки Патриарха.
- Она как неразумное дитя, которое пытается любыми способами защитить своего родителя и готово пойти на самые дурацкие и необдуманные вещи и тем самым этого родителя подставить, то же самое произошло и с Патриархом.
После отец Владимир попросил перейти к вопросам и ответам.
Часть третья. Ответы на вопросы
Ведущий начал с того, как следует обращаться к гостю. «Отец Владимир» - не очень подходяще, «Ваше Высокопреподобие» - несовременно, «Владимир Николаевич» - вроде как наталкивает на воспоминания об НКВД…
Вопрос был странным и неуместным.
— Называйте, как хотите, - немного с досадой сказал отец Владимир . - Я от своего имени не отказывался. Вот если бы я был монахом, обращение по имени-отчеству мне было бы неприятно. Для монаха перемена имени имеет важное значение. Когда председатель совета по делам религии, генерал Карпов, говорил Патриарху Пимену «Сергей Михайлович», это звучало странно, кроме того, обращение «по паспортным данным» было довольно унизительно. А я ношу то же самое имя, я — не монах. Меня назвали Владимиром по просьбе старшей сестры в честь Владимира Ильича. Но это был промысл Божий, потому что крестили меня уже в честь Владимира Красное Солнышко, поэтому я очень благодарен моей старшей сестре, что мое имя именно такое.
— Летом этого года вы оставили пост в пресс-службе. Хотелось бы узнать основные причины.
- Это жутко неинтересно, - признается отец Владимир.
Он объясняет, что причины были самые банальные – нехватка времени из-за того, что Патриарх назначил его настоятелем строящегося храма.
- При том, что населенных пунктов в России, кроме деревень и сел, больше 70 тысяч, священников— 16,5 тысяч на всю Российскую Федерацию. Я шучу и говорю, что одноглазых вагоновожатых у нас больше, чем священников. Священников столько же, сколько членов Союза композиторов, это настолько редкая профессия! Поэтому у каждого по десять работ. И когда меня назначили настоятелем строящегося храма, я в марте написал прошение об увольнении из пресс-службы, к тому же мой заместитель вполне готов к тому, чтобы занять мое место. Патриарх думал об этом 4 месяца и в июне Патриарх подписал мне…
— По поводу 70% православных. У меня есть очень много друзей-религиоведов. Они занимались таким проектом, как «Народная Библия», ходили «в народ» и просили людей рассказать, что же написано в Библии. Там много забавных вещей было, еще забавнее читать результаты переписи. Например, у нас есть такая религия, как «православные атеисты», в смысле, что вообще-то я православный, но в Бога не верю. Вот то же самое, в принципе, сейчас происходит и с мусульманами, когда татары, башкиры, у которых «историческая» религия – мусульманство, решили обратиться к своим корням, но обратиться как к строчке в анкете. Соответственно, сейчас есть первая проблема в Москве, это строительство мечетей. Например, в Митино люди не хотят, чтобы их строили. В свою очередь, и строительство православных храмов в Москве тоже встречает сильное сопротивление. Например, сейчас на Войковской пытаются всунуть между двумя бетонными многоэтажками храм огромный. Да и собственно возвращение Татьянинского храма тоже было не совсем гладким. Вы видите какие-то параллели между строительством мечетей и строительством храмов в Москве?
— Я вам не скажу за всю Одессу, она велика. Я за мусульман не очень-то готов вам отвечать, спрашивайте мусульман. Но за православных могу ответить. Тот каток, который прошелся по Церкви во время советской власти – атеистической, страшной, кровавой власти, которой никогда в жизни за всю историю человечества не было, когда казнили людей именно за убеждения, - прошелся не только по количеству людей, насильственно погибших в нашей стране, но и по уму и образованию.
То, что сейчас (ведущий пытается перебить. «Нет уж, пожалуйста, Вы задали вопрос – извольте выслушать ответ») – то, что сейчас ужасно смешно атеистам, которые говорят, что люди такие глупости говорят про Библию… Так вот то, что люди не сориентированы относительно богословского образования, невежественны относительно веры, это же – согласитесь! – отчасти вина атеистов и той советской власти, которая была здесь, так что вытравлялось абсолютно все, любая идеология, противная коммунистической.
Писатель Павленко, дважды лауреат сталинской премии, сидел в шкафу, когда на Лубянке допрашивали Мандельштама. На Лубянке срезали пояса, так что, когда Мандельштам вскидывал руки, у него брючки падали на пол, и Павленко по этому поводу хохотал. Вот примерно такой смех у нынешних людей относительно верующий людей.
– Вы считаете, что советская власть была первой, которая убивала за идею? Вы забыли, что, по-моему, декабристов расстреляли за идеи, а уж сколько сгорело старообрядцев за идею…
– Ну, во-первых, декабристов не расстреляли, прямо скажем. Но, извините меня, они готовили вооруженное восстание, убили графа Милорадовича. Это так, на всякий случай. Конечно, можно как угодно оправдывать людей, которые били кусками асфальта лицо на Болотной площади, тем, что их сажают и судят за убеждения. Но тогда не нужно куски асфальта держать в руках и бить по лицу омоновцев. То же самое и с декабристами. Да, конечно, любое государство защищается, когда есть попытки смести существующую власть, а декабристы в основном были военными, и именно к ним - 5 людям, кстати - была применена смертная казнь.
Но я против того, чтобы сажали за убеждения - любые, даже самые отвратительные, даже за убеждения господина Никонова – кстати, атеиста, вашего «духовного отца», о том, что надо избавляться от больных и престарелых людей, потому что они мешают поступательному развитию общества, даже за подобного рода человеконенавистнические идеи, конечно, нельзя ни сажать, не преследовать. Нужно дискутировать.
–Я заметил, что вы очень часто в своих высказываниях, в своих книгах выступаете против либерализма.
– Да, я сам либерал, к сожалению… Либерализм очень разный… И я говорю о либерализме с сердечной болью.
Я сам – либерал, сам из интеллигентской среды, и поэтому всякие едкие слова относительно либералов и интеллигенции имею право высказывать… В разное время, в разных странах, в разной политической ситуации либерализм играл совершенно разные роли. И в нынешней ситуации в одной стране либерализм имеет одну функцию, в другой — другую, в нашей — самую гнусную, самую чудовищную, к великому сожалению!
А то, что целью всех европейских революций была война с Церковью — это, конечно, так. Вы мне обратного не докажете. Марксисты говорят, что цель революции — экономическое изменение структуры общества, а я говорю, что никакая экономика не изменится. Так думали и марксисты, но, к сожалению, никакая экономика не изменится, пока не изменится то, что есть в душе и в голове. Поэтому во Франции, да и в Англии, и в России первым делом уничтожалась, конечно, вера людей — именно это было тем стержнем, который хранил единство нации. И в той, и в другой, и в третьей стране. Революции были подготовлены исключительно тем мировоззренческим расшатыванием, которое происходило у нас в России.
Это было серьезно. Вы поймете это, если вы начнете изучать историю знаменитого сборника «Вехи», который вышел в 1909 году и предвещал грядущие страшные изменения в судьбе России в XX веке. Этот сборник был исключительно антилиберальным. Так вот, один только Милюков объездил всю Россию для того, чтобы читать лекции против «веховцев». За один год было получено 560 отрицательных рецензий на «Вехи». Среди авторов сборника был Бердяев, Булгаков, Франк, Вышеславцев, цвет философской мысли, так называемый «философский корабль», который отправил Ленин за границу.
Нынешний либерализм уничтожает смыслы, идеи. Нынешний либерализм является идеологией подростков.
Следующая моя статья, которую я пишу, называется «Синдром подростка». Для того, чтобы понять что такое «подростковый синдром» могу вам сказать, что 40% подростков стоят на грани опасности получения шизофрении и если этому не противодействовать, то мы будем иметь шизофреническое общество… Что такое подросток по своей идеологии? Никаких идеалов, никаких авторитетов — «я сам». Это «я» – мерило и закон всего, что делается. Так как я хочу, должен быть устроен мир!».
«Записки из подполья» Достоевского: «Или миру перевернуться, или мне чаю не пить!», — лучше миру перевернуться, но чтобы я чай пил. Это идеология подростка. Нынешнее общество, которое несет знание либерализма, это подростковая психология хама, для которого вообще не существует никаких законов, никаких ценностей. «Я» — самая главная ценность, «я» — закон для этой жизни!». Именно эту черту либерализма лично я считаю чудовищной язвой и той ржавчиной, которая когда-нибудь все наше общество настолько испортит, что оно вообще ни какому восстановлению не будет пригодно.
В этом виноваты очень многие. Конечно, виновата ложь, проникшая во все властные структуры. Коррупция, которая есть в жизни нашего чиновничества. Но самое ужасное, что и оппозиция ничего не может предложить кроме этой подростковой психологии хама, который может посмеяться над своим отцом, кроме, условно говоря, Ксении Собчак, «Дома-2», которая пытается рулить всем нашим обществом и культурой.
Наша интеллигенция (я сам из этой среды) когда-то предала Церковь, сейчас она предает образование. Это то, хранителем чего являлась интеллигенция даже при советской власти. Воспитание личности в нашем обществе отстало от каких-либо традиционных ценностей.
Они до того довели наше общество и культуру, что любое высказывание равноправно другому высказыванию. Когда фаллос, поднятый мостом — это одинаково с Рафаэлем и Рублевым, когда фотография целующиеся милиционеров являются равносильной, Кустодиеву, например, или Ван Гогу. Когда эти явления ставятся на одну плоскость. Когда так называемое «хулиганство», которое было совершено в храме, оказывается явлением культуры, культурным актом, так же как балет «Лебединое озеро».
В этом постмодернистском смешение всего и вся, когда перевернуто небо с землей, когда иерархия ценностей отсутствует, виновата интеллигенция. В этом виноваты все мы. И я виноват в этом, что мы не отстояли то, что дано было этому сословию…
— Хорошо. Считаете ли вы, что авторитеты должны быть, но их надо зарабатывать? Что не может быть авторитета просто автоматом. То есть, есть авторитет Церкви и все. Должна ли Церковь зарабатывать этот общественный авторитет?
— Мне немножко трудно с вами говорить, потому что у нас разные представления о Церкви. Мы к Церкви относимся – извините, ради Бога! - как к мистическому организму, как к телу Христову, поэтому мне как-то очень трудно сказать, что это и есть уже авторитет. Она самодостаточна.
- А Церковь как социальный институт?
- Церковь, как социальный институт, жутко греховна. Вы довольны?
- (Смех в зале) Да!
- Я пишу постоянно, что прихожане Церкви — это кающиеся грешники. Святые ходят в Консерваторию и сидят в Большой коммунистической аудитории, которая, кстати, раньше называлась Богословской (232-я аудитория факультета журналистики, где проходит встреча с отцом Владимиром, - прим.ред.), а у нас, в нашем дворе, - грешники. Я искренне так считаю. Мы — союз грешников, мы — те люди, которые хотят исправиться, чтобы получить благодать Божью через наше смирение, для того, чтобы познать наши грехи. В этом смысле Церковь, как социальный институт, - жутко грешна.
В 232-й аудитории на встрече с протоиереем Владимиром Вигилянским
—Хорошо, про смирение. Сейчас идет череда скандалов вокруг священнослужителей, начиная от…
— Среди кого скандалы-то? Я не могу понять.
— Ну как? То в машину кто-то врежется, то у Патриарха осадки из нано-пыли и прочие истории. Вы все это прокомментировали так: «Из нашего общества хотят сделать лакеев, чтобы мы в замочные скважины подслушивали, подглядывали, обсуждали как живут наши господа». А разве мы не можем, как общество, как-то спросить у патриарха, как он живет и почему он решил нам как-то указывать путь? Он явно претендует на роль видного общественного лидера, почему мы не можем посмотреть, как он живет?
— Так. Давайте «мухи отдельно, котлеты отдельно».
История со священником, который взял чужую машину, поехал и покарябал другие машины, любопытна вам, как журналисту, должна быть. Особенно относительно того, что в день в ДТП попадает… до двухсот машин, и трупов бывает, в среднем, несколько… Я, конечно, не подсчитывал количество теле- и радиоматериалов, газетных статей на эту тему, но за два с половиной месяца, что шла эта история, на дорогах Москвы было убито, по моим подсчетам, около пятисот человек, и покорежено несколько десятков тысяч машин. Но именно история со священником особо интересовала определенных людей, которые раскручивали ее, хотя она не стоит вообще ломаного гроша! Ни одной царапины не было ни у одного человека. Это - история денежек и поцарапанных машин.
Что, кроме грубейшего «наезда», из этой истории можно вынести? Участвовать в этом честному журналисту, мне кажется, стыдно. Во-первых, хватать вместе со всей стаей одного. А во-вторых, просто повторять за другими. А в-третьих, не видеть определенной направленности и тенденциозности. Это, только если вас это интересует, говорит о том, что вам еще учиться и учиться хотя бы честной позиции журналиста.
Теперь относительно лакейства.
Есть люди, которые хотят превратить наше общество в лакеев. Это именно лакейская мысль и идея — подсчитывать деньги в чужом кармане подглядывать, подслушивать, вскрывать письма, подслушивать телефонные разговоры. Когда это делает «Комсомольская правда», «Московский комсомолец» печатает чьи-то телефонные разговоры, «Эхо Москвы» и так далее, они такие же низкие лакеи, как и те, которые обсуждают имущество другого человека. Конечно, не участвовать в этом, - это нужно иметь определенное достоинство, которое у нас абсолютно утеряно.
… Что сейчас произошло? Сейчас произошли намного страшнее события! Произошла утрата экспертного сообщества во всех областях… Сейчас профессионалы не нужны, идет ставка на невежественных людей, которые ничего не знают и не хотят знать, ставка на лакеев. Люди, имеющие достоинство, неудобны нашей жизни, нашей власти и оппозиции тоже. Отсутствие профессионалов и экспертного сообщества — это та страшная революция, которая произошла в последние годы.
Мы вместе, верующие и неверующие, ругающие интеллигенцию и отстаивающие ее права, люди культуры должны стоять и не пускать на наш порог любого хама, того хама, которого предвещал еще Мережковский - «грядущего хама», который должен прийти и все смести. То, что сейчас произошло. Сейчас сметено абсолютно все то, на чем может держаться общество, у нас кризис абсолютно во всем.
Вы мне не назовете ни одного направления, ни одной ниши, где нет кризиса. Что происходит в медицине, в науке? Я недавно разговаривал с одним академиком, он говорит: «О чем вы говорите? Нобелевские премии получают люди за открытия, которые произошли 30-40 лет назад!», — это не только в нашей стране, но и в мире. Страшный кризис во всем, что мы видим.
Мы должны это осознать, и объединится хотя бы в преддверии той страшной апокалиптической тучи, которая скоро нас настигнет и сметет окончательно. Вы по поверхности идете, а надо проговаривать какие-то глубинные вещи тоже…
Это особый разговор, это большая история. Но она неинтересна большинству, так же, как подростку не интересен Моцарт. Подростки друг от друга хотят отличаться качеством пирсинга. Или ещё чем-нибудь в этом роде. Культура сейчас состоит из паззлов, которые нужно соединять. Личности, героя нету – вот, о чем нам нужно говорить…
Патриарх – это как раз генератор идей. Почитайте, не поленитесь! Это один из самых умнейших людей современной жизни, это человек, который как раз генерирует идеи.
Имущество его двоюродных сестер мне абсолютно не интересно, он в этой квартире не жил ни одного дня. Ему эта квартира была нужна для того, чтобы иметь прописку в Москве, потому что советская власть держала, в том числе и архиереев, в унизительном состоянии, когда им, чтобы оставаться в Москве, нужна была прописка и жилплощадь.
И вот есть эта квартира, в которой живут родственники Патриарха, родственников у него, между прочим, очень много. Эта квартира пострадала от чудовищной несправедливости.
Несмотря на то, что это произошло, произошло два с половиной года тому назад, квартира испохаблена. От людей, которые в этом виновны, мог пострадать каждый из вас. До сих пор там не живет никто, ни один человек.
Если бы квартира, в которой прописан Патриарх, была внизу, а родственники Шевченко – наверху, и их квартира была заполнена пылью, вот тогда бы хоть какой-то был бы смысл это обсуждать.
Но в данном случае, родственники Патриарха – пострадавшая сторона.
И не видеть этого – это значит быть слепцом и идейно настроенным человеком.
- Но там же была огромная сумма денег…. Какая?
- Вы – журналист. Пойдите и узнайте! Вы знаете только одну сторону из прессы, из либеральной прессы, так скажем. Прочитайте мою брошюру, здесь об этом очень много сказано, но не удивляйтесь, потому что там написана правда об этой истории и сказано о таких, как вы.
—Да. В Вашей книге есть фраза: «Такие передачи, как «НТВшники» или «Центральное телевидение» – как только речь заходит о Церкви – крайне тенденциозны. Давайте познакомимся, я – креативный продюсер программы «Центральное телевидение».
Ведущий пытается сделать паузу как бы в ожидании эффекта, который должно было вызвать его заявление. Эффекта нет: отец Владимир совершенно спокойно подхватывает тему телевидения и рассказывает, что его снимали, но действовали как мошенники – наперсточники: снимали минут 15-20, а в эфир давали 5-10 секунд, вырывая фразы из контекста.
— Это называется недостойная журналистика, которая подверстывают под свои идеи любого человека, когда выгодно выстроить определенный смысловой ряд. Это недостойная журналистика, от которой нужно отказываться, - говорит священник.
- Я три недели занимался православной тематикой, так сложилось…
- Атеист, который занимается православной тематикой – это хорошо, это звучит гордо!
- Да... Но люди высказываются на эти темы, это актуально, нужно прорабатывать. В частности, есть такой игумен Сергий (Рыбко) - знаете такого? - он периодически выступает….
- Спрашивайте его. Закончим это. Я за себя хочу отвечать, а не за игумена Рыбко. Он достойный человек, которого я уважаю…
Не выдирайте из контекста того, что говорит отец Сергий (Рыбко). А контекст следующий: что делать, когда происходят надругательства над святынями? Каждый из нас, в том числе и я, готов сказать: «Если государство нас не может обезопасить от этого насилия, то что ж, не удивляйтесь, если появятся дружинники, которые будут охранять церкви».
Вот позавчера или два дня тому назад ваши, наверное, ваши единомышленники взяли и испохабили алтарь нашего храма своими вот этими штуками. Прямо в центре города. Если это будет продолжаться подобного рода надругательства над храмами – не удивляйтесь, что это насилие – будет. Потому что национальные и религиозные чувства – самые болезненные для людей. Для некоторых – нет. Вот я толстокожий, для меня – нет. А некоторых это задевает очень сильно…
Мы не удивляемся, когда против педофилов восстают родители и устраивают самосуд. То же самое может произойти против тех, кто спиливает кресты на кладбищах или оскверняет храмы. Вот попадется дубина мужику, когда он увидит, когда кто-то крест спиливает – треснет по голове. Потому что это – болезненная вещь, память о наших родственниках, о наших близких, о нашей войне. Жарить яичницу на костре Вечного огня, спиливать крест в память пострадавшим от голода в Киеве, осквернять храм – это страшные вещи для людей, для тех, кто пишет матерные слова на алтаре храма. И поэтому, когда священник говорит, что если нас никто не защитит, мы защитим себя сами, то обвинить этого священника в насилии может только бесчувственный и беспринципный человек.
– Я с Вами согласен, но Вы взяли не ту цитату. Потому что игумен Сергий призывал громить гей-клуб. А отец Димитрий Смирнов призывает громить абортарии. Ну это так, для справки.
–Абортарий – это, извините меня, место для убийства. Поэтому, если другие способы убеждения исчерпаны, то он, как человек горячий, высказывает такие вещи. Но я вас уверяю, что официальная Церковь (отец Владимир делает акцент на слове «официальная»,- примю.ред.), официальные представители Церкви, Святейший Патриарх, руководители Синодальных отделов ничего такого не говорят. В церковных документах Вы ничего подобного не найдете. Мы все, священники – из этого мира, со всеми нашими отрицательными и положительными сторонами, со всеми нашими эмоциями и слабостями. Христианский закон таков: будьте снисходительны к другим и требовательны к себе. Но вообще-то, это закон и для порядочных людей. Поэтому давайте будем снисходительны к другим и требовательны к себе. Аминь. Спасибо за внимание.
На этих словах под аплодисменты слушателей отец Владимир уходит, извинившись за то, что ему надо торопиться.К сожалению, ни одного вопроса аудитории задать не удалось.
***
После встречи в аудитории продавались книги «Весеннее антихристианское обострение: что это было». Книгу купил каждый третий слушатель, некоторые брали по две – себе и в подарок. Несколько студентов после зашли в храм святой Татьяны.
Фотографии Евгения Глобенко.
