USUS RECTUS: к вопросу о внедрении технологий в жизнь Церкви (ч.1)

Разговор о месте современной техники в жизни Церкви только начинается; эта статья – попытка задать координаты дискуссии, главным предметом которой оказывается не вещь, а человек.

От всякого человека, у которого будет усердие,
принимайте приношение Мне (Исх. 25: 2)

Вопрос об отношении к творчеству вообще, и к техническому творчеству в частности, принадлежит к наиболее тонким вопросам христианского мироосмысления. Такие проблемы не терпят «очевидных» решений, потому что «очевидность» в подобном случае означает, как правило, ангажированность и проведение каких-то частных интересов, чуждых истине.

Меньше всего хотелось бы, чтобы полемика вокруг тех или иных «улучшений» в жизни Церкви, связанных с развитием науки и техники, была сведена к очередным спекуляциям на тему «охранительства» и «модернизма», заболтана в партийных, заранее необъективных дискуссиях. Не следует забывать, что само наличие каких-то «партий» внутри Церкви, а именно так называемого либерального и консервативного крыла, есть ситуация, подогреваемая извне. Мы не только можем, но и должны вести диалог не как члены «партий», но как чада единой Церкви, способные обогатить друг друга более полным видением того или иного многогранного предмета.

Для этого, естественно, необходимо иметь согласие по наиболее общим вопросам, некую исходную диспозицию. В данном случае она может исчерпываться двумя основными положениями:

1. Природа дана во владение человеку, и всякое творческое преобразование, совершаемое на пользу ближним, есть благо.
2. Бог «Себя отречься не может» (2 Тим. 2:13). Это значит, что Его заповеди, непреложные для всех поколений христиан, остаются для нас такими сегодня.

Основная же проблема современного христианства заключается в том, что сами эти заповеди довольно плохо известны. Многие сегодня всерьёз берутся защищать Церковь, или даже хотят «быть законоучителями», по меткому слову апостола, «не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают» (1 Тим. 1: 7). Поэтому необходимо предупредить всех возможных заинтересованных лиц, что дискуссия по избранной нами теме может вестись только на основе твёрдого знания библейского и святоотеческого богословия.

В настоящей статье мы претендуем не на то, чтобы дать правильные ответы, а только на то, чтобы корректно поставить вопрос. Но сделать это - значит уже нечто сказать по существу. Что же можно сказать по существу о внедрении технологий в жизнь Церкви? Прежде всего то, что каждое нововведение должно сопровождаться ответом на вопрос: «для чего?» Ответы могут быть самыми разными: «для красоты», «во избежание застоя» - такие ответы тоже принимаются. Но они должны быть выверены единственным в своём роде инструментом, который дал нам Бог - разумом, и по единственным в своём роде лекалам - догматическим и каноническим истинам православия.

Ответить на вопрос «для чего?» - значит определиться с тем, что древние греки называли «χρήσις ορθή» и что в латинской терминологии звучало как «usus rectus» (правильное употребление). Можно ставить вопрос о правильном употреблении любой вещи. Например, Декарт основывал свою философскую систему на требовании осуществить usus rectus rationis - правильное употребление разума. Но что такое правильное употребление? Очевидно, сообразное той цели, которую мы перед собой ставим. Иного критерия правильности действия не существует; всё остальное будет относиться уже до правильности самой цели.

Поэтому, если относительно цели достигнуто согласие, ничто не мешает приступить к анализу средств. Надо сказать, что в области целеполагания у нас, православных христиан, состояние более чем отрадное. Наши цели сформулированы не «плотью и кровью», но святыми мужами, просвещенными самим Богом. И если целью жизни каждого из нас является, согласно преп. Серафиму Саровскому, «стяжание благодати Святаго Духа», то мы хорошо знаем и то, где такая цель достигается - в Церкви Христовой, которая есть Тело Христово и потому же служит вместилищем Святого Духа. Согласно православному вероучению, поелику человек принадлежит к Церкви, потолику он причаствует и своему Спасителю. Здесь едва ли могут возникнуть разногласия.

Разногласия возникают на уровне более тонких различений, более конкретной духовной жизни. Здесь вопрос встает следующим образом: что уместно, и что не уместно в Церкви?

Как известно, в последние дни существования мира «внешний двор» Церкви будет «дан язычникам: они будут попирать святый город» (Отк. 11:2). Согласно наиболее авторитетному толкованию, это означает повсеместное, всемирное утеснение и гонение христианской Церкви. Поскольку то, о чём сказано в Откровении, когда-то наступит неизбежно, проблема заключается не в том, чтобы не пустить язычников во «внешний двор», а в том, чтобы нам самим не стать этими язычниками, топчущими дворы Господни. Ведь на возможность отпадения от Бога при сохранении внешнего благочестия и христианского имени недвусмысленно указывается апостолами, святыми отцами и самим Господом.

Основная ошибка современной христианской миссии - мысль, совершенно ложная и ни на чём не основанная, что Бог будто бы хочет удержать в Церкви человека любой ценой, даже ценой всяческих послаблений его порокам. Это не так. Напротив, пришло время осознать, что пребывание в Церкви не есть ни одолжение с нашей стороны, ни род массового мероприятия, участие в котором снимает индивидуальную ответственность с каждого. Всякий сознательный христианин понимает, что смысл происходящего в Церкви - это жертва Христа и наше причастие ей. Причастие, которое не ограничивается ни эмоциональным переживанием, ни формально-богословским разумением, ни даже самим причащением Святых Таин. Всё это недействительно для человека без его стремления к всецелой жертве, о которой писал в начале II в. святой Игнатий Богоносец: «Я пшеница Божия, пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым» (К Римлянам, 4). Пронзительные слова этого мученика сегодня так же свежи, как и девятнадцать веков назад: «Хочу быть Божиим; не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому свету: явившись туда, буду человеком Божиим. Дайте мне быть подражателем страданий Бога моего» (Там же, 6).

Всецелая жертва, прообразом которой в Ветхом Завете была жертва всесожжения, есть истинный смысл и заветное желание христианской жизни. Но так как обычный человек, даже просвещенный святым Крещением и другими таинствами, не часто бывает готов к такой жертве, а кроме того, мы бываем нужны Богу в этом мире, где борьба со злом ещё далеко не завершена, жертва всесожжения растягивается на всю жизнь и превращается порой в длинную череду «копеечных» свечей. Однако, невзирая на это, мы всё-таки должны понимать, что приносим Богу в жертву не животных, как это делалось раньше, во времена прообразов и теней, а самих себя. Как написано у апостола: «Представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, разумного служения вашего» (Рим. 12: 1).

Важнейшее положение всех законов о жертвоприношениях гласит: в жертву приносится только чистое. Ради этого Христос пострадал и умер за нас - очистив нас «банею возрождения и обновления Святым Духом» (Тит. 3: 5), Он сделал из нас, Своего тела, чистую и непорочную жертву. И в Ветхом Завете были мученики, но пролитая ими кровь сделалась угодной Богу только после распятия Христа. Поэтому все праведники Ветхого Завета приносили в жертву невинных существ: тельцов, агнцев и птенцов голубиных, вместо себя.

«В чем застану, в том и сужу» - такие слова Господа передал нам апологет II в. Иустин Философ. Когда христианин, окончив земной путь, уходит в вечность с благими помыслами, это угодное Богу приношение. «Блаженны мертвые, умирающие о Господе... и дела их идут вслед за ними» (Отк. 14: 13). Если же человек умирает с дурными мыслями или за плохим делом, тогда номинальное христианство ему не вменяется. Даже добрые дела, сделанные ранее, становятся как ничто. «Когда Я скажу праведнику, что он будет жив, а он понадеется на свою праведность, и сделает неправду, то все праведные дела его не помянутся, - и он умрет от неправды своей, какую сделал» (Иез. 33: 13). Но если это касается всей жизни, то должно касаться и каждого момента жизни. А каждый момент нашей жизни, который что-нибудь значит, есть наше дело.

Делом, в широком смысле, могут быть названы и действие, и слово, и мысль. Выражаясь по-философски, скажем, что дело предметно. Это значит, оно всегда имеет перед собой нечто, чему разум желает быть. Предмет называется также вещью. И опять здесь «вещь» в некотором широком значении. Додуманная мысль - уже вещь, причём значительно в большей степени, чем вещь материальная, о которой забыли, для чего она была предназначена. Увеличительные стёкла в помыслах Галилея более вещь, чем реальные очки в лапах мартышки.

Теперь спросим: что значит приносить Богу нескверную жертву? Для начала обозначим ряд неправильных ответов. Блаженный Августин сказал: «люби Бога и делай, что хочешь». Но из житий святых нам известно, что любовь к Богу - хотя она и даётся христианам в предвкушении уже на ранних этапах духовной жизни - требует непрестанной борьбы для своего сохранения. Здесь вполне уместны были бы слова Гёте, сказанные, правда, по другому поводу:

«Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идёт на бой».

Поэтому приводить замечательную фразу блж. Августина - значит отказываться от разговора по существу. Ещё мы любим цитировать изречение: «для чистых все чисто» (Тит. 1: 15), но обычно забываем прибавлять: «а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Там же). Прежде чем говорить себе и другим о том, что «если Бог есть, то всё позволено», надо спросить себя, подлинно ли я уже достиг «свободы славы чад Божиих»?

Остается нам самое скучное и неприятное - внимательный анализ того, что есть usus rectus, правильное употребление вещи. Начиная с её сотворения и кончая посвящением Богу, коль уж мы пришли к согласию о том, что всё, что мы делаем, в конечном итоге делаем ради Него.

Разумно постигнуть вещь, то есть превратить её из расплывчатого «нечто» в определённое «что», значит понять ее устройство, которое зависит от условий её создания, или причин. Вслед за Аристотелем философы многих поколений, вплоть до Хайдеггера, выделяли четыре типа причин:

§  Causa materialis  - это вещество, взятое для изготовления вещи. Какую бы форму оно ни приобретало, оно остаётся тождественным себе. Потому-то, говорят, алхимики позднего средневековья пришли к неутешительному выводу, что «золото можно сделать только из золота».

§  Causa formalis - это форма, или образ, который призвано принять вещество для того, чтобы стать данной вещью. Форма даётся в соответствии с замыслом художника и всегда служит отражением его замысла.

§  Causa finalis - это цель, то есть предназначение вещи. При неправильном определении первых двух она становится недействительной. Например, нельзя построить дом из песка или сшить одежду из воздуха.

§  Causa efficiens - это сила совершающая, то есть человек, создающий вещь, будь то личность или коллектив. И пусть вещь будет прекрасна, но не из любых рук вы её примете в свой дом.

Продолжение следует...