…А служба идет
Текст: Михаил Моисеев
***
Но — обидно стало за тех, кто служил и служит в ВВ. В конце концов, среди частей Внутренних войск есть не только конвойные части, охраняющие многочисленные «зоны».
Мне довелось служить в так называемых специальных частях Внутренних войск. Не знаю, как точно они называются сейчас. Тогда, в конце 80-х, спецчасти ВВ охраняли особо важные государственные объекты — закрытые города (то, что сейчас называется ЗАТО — закрытое административно-территориальное образование), всевозможные «ящики», а также возили по стране всё то, что в этих «ящиках» придумывалось, разрабатывалось и изготавливалось.
Вот именно в такой части я и служил: г. Челябинск-70 (Снежинск, как я узнал лишь после демобилизации), в/ч 3468. Занимались мы сопровождением грузов и потому назывались «сопровожденцами». Наши караулы ездили по стране в основном по железной дороге, охраняя какое-то (какое — мы сами не знали) очередное «изделие». Это было интересно. За годы службы я повидал больше разных мест на карте страны, чем за все последующие годы.
Поделюсь лишь одним эпизодом из армейских воспоминаний.
Караул мечты
«Поехать на север» у нас означало командировку в Североморск или Северодвинск. В Североморск ездить мне не пришлось, а в Северодвинск разок прокатился. Разумеется, зимой — когда ж еще на север ехать.
Эта командировка запомнилась нам надолго. Она была необычной с самого начала. Во-первых, потому что «начкаром» (начальником караула) в ту поездку был назначен наш старшина, старший прапорщик Пивоваров Виктор Валерьевич. Старшина у нас в комендатуре был в непререкаемом авторитете. Не знаю точно, но, мне кажется, он практически всю жизнь прослужил в СГ (служба сопровождения грузов), начиная со срочной. А лет ему было уже за сорок. То есть в войсках он отслужил лет двадцать с лишним — точно.
А уж в семидесятые годы, когда Виктор Валерьевич начинал свою службу в сопровождении грузов, была совсем другая обстановка. Никаких тебе горбачевских мораториев на ядерные испытания, как раз наоборот: гонка вооружений в самом разгаре, и караулы наши мотались в «Семск» (Семипалатинск-21, станция «Конечная», г. Курчатов) буквально по календарю — по два-три раза в месяц, а иногда и чаще. Потом, когда мы уже ехали где-то между Пермью и Вологдой, старшина много чего рассказал нам про те времена. Да так «вкусно» рассказывал, что жалость разбирала: почему же нам довелось служить в такое куцее на события время?!
Рассказывал старшина Пивоваров про то, как приезжали наши караулы в Курчатов, и среди местного населения (точнее было бы сказать: персонала, потому как там посторонних, то есть населения в обычном смысле, практически не было) сразу разлетался слух: «черные тулупы» приехали! Так называли наших ребят потому, что среди всех частей СГ, которые в то время ездили в Семипалатинск, только у нашего полка караулы были одеты в черные тулупы; остальные катались в белых. Точнее, в светлых, молочно-белых — ну, кто постарше, понимает, о чем речь.
Но черные тулупы сами по себе, в общем, ничего особенного не представляли — особенными были те, на ком эти тулупы были надеты. Караулы из «семидесятки», из Челябинска-70, знали во всех «почтовых ящиках» Советского Союза из-за строжайшего, неукоснительного соблюдениями ими устава караульной службы. То есть, выражаясь обыденно, с нашими ребятами лучше было не пересекаться без необходимости. Отчасти, кстати, именно в той нашей поездке в Северодвинск мы в некотором смысле продемонстрировали преемственность поколений в вопросах боевой службы. Но об этом я чуть позже расскажу.
Много чего интересного поведал тогда старшина Пивоваров. У него было хорошее настроение — а значит, хорошее настроение было гарантировано всему личному составу караула. Оно и понятно: старшина собрал в эту поездку «караул мечты» — тех людей, которых он выделял и которых сам хотел видеть в командировке рядом с собой. Мне до сих пор приятно, что своим помощником он взял меня: честное слово, это дорогого стоило. Это все равно что получить от дона Вито Корлеоне благосклонный кивок головой, как минимум.
Я, правда, не на все сто процентов соглашался тогда с выбором Виктора Валерьевича. Он взял караульными двух каптерщиков — Серегу Борисенко и Саню Грушко. «Борис» уже был «старичком», увольнялся через полгода, а Грушко как раз готовился ему на смену. Ну, каптерщик в армии — это элита, белая кость. С ним на равных могут общаться разве что хлеборезы или штабные писари. Каптерщик целыми днями просиживает в своей «крепости» — каптерке и плюет на «тяготы и лишения воинской службы».
Борис, как каптерщик «в авторитете», действующий, занимался по большей части тем, что выдавал нашим караулам снаряжение и обмундирование в поездки или, наоборот, принимал все это хозяйство по возвращении наших ребят «на базу». Ну, и чай заваривал для старшины. Соответственно, ни Борис, ни Саня Грушко, который стажировался у него и не по дням, а по часам набирал в весе и в нахальстве, в караулах особо не засиживались — так, катались время от времени по городу между «площадками» — отдельными объектами ВНИИТФа (Всесоюзного научно-исследовательского института технической физики — так называлось «градообразующее предприятие»); да и ставили их на службу только ради профилактики — если особо зарвется кто.
Здание ВНИИТФ, 1970-е гг. Фото: сайт администрации г. Снежинск.
В общем, как-то было не особо спокойно у меня на душе, когда мы узнали состав караула и начали собираться в дорогу. Правда, отдушиной для меня в этом смысле был тот факт, что третьим караульным в поездку был назначен Андрюха Ганин — «Ганс», один из лучших солдат моего взвода. Кстати, именно Ганс и отличился в той командировке.
Это случилось в Вологде. Не помню точно, это был то ли февраль, то ли декабрь месяц — не важно. В Вологде у нас по расписанию была довольно длительная остановка, ночью. Старшина спал, я сидел в караулке, был за старшего. На посту — Ганс, в «тревожке» (тревожной группе — так называлась бодрствующая смена караула), по-моему, Саня Грушко. Хорошо — охраняемый вагон у нас был всего один, поэтому Ганс был, что называется, под рукой, даже по рации не надо было связываться: прогуливался по междупутью почти под окном вагона. И вот слышу — зовет:
— Миха! — в командировках мы не особо нажимали на уставщину, да и были мы с Андрюхой одного призыва. — Миха!..
Я высунулся в окно:
— Чего такое?
— Выйди-ка.
Набросил полушубок, выскочил на тормозную площадку, спрыгнул на междупутье. Снег скрипит, пахнет жженым углем — в общем, самая «наша» обстановка.
— Чего?
— Иди-ка сюда, посмотри.
Подхожу. На соседнем пути — товарняк, полувагоны, обычные с виду. Ганс тычет стволом автомата:
— Вон, глянь — вагон вроде как опломбирован, а на оконном люке ни хрена пломбы нет.
Чтобы было понятно: если вагон отправляется с грузом, его пломбируют. Причем пломбируют полностью: двери с обеих сторон и все люки, которые закрывают небольшие оконца по бокам — два с одной стороны и два с другой. То есть Ганс ночью (не скажу: в кромешной темноте; на станции ночью светят прожектора, но все же) заметил, что на вагоне, который стоял напротив нашего охраняемого, все пломбы были на месте, кроме одной: был не опломбирован один такой боковой люк.
Опережая события, сразу скажу: вот только за одно это, за свою внимательность Ганс по возвращении был награжден знаком «За отличие в службе». Награжден, но награду не получил. Почему — потом расскажу, чуть попозже. Нам никто потом ничего не сказал: было ли что-нибудь в том неправильно опломбированном вагоне или не было. Просто мы, как положено в таких случаях, сообщили по связи то ли в местную комендатуру СГ, то ли в линейный отдел КГБ — и поехали дальше. Ну, разумеется, пока стояли — перестраховались на всякий случай: я почти до самого отправления рядом с Андрюхой простоял. Потоптались, поболтали. Время от времени останавливались, прислушивались: что там, внутри вагона? Кто его знает — ничего не услышали.
Что там могло быть? Да что угодно, хотя бы датчик слежения. Стоит себе приборчик — маленькая коробушечка — и фиксирует проходящие мимо вагоны с повышенным уровнем радиации. Было, не было — мы об этом уже не узнаем.
В ту командировку мы ехали с грузом в оба конца, то есть везли сначала что-то в Северодвинск, а потом обратно что-то сопровождали домой, на Урал. После Вологды до места добрались уже без происшествий, больше ничего особенного не произошло. Но зато в самом Северодвинске сюжет вывернулся так неожиданно, что — ух…
Установка памятника И.В. Курчатову на одной из «площадок» Челябинска-70.
Фото: сайт администрации г. Снежинск.
Надо сказать, что наши караулы постоянно и везде проверяли. Дело было поставлено четко: офицеры штаба полка и дивизии, или вообще из местных частей, или из тех же линейных отделов КГБ могли в любой точке маршрута появиться на междупутье — здрасьте, мол, я к вам. Мы об этом знали и, в общем, всегда были к подобным малоприятным вещам готовы. Но иногда возникали разные интересные обстоятельства.
Мы знали почти наверняка, что в самом Северодвинске нас будет проверять кто-то из офицеров нашей части. Мы не знали — кто. Но понимали — когда: после того как мы сдадим свой первый груз. Потому что сдать мы его должны были сразу, как только приедем на точку. Опередить нас можно было, только если заранее приехать в Северодвинск и поджидать наш состав на станции. Но, рассудили мы со старшиной, среди офицеров штаба полка было не так много таких ревностных «рвачей», которые поперлись бы зимой на север, да еще на опережение нашему караулу.
Поэтому, когда нас дотащили до разгрузки и мы сдали вагон местному караулу морячков (вот — тоже: служба на берегу, а все равно, три года!), старшина решил сменить меня. Он до этого момента отдыхал, готовился встречать проверяющего. Ну, что ж, смена — всегда хорошо, тем более что я почти полночи просидел. Я сдал оружие, боеприпасы, расписался, как положено, в журнале и пошел спать. На пост заступил Серега Борисенко, в «тревожку» сел то ли Ганс, то ли Саня Грушко — не вспомню уже.
Я уже успел заснуть. Хотя, как мне потом говорили ребята, прошло минут десять всего. Слышу — меня толкает караульный:
— Товарищ старший сержант, вставайте, проверка!..
«Проверка» — инициирующее слово: включаешься на раз. Первое: где начальник?
— Ё-моё, а старшина чего, где?
— Он в диспетчерскую пошел, спрашивать, когда нас в парк отправления утянут!
— А кто проверяющий? Наш кто-то?
— Наш! Майор Елагин!..
— Твою мать!..
Я не помню, кажется, я в армии не ругался матом, старался держаться. Но вот это был очень подходящий момент, чтобы начать. Майор Елагин был начальником штаба нашего полка. То, что он, майор, занимал такую должность, свидетельствовало как раз в его пользу: должность была, как говорится, «на вырост». Хороший, кстати, был дядька. И звали его не абы как, а — Михаил Адольфович.
И вот — начштаба на проверке, а старшины нет!
Опять — необходимое пояснение. Для солдата, который заступил на пост — будь то продуктовый склад в какой-нибудь Щербинке или, как у нас, охраняемый вагон со спецгрузом — для такого солдата нет ни отца, ни матери, ни командира полка, ни начальника штаба, ни министра обороны; для него есть только один начальник — начальник его караула. Тот, кто его на пост поставил. И если на посту появляется кто угодно — министр обороны, начальник штаба, командир полка, мать, отец — часовой не имеет права кого бы то ни было допускать на охраняемую территорию. До тех пор, пока не получит соответствующий приказ от своего начкара. Ну, или помощника начальника караула, когда он — за главного.
А у нас начальник ушел! Соответственно, на пост пройти не может в этой ситуации никто. Вообще. В общем, старшина, конечно, сильно «намочил», как выражались у нас в таких ситуациях. Он, бывалый человек, прекрасно понимал, когда нужно жить по уставу, а когда поступать по обстановке. Понимал и чувствовал. Но на сей раз его чутье его подвело.
В общем, расстановка сил следующая: старшины нет, я сонный мечусь по вагону, лихорадочно одеваясь, попутно открывая сейф с оружием, выковыривая оттуда свой АКС, «рожки» и параллельно царапая в журнале выдачи оружия необходимую запись, причем делаю все это по возможности тихо, чтобы проверяющий не понял, что я спал. А сам проверяющий, майор Елагин, среднего роста мужчина — плотноватый, хотя по-своему изящный, в отутюженной, с иголочки, шинели и начищенных сапогах (в летних, между прочим, сапогах!), стоит, как бедный родственник, на междупутье и откровенно коченеет от лютого влажного морского холода. Перед ним стоит слегка обалдевший от такой паузы Серега Борисенко с автоматом наперевес и — не пускает, как положено, начштаба на пост.
Дальше — уже не так интересно. Я выскочил из вагона и, предварительно проверив его документы, доложил проверяющему, что «во время несения боевой службы…» и т.д. — и мы пошли в вагон. Начштаба был откровенно удивлен тому, что его не встречал начальник караула: все мы (и он в том числе) понимали и знали, что вот это самое время — и есть наиболее подходящее время для проверки, и нормальный начкар (а старшина Пивоваров, несомненно, был не то что нормальным начкаром; он был лучшим начкаром!) должен быть готовым к появлению проверяющего. В общем, майор Елагин был удивлен. Наверное, он подумал, что старшина спит. Но еще больше он удивился, когда увидел, как через пару минут старшина Пивоваров появился не из спального помещения, а втиснулся во входную дверь вагона. В полном параде, как говорится — с пистолетом в кобуре. Да…
Не знаю, о чем они потом говорили — меня старшина быстро отправил спать. Но, когда мы вернулись в часть, нас прямо на рампу (место, где разгружались наши караулы) приехал встречать наш комендант, майор Агафонов. Это был нехороший знак. Агафонов был «чужак» в СГ, его назначили комендантом где-то полгода тому назад, и он, чтобы не слишком явно демонстрировать свою неосведомленность в специфических «сопровожденческих» вопросах, никогда не встречал караулы. А тут — пожаловал.
— Ну, что, хорошо съездили? — это все, что он сказал. Но настроение, и без того неважное, испортилось окончательно.
Нам потом не сообщили, чем закончилось дело для нашего старшины. Вполне возможно, вкатили «строгача с занесением». Но нам было сказано, что больше караула в таком составе не будет. Не понимаю, правда, почему комендант так решил — ни я, ни солдатики наши не были виноваты, по большому счету. Но больше такого караула на самом деле не было. Правда, мы с Виктором Валерьевичем еще разок вместе съездили в одну командировку, но это было гораздо позже. «Караул мечты» оказался караулом на одну поездку.
Да! Чуть не забыл. Я сказал, что Ганса «почти наградили» знаком «За отличие в службе». Получилось так. Видимо, вологодское управление КГБ обратило внимание на странно опломбированный вагон, проверило его, о чем-то там доложило — и на Ганса пришло представление к награждению. Но к этому моменту Андрюха успел по-глупому «намочить» в какой-то ерундовой поездке. Причем «намочить» не только по-глупому, но и по-крупному. Уж не помню, что там произошло — я в тот караул не ездил. Но Ганс понес максимально строгое наказание, какое только было возможно: его выкинули из нашей «элитной» комендатуры СГ в линейный батальон. Грубо говоря, низринули с небес на землю; перевели из кавалергардов в простую пехоту. Правда, нам тогда оставалось служить уже меньше года, и, в принципе, этот перевод не слишком испортил ему жизнь.
Но я помню, как однажды, спустя какое-то время после той поездки, меня вызвал зачем-то комендант. Он открыл ящик стола и показал знак «За отличие в службе» и удостоверение, заполненное на имя Андрея Ганина. Мда… Ганс уже практически был награжден — и Агафонов в педагогических целях решил просто не вручать ему эту награду! Вот за это его никто у нас и не любил. Потом, правда, мне говорили, что знак Гансу все-таки вручили — буквально в день увольнения, перед воротами части. Не знаю, испытал ли он какие-то чувства при этом. Жаль, что так получилось. Хороший был парень — Андрюха Ганин. И хорошая была командировка. «Караул мечты».
...Так что — с праздником всех имеющих отношение!
