Казённое и партикулярное: лучшие образцы русского классицизма глазами современного архитектора

• Текст: Мария Строганова

***

Часто, проходя мимо какого-либо здания, мы даже не задумываемся о его истории, первоначальном облике, архитектурных особенностях, «авторе». Архитектурный музей предоставляет такую возможность: «Казённое и партикулярное» — выставка, являющая связь времён. Составить мне компанию любезно согласился Алексей Анатольевич Мамонов — известный московский архитектор, член Союза архитекторов России, сам нередко участвующий в реконструкции столичных зданий.

Улица Воздвиженка, дом 5. Заходим внутрь: гардероб, касса, сложно выговариваемое название «партикулярное», чтобы купить билет — и вот мы уже поднимаемся по лестнице в выставочный зал. На пути экспозиция «Кремль, неслучившееся будущее» — модель Большого Кремлевского дворца архитектора Василия Баженова. Пугающий своим размахом проект, который Екатерина II собиралась осуществить.

— Хотели быть похожими на Европу, — комментирует А. А. Мамонов. — Хорошо, что его не сделали. Кстати, Баженов и Казаков — два мастера, которые как раз представляли лицо эпохи.

Проходим к цели нашего сегодняшнего посещения музея — залу с архитектурными чертежами Матвея Фёдоровича Казакова. По всему залу стоят стенды с графическими работами из «Альбома» — каждый стенд посвящен одному проекту: изображается здание в цвете, дан план здания в разрезе и карта, на которой отмечается нынешнее или прежнее местонахождение сооружения.

Сразу интересуюсь:
— Не думаете, что термин «партикулярное» не очень понятен современной аудитории?
— Нет, отчего же. Партикулярные дома — это частные дома. Хотя, конечно, слово уже не из нашего времени, да.
— А сами альбомы — почему они возникли?
— В основном они делались для Санкт-Петербурга, в данном случае для Москвы. В них содержались образцовые, как сказали бы сейчас — типовые проекты. Особенно подробно их не разрабатывали, они имели рекомендательный характер, и каждое сооружение, сделанное по образцовому проекту, отличалось одно от другого. Но Казаков сам построил очень много зданий.
— Существующих?
— В основном — исчезнувших.
— А в каком стиле работал Казаков?
— Все это классицизм чистейшей воды. Вот, посмотрите, например, Дворец московского генерал-губернатора на Тверской. Система такая: первый этаж служебные помещения, второй — жилые, третий — парадные, четвертый — опять служебные. Все основное разыгрывалось вот здесь — на третьем этаже.

Спрашиваю, как делались чертежи.
— Чертежи делались на бумаге: карандаши, перо, тушь, акварельная отмывка.
Следующий стенд — дом князя В. М. Долгорукова-Крымского, а ныне — Дом союзов.
— Когда-то это была усадьба, а после пожара, который был в 1773-м, кажется, году, решили перестроить её для московского дворянского собрания. Все было обновлено, переделан фасад, более модным стал. Вот это был внутренний двор, в него собственно Казаков и встроил знаменитый Колонный зал. А когда-то в усадьбе главный зал был вот этот — теперь выглядит как сени перед существующим залом.

Алексей Анатольевич показывает на небольшой квадратик на плане. Действительно, огромный зал. А ведь я помню, как еще девочкой выступала здесь в составе детского хора. Да что я —  Наташа Ростова, Татьяна Ларина — именно в этом зале Благородного собрания танцевали они на своём первом балу. Читаем в «Евгении Онегине»:

 Ее привозят и в Собранье.
 Там теснота, волненье, жар,
 Музыки грохот, свеч блистанье,
 Мельканье, вихорь быстрых пар,
 Красавиц легкие уборы,
 Людьми пестреющие хоры,
 Невест обширный полукруг,
 Всё чувства поражает вдруг.

Зал Благородного собрания — признанное место «смотра невест», здесь провинциальные и столичные помещики подыскивали подходящие партии для своих дочерей. Подходим к другому стенду:
— Усадьба Царицыно, Сенатский дворец. Считалось, что это неорусский стиль, но скорее это готика, как они ее понимали — немного европеизированной.
Предание сохранило восторженную реакцию Екатерины II: увидев еще незаконченную постройку, она восхищенно сказала Казакову: «Как всё хорошо! Какое искусство! Это превзошло моё ожидание; нынешний день ты подарил меня удовольствием редким; с тобой я сочтуся, а теперь вот тебе мои перчатки, отдай их жене и скажи ей, что это память моего к тебе благоволения». Высочайшее благоволение.

— Казаков был ведущим архитектором?
— Получается, что да. В тот момент он бы номер один.
— По-вашему, это оправдано?
— Да, безусловно. Совершенно выдающийся архитектор. Просто он работал в рамках общепринятого европейского стиля. Поэтому для человека неискушенного не совсем понятно отличие одного сооружения от другого, нужно вникать в какие-то подробности пропорций, в детали, в общую композицию, улавливать новаторство, то, чего не было до этого. А из-за того, что он очень четко следовал стилю, все здания кажутся на одно лицо.
— То есть это была такая задача — четко следовать?
— Чистота стиля. Да, это было очень важно, потому что иначе получается эклектика. А это вот Новоиерусалимский монастырь. Все сохранилось. Вот этот дом на Полянке сохранился, более того, есть даже его дубль на Проспекте мира. Там, правда, верхняя часть сгорела — вот до этих пор обрублен немножко, — показывает мой спутник на чертеж. — Они различаются, но очень мало.

Следующий стенд. Дом Гагариных у Петровских ворот. На плане — одиноко стоящая огромная усадьба и какие-то зеленые насаждения вокруг. Спрашиваю:
— Неужели вокруг действительно было такое пространство?
— Где-то действительно было: на Петровке можно было делать усадьбу с таким обширным парком, а где-то в другом месте, например на Тверской, можно было только тесно встроиться в ячейку. Сейчас здесь бульварное кольцо, а улица Петровка проходит вот так. Это здание больницы, оно существует до сих пор. Какой роскошный портик. Смотрите, что написано: «Стендаль, восторгаясь архитектурой дворца, писал об этом здании: «В Париже нет ни одного клуба, который мог бы с ним сравниться». Сгоревший дом был перестроен Бове, придавшем фасадам ампирные черты». Да, сейчас они действительно другие, но мало изменились. «Тогда рядом с портиком появился мощный фронтон» — да, действительно здесь вот такой фронтон. В 1833 году в восстановленный дом переехала Екатерининская больница, бесплатная кстати, тогда.
 
Далее Дом Талызиных на Воздвиженке, собственно место, где находится музей Щусева. Смотрим на план дома в разрезе:
— Мы сейчас находимся вот здесь, — Алексей Анатольевич указывает на маленькую комнатку, — на втором этаже.
Живая история! Оглядываюсь вокруг.
—  Да, интерьер того времени. Стены  — искусственный мрамор — это гипс, который склеен краской, полируется, шлифуется, получается такое ощущение, будто бы камень. Все колоны в зале Дома союзов — тоже из искусственного мрамора.
— А почему не использовали настоящий мрамор?
— Ну, потому что в то время не было каких-то механизмов или техники, чтобы пилить мрамор на небольшие куски. Потом, как его везти: поездов не было. Баржи? На телегах? Ясно, что для царя, для дворцов привозили. А гипса сколько угодно, клея тоже, мастера только нужны хорошие, но есть задача — появляются мастера.

А вот этот дом Тотулмина на Швивой горке. К сожалению, очень сильно пострадал. Его перестраивал Шервуд. А красивый должен был быть дом.
— Почему же при перестройке нельзя было взять и воспроизвести дом по чертежам?
— Мода изменилась. А было очень красивое здание. Это рядом с афонским подворьем, соседнее здание. А вот видно совершенно другой стиль, да? Это барокко. Дом на Маросейке, построен в  1759 году, то есть тогда еще барокко было.
—  Вообще в Москве какой стиль преобладает?
— Эклектики наверно больше всего, основная масса сооружений — это переход от эклектики к модерну. Хотя классицизма тоже очень много, а барочных очень мало.

Изображения на стендах мне, как неискушенному зрителю, действительно кажутся в целом похожими друг на друга, разве что какие-то детали бросаются в глаза. Вот это, например, что за арка, спрашиваю?
—  Это руст,  рустованная арка. Прием известный, еще из древности идущий, из Рима. Этот дом, кстати, можно посмотреть, он сохранился, там же находится храм Троицы в Серебряниках — Котельническая набережная, чуть в глубину. Красивый дом — в целом очень изящное классическое сооружение. Немного меня смущает этот карниз налипший, я бы его чуть оторвал. Но не знаю, может они были мудрее.

Двигаемся дальше, переходим от одного стенда к другому.
— Дом Голицына в Малом Знаменском переулке. Это здесь рядом — Институт философии РАН, на Кропоткинской. Но он так изменился, что его невозможно узнать, а здание-то очень красивое, изящное какое, балюстрадка такая сделана. А вот дом Зубова на Тверской. Его снесли, к сожалению, здесь вот совершенно необычное решение: арки, средиземноморский характер. Вот напротив нас здание, вон оно, за окном — дом Шереметьева на Воздвиженке. Написано: «Автор проекта неизвестен. Попытки приписать авторство Казакову пока не подтверждены документально».

А. А. Мамонов подолгу всматривается в листы чертежей.
— Вот очень известный дом, он полностью практически сохранился — дом Демидова. После 1812 года этот дом в Москве получил прозвище «несгораемого» — чудом уцелел среди сгоревших домов по всей Новой Басманной. Типичная городская усадьба, такая «классическая классика». А это вот — там в глубине. Храм на Шереметьевом дворе, в который попасть можно только по пропускам. Все закрыто, только край виден, внутрь не проникнуть.  Всегда считалось, что автор этого проекта не Казаков, а Баженов. Ни слова, что это Баженов! Видимо, последние исследования показали, что он тут не при чем. А вот усадьба Барышникова, здесь Грибоедов работал над комедией «Горе от ума». Так это Казакова дом!..

Алексей Анатольевич, как мне кажется, разговаривает больше сам с собой. За ним очень интересно наблюдать: архитектор встретил архитектора. И пусть перед архитектором нынешним лишь чертежи работ архитектора ушедшего — получается совершенно живой диалог.
— Здесь рядом дом Корбюзье, я участвовал в его реконструкции, и мне было всегда интересно, кто архитектор соседнего дома. Удивительно.
Последний стенд — Дом Козицких на Тверской. Мемориальный музей Островского. Что-то смутно узнаваемое.
— Это в нём расположен Елисеевский магазин, получается. Узнали, да? С трудом, я думаю. Здесь строгий классический дворец, а в 1898 году Елисеев совершенно все перестроил.
— И приучил москвичей к оливковому маслу и устрицам.

Экскурсия завершена. Интересно, сам Казаков дожил до пожара 1812-года? Как он перенёс это известие? Читаем: «В 1812 году семья увезла М. Ф. Казакова из Москвы в Рязань. Здесь он узнал о пожаре. «Весть сия, — писал его сын, — нанесла ему смертельное поражение.  Посвятив всю свою жизнь зодчеству, украся престольный град великолепными зданиями, он не мог без содрогания вообразить, что многолетние его труды превратились в пепел и исчезли с дымом пожарным». 7 ноября 1812 года Матвей Федорович Казаков скончался — блестящий архитектор не смог пережить гибель своих творений.