Книжные новинки: эксперименты со временем

Сладко-горькое  детство

     Обращение к прошлому, особенно лично пережитому, - жанр особый. Пусть воспоминания наполнены радостью и благополучием успешной жизни - исподволь они всегда тягостны для повествователя, что не может не чувствовать читатель. И даже детство, московское детство пятидесятых не способно облегчить эту тягость.

     Прочтение романа Леонида Бежина «Отражение комнаты в елочном шаре», сравнимое с полным вживанием в бесцветную и недвижимую плоть тех времен, вживанием очень правдоподобным и реалистичным, оставляет горький привкус. Но причина не только лишь во всепроникающей горечи прожитых лет автора. К субъективной горечи будущих жизненных испытаний пока ещё маленького Коленьки примешивается нечто большее: едва различимая горечь самого времени, пускай уже старательно всеми забываемая, но все же еще очень терпкая. Периодически эта горечь времени проникает в тихое московское детство.

     Пятидесятые - наверное, самые лучшие годы для детства. Позади война, позади первые пятилетки героического восстановления растерзанной и ослабленной страны, впереди - светлое будущее. Пускай реальность полна неустроенности, отсутствия социальных благ и коммунальных услуг, но будущее вполне ощутимо: оно не за горами, оно способно стать реальностью для нового, маленького поколения советских граждан. «Все для детей!» - таков новый лозунг. Это гораздо позже герой из фильма, снятого в стране «наиболее предполагаемого врага»¹ скажет: «Мы поколение мужчин, выращенное женщинами», - и нам ничего не останется, как с ним согласиться. А пока настрадавшиеся вдоволь люди готовы недостаточность своей прежней жизни превратить в счастье для своих детей. Детей, ради которых куется социалистический рай, детей, которым предстоит жить широко и открыто, ну или хотя бы благополучно...

     По  тому маленькому мирку, который родители старательно выстраивают для  своего капризного и не в меру смышленого сына, по тем заботам и вниманию, которыми они его окружают, по той любви, что так мягко и сладостно обволакивает детство ребенка, можно судить о многом. Клубничное и крыжовниковое варенья, коробка с пастилой, бумажный кулек с мармеладом, шоколадное эскимо, конфеты, конфеты и еще раз конфеты... Действительно, сладкое детство. Сладкое в буквальном смысле. Но как бы родители ни старались, как бы ни охраняли спокойствие счастливого детства, будучи чувствительным и все понимающим мальчиком, Коленька чувствует «бытийственный холодок», холодок «нежизни», «несуществования» и «нелюбви» к самим себе... Кажется, что жизнь порою застывает от этого холодка. Кто-то недвижимо лежит, уткнувшись коленями в ковер на стене, кто-то без конца курит и разгадывает кроссворды, кто-то сидит у зеркала, причесывается, пудрится и красит ногти. Вокруг - серая и бесцветная жизнь, толстая и нелепая даже в своих парадах и маршах, эпохальных свершениях, победах и рекордах, всегда сдерживаемая одним лишь воспоминанием: «А ведь дед-то у вас был кулак».

     Во  всем виноваты воспоминания. Опять  эта тяжесть воспоминаний! Она  видна в безразличном созерцании жизни дедом и бабушкой, которых сломили призывы «уличить и заподозрить», «выследить и разоблачить» тридцатых годов. Видна в трусости отца, попавшего в плен к немцам, а затем, после войны, прошедшего фильтрационный пункт и советские лагеря. Видна в мягкости и нерешительности матери, которая живет постоянным ощущением «как бы чего не вышло». Даже повесившийся при строительстве семейной дачи плотник свидетельствует об этой тяжести.

     Такое вот сладко-горькое, легкое и тяжелое одновременно детство. Которому можно позавидовать и которое можно пожалеть. Детство, тусклые отсветы и мерцание которого мы наблюдаем и сегодня. 
 
 

Эксперимент

     Либеральный политик Владимир Семёнов как-то заметил: «Москва превращается в русский Нью-Йорк - город роскоши и многообразия в окружении просторов унылой страны. Только там вокруг ковбои и фермеры, у нас - колхозники и пролетариат».

     И в этом есть своя правда. Российский простор из Москвы кажется унылым и однообразным. С точки зрения столичного жителя - скучным, в худшем случае - опасным. Оказаться вне мегаполиса - по сути, оказаться в ином измерении, и даже не просто в России, а в принципиально отличном, обособленном и в чем-то даже враждебном Москве регионе. В провинции жизнь идет сама по себе, без всякой оглядки на столицу; более того, в каждом регионе основные понятия - власть, смерть, деньги - приобретают свои, особенные черты.

     Роман Александра Кузнецова «Язычник» повествует о жизни одной из самых необычных земель России - Южных Курил. На Курилах все характерное для материковой части страны приобретает увеличенные размеры. Если пьянство и распутство - то не просто сверх всяких приличий, а как единственное занятие в свободное от работы время. Если труд, то лихорадочный, до самого изнеможения и забытья. Если драка, то злобная и часто до смерти. И все это подчеркивает природа островов, в протяженности которых уместились три климатических пояса. В одном - субтропики и джунгли, дикая магнолия и виноград, золотая осень до декабря, в нескольких километрах - тайга, кедровый стланик, зима в ноябре, рядом - березки и осинки, сопливые дожди.

     Курилы  и их жители - чистый продукт советского времени, присоединенные к СССР Сталиным и заселенные бывшими заключенными лагерей. Многонациональный, озлобленный, оторванный от материка и своих духовных корней, но очень живучий и охочий до труда и больших денег сброд обречен либо погибнуть на островах, либо обрести в себе черты нового народа. На пограничье континента и океана, между жизнью и смертью, наследники атеистического общества открывают в себе до этого скрытые качества и силы, постепенно приходят к новой языческой мифологии.

     Курилы  всегда привлекали наиболее пассионарных людей со всей России возможностью хорошего заработка и сытой жизни: все же в этом есть сходство с Москвой. Но природа на Курилах не столь благосклонна, как в столице. Жесткий климат, контраст ландшафта - все это влияет на людей. Неизменны лишь культ денег и культ силы, но и они не дают прочности в повседневной жизни. Люди чувствуют бессмысленность своего существования, и природа дает им шанс избежать этой бессмысленности. Люди обречены, как и попытка рождения нового народа. Природный катаклизм (землетрясение) все воспринимают как возможность избавиться от жуткой реальности островов и вернуться на материк. Автор красноречиво заканчивает книгу главой под названием «Исход». Всё: безбожный эксперимент не удался.