По следам Ломоносова: триста лет спустя

В поезде

Давно я не ездил в дальних поездах — так, чтобы можно было не садиться в Москве около полуночи и не приезжать в пункт назначения в шесть часов утра, а никуда не торопиться, спать на верхней полке сколько захочешь, стоять и смотреть в окно, не поглядывая то и дело на экран телефона, поскольку мобильная связь не ловит в столь отдалённых от цивилизации лесах, мимо которых проезжает поезд.

Именно такой день был у меня сегодня. Я отдохнул так, как не удавалось отдохнуть за весь прошедший семестр. И понял, что для отдыха необязательно лететь на море или в другую страну, — достаточно просто взять билет на вечерний поезд.

Вечером поезд привёз меня в Архангельск. Здесь я не был с сентября 2001 года. И, конечно, очень соскучился по этому городу.

Архангельск

Архангельск очень изменился за эти семнадцать с половиной лет, что я здесь не был. На набережной Северной Двины построены новые кварталы, закончено строительство кафедрального собора перед речным и морским вокзалом. К сожалению, здесь нет больше трамваев — их, как и в Воронеже, давно уже заменили автобусами, и единственный сохранившийся трамвайный вагон скоро займёт место на постаменте как памятник самому северному в мире трамваю.

Поперёк Северной Двины проложена ледовая дорога для пешеходов: мостки с набережной до того места, где начинается лёд, и уходящие к противоположному берегу столбы вдоль протоптанной тропинки, между которыми висят провода. С моря дует колючий ветер, людей на широкой набережной почти нет, и, пожалуй, самое людное место в центре города — эта пешеходная переправа через реку.

Я попросил случайного прохожего сфотографировать меня.

— Вы из Москвы что ли? — улыбнулся он, взяв у меня камеру мобильного телефона. — По говору понял.

Прохожий (им оказался шестидесятилетний мужчина с редкими зубами и красным лицом — хотя лица от мороза красные у всех без исключения) рассказал, что эта переправа — самый короткий путь на остров Кего, тогда как на машине до него ехать около часа.

— Весной эти мостки и столбы убирают? — спросил я.

— Когда убирают, а когда и не успевают: уносит ледоходом в море, — засмеялся он. — Расскажите об этом в Москве, только фамилию свою я вам не скажу, хоть мне и нечего терять, я пенсионер.

Я поблагодарил собеседника и вернулся на набережную. Моё внимание привлекли несколько новых музеев у самого берега реки. Северный морской музей — небольшой, очень компактный, в нём удачно сочетаются артефакты с массой интерактивных элементов. Краеведческий музей, напротив, занимает огромное пространство старых торговых рядов, построенных ещё в допетровские времена. Два часа осмотра экспонатов оставили желание прийти сюда ещё раз — хотя бы на полдня.

К тому же осталось побывать ещё в пяти-шести музеях центральной части города, на которые не хватило времени.

Холмогоры

Первый рейсовый автобус от автовокзала Архангельска в Холмогоры отправлялся в 7.30 утра. Два часа пути — и вот нас, семерых или восьмерых пассажиров, высадили около милой деревянной избушки с надписью на фасаде «Холмогоры». Это была автостанция. Зашёл внутрь посмотреть расписание на обратный путь. В небольшом зале у стен стояло несколько лавок. Трещали поленья в жарко натопленной печи-голландке. У кассового окошка висело расписание. Я взял билет на 17.00. Кассирша предложила купить экземпляр свежей газеты «Холмогорская жизнь», и я не мог оставить себя без местной прессы.

Сами Холмогоры представляют собой большое село, растянувшееся вдоль рукавов Северной Двины на несколько километров. Две улицы пересекают его из конца в конец. Я пошёл по улице Ломоносова, миновал двухэтажную гостиницу, в которой останавливался почти двадцать лет назад, в октябре 1999 года, продуктовый магазин, у которого стояла жёлтая пузатая бочка на колёсиках, — у нас в Москве когда-то в таких продавали разливной квас. С библиотекой имени Ломоносова соседствовал магазин ритуальных услуг «Вечность». На месте городской администрации я бы максимально использовал бренд великого земляка и его произведений во всех названиях: например, тот же ритуальный магазин назвал бы «Бездна, звезд полна», службу городского освещения — «Мрачна ночь», рекламу современных финских окон — «Рассуждением о пользе стекла», над дверями родильного дома повесил бы лозунг «Может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля раждать» и т.п.

За этими мыслями я дошёл до Спасо-Преображенского собора семнадцатого века — огромного пятиглавого храма без куполов, с колокольней, заключённых в добротные строительные леса — по виду десятилетней давности. Собор планировали восстановить к трёхсотлетию со дня рождения Ломоносова. Но прошло семь с лишних лет, и сейчас даже невооружённым глазом заметно, что реставрация здесь не ведётся уже давно.

В сотне метров от собора — архиерейский дом. Здесь в конце семнадцатого века была кафедра первого архиепископа Холмогорского Афанасия — очень просвещённого архиерея, сподвижника Петра Первого. На всех портретах его изображают безбородым. Афанасий участвовал в одном из диспутов со старообрядцами о правильности веры, и оппоненты в пылу полемики выдрали ему «с мясом» полбороды. Оставшуюся половину бороды архиерей с тех пор брил.

В восемнадцатом веке в архиерейском доме почти сорок лет жила брауншвейгская семья: свергнутая Елизаветой Петровной в 1742 году правительница Анна Леопольдовна с мужем Антоном Ульрихом Брауншвейгским и детьми, первым из которых был Иван Шестой — он вступил на престол в двухмесячном возрасте после смерти своей двоюродной бабушки Анны Иоанновны и царствовал год, а оставшиеся двадцать три года жизни, до самого убийства, провёл сначала в этом архиерейском доме, разлучённый с родителями, а затем в одиночной камере Шлиссельбургской крепости. В этом доме умерли Анна Леопольдовна (её отвезли хоронить в Петербург), Антон Ульрих. Их детей Екатерина Вторая, дождавшись, пока они выйдут из детородного возраста, отправила в Данию к родственникам. Не так давно у стен архиерейского дома поставили крест в память о брауншвейгских узниках.

У величественных стен Спасо-Преображенского собора притаился маленький храм Двенадцати апостолов. Я зашёл туда к окончанию утренней службы. Литургия здесь проходит ежедневно. Заказав обычные поминовения, я отправился в село Ломоносова — на родину основателя Московского университета.

Село Ломоносово

Родина основателя Московского университета — село Ломоносово — расположено на Курострове. Северная Двина, разливаясь по рукавам, формирует несколько небольших островов. До него, как и триста лет назад, добраться можно только по ледовой переправе через реку. Летом здесь, между Холмогорами и Куростровом, курсирует паром, а осенью и весной село фактически оторвано от большой земли.

Дорожный указатель «Ломоносово» ведёт прямо к реке. По льду проложена двухпутная дорога, вдоль неё — вешки. Машины то и дело проезжали мимо меня, и мне казалось, что я не на краю земли в безлюдном месте, а в большом городе у оживлённой автомагистрали. Сначала я оглядывался, чтобы не попасть под машину, но потом привык и пошёл быстрее.

Четыре километра пути на морозном воздухе не вызвали никакой усталости. И вот уже по левую сторону дороги начинаются деревянные домики (по правой стороне за кустами и невысокими деревцами обрыв к реке), а перед ними — резной указатель с названием села. И карта здешних достопримечательностей для путешественников. Местных жителей видно не было, на шум шагов из домов выбегали собаки — ни одна из них не лаяла (северные собаки вообще редко лаят).

Вскоре показался сквер с огромной деревянной беседкой. Дорожка с фонарями вела прямо к заснеженному памятнику Ломоносову. Его удивительное сходство с бронзовым Михайло Васильевичем в журфаковском дворике вполне объяснимо: оба монумента создал один автор — скульптор Козловский. Местный Ломоносов установлен здесь на год позже нашего — летом 1958 года. Моему воодушевлению не было предела. Я достал из кармана куртки старый ломоносовский томик и начал декламировать стихи сидящим на ветках воронам: сначала прочёл «Оду на восшествие на престол императрицы Елизаветы Петровны 1747 года», затем «Вечернее размышление о Божием величестве, при случае великого северного сияния» и «Памятник». Не хотелось уходить с этого места, но любопытство звало дальше.

Дома стояли уже вдоль обеих сторон улицы, редкие магазинчики даже снаружи так отличались от городских сетевых однообразных магазинов, их названия ласкали глаз: «Северяночка», «Поморочка», «Помор». У входа в один из магазинов висел список местных жителей, кому нужно пройти диспансеризацию. Среди сотни фамилий не удалось найти ни одного Ломоносова, зато потомки его родственников и знакомых фигурировали здесь наверняка: Шубные, Россомахины, Негодяевы. Те же фамилии были выбиты напротив на памятнике погибшим во время Великой Отечественной войны жителям села.

И вот, наконец, я у входа в музей Ломоносова. Это просторное деревянное одноэтажное здание, выстроенное в 1868 году для народного училища на месте родного дома Михайло Васильевича. Музей здесь основан в 1940 году. Открыл дверь — и едва смог войти: всё пространство холла занимали экскурсанты, приехавшие сюда на автобусе из Холмогор. (Кстати, местные жители делают ударения в названиях здешних сёл на первом слоге: Хо́лмогоры, Ма́тигоры.)

Я походил по залам: пожалуй, это первый на моей памяти музей Ломоносова, где так подробно и всесторонне рассказывается о его жизни. Никаких новых фактов я здесь, конечно, не узнал, но увидел много новых для себя картин. На одной из них радостный Михайло Васильевич в парике и камзоле встречает у себя дома бородатых земляков, одетых в шубы, и один из них преподносит ему огромную рыбу, размером чуть ли не выше самого Ломоносова. Вторая картина — девятнадцатилетний юноша уходит из родной деревни в Москву и бросает на неё прощальный взор. Простой сюжет и вместе с тем удивительно пронзительно написано лицо будущего учёного, и ты сам уходишь от этой картины с лёгкой щемящей грустью. Один из офортов — Пушкин стоит у бюста Ломоносова работы скульптора Шубного и взглядом как бы советуется с ним. А рядом на картине Ломоносов принимает у себя в кабинете в присутствии каких-то чиновников своего земляка, отрока Шубного, и с удивлением рассматривает небольшую скульптуру, созданную его руками.

Дмитриевский собор на пригорке, который строил дед Ломоносова, закрыт на зиму: постоянного священника здесь нет, батюшка приезжает сюда служить несколько раз в год. У величественных стен собора стоит два креста: один в память о всех, кто был рядом похоронен в прошлые времена, другой — по сути кенотаф родителей Ломоносова (место их захоронения неизвестно). Из соседнего домика, около музея, сделан маленький храм Михаила Архангела: пристроили алтарную часть, на крышу водрузили деревянный куполочек с крестом, рядом строится колоколенка. Богослужения здесь проходят регулярно.

Последним пунктом моей программы был обед в местном кафе «Путник Велеса»: наваристый борщ, сытные котлеты с пюре и кисель — по вкусу явно из настоящих ягод, не из концентрата. Насытившись, я отправился в обратный путь по знакомой дороге и уже через час вернулся в Холмогоры. До автобуса оставалось минут пятьдесят, и у меня появилось время на местный краеведческий музей — пять или шесть комнат на втором этаже старинного деревянного дома на набережной Северной Двины, в сотне метров от автостанции, куда я приехал сегодня утром. 

Малые Корелы

Малые Корелы — музей деревянного зодчества под открытым небом в двадцати километрах от Архангельска. Здесь на ста сорока гектарах пересечённой местности собраны старинные постройки со всей Архангельской области — от шестнадцатого до начала двадцатого века: дома и амбары, церкви и часовни. Я бывал здесь летом и осенью, но мне почему-то казалось, что зимой Малые Корелы занесены метровым слоем снега и не принимают посетителей. Мои знакомые архангелогородцы Ирина и её дочь Вика рассеяли эти сомнения и предложили свозить меня туда на машине.

Знакомство с зимними Малыми Корелами мы начали с самого большого сектора музея — Каргопольско-Онежского. Это, пожалуй, самый освоенный туристами участок. Старинные деревянные храмы на опушках густого леса уютно соседствуют с домами онежских и каргопольских крестьян. Почти всюду можно зайти внутрь, где тебя встречают одетые в поморские наряды сотрудницы музея. Они с удовольствием рассказывали нам о быте здешних людей прошлого века — так убедительно и увлечённо, словно сами жили в то время. Например, в одном из домов располагается музей повозок — несколько десятков телег, саней, розвальней, от самых простых до богатых, обитых дорогими материями и расписанных узорами. Пожилая смотрительница этого музея с такой любовью рассказывала нам о каждом экспонате, что, казалось, ещё немного — и она запряжёт свои любимые сани в лошадку и отправится на них с работы домой.

Народу в Малых Корелах было мало — иногда мне даже казалось, что на несколько километров кроме нас никого нет. Мы спустились по длинной деревянной лестнице в долину замёрзшей речки, а затем поднялись на соседний холм и оказались в Мезенском секторе музея. Он плавно переходит в Пинежский сектор, а тот, в свою очередь, в Двинский. Сюда добираются далеко не все туристы, и здесь, в безлюдии, особенно чувствовалась тишина, которую разрезали только редкие крики птиц. Залюбовавшись этой зимней лесной тишиной, мы даже слегка заблудились, но вовремя спохватились и вышли на нужную тропинку, которая по лесным склонам привела нас обратно в центральную часть Малых Корел.

За одним из деревянных столиков мы устроили привал. Ирина и Вика достали из рюкзака термос, бутерброды и разлили чай в пластмассовые стаканчики. Не бывает вкуснее трапезы, чем самая бесхитростная еда в зимнем северном лесу, на лёгком морозе, после двухчасовой ходьбы!

Конечно, мы не могли пройти мимо горок и качелей — деревянных и верёвочных. Весной 1996 года, в разгар предвыборной кампании, сюда приезжал Ельцин и даже катался на широких качелях. У меня есть фотокарточка конца 1990-х годов, где я стою около этих качелей. Но сегодня мы их почему-то не нашли — может быть, знаменитый экспонат занял место в екатеринбургском музее Ельцина?

Вернулись мы в Архангельск уже затемно. В кафе недалеко от железнодорожного вокзала я встретился с журналисткой газеты «Архангельск — город воинской славы» Наташей, выпускницей журфака. Она взяла у меня интервью для одного из ближайших номеров газеты. И в 20.25 мой поезд отошёл от архангельского перрона.

Возвращение домой

Сегодня это путешествие уже кажется волшебным и сказочным. Хочется теперь приехать в архангельский край летом и дополнить впечатления.

Удивительно, как мне повезло с погодой: за день до начала моей поездки в Архангельске было минус двадцать. Затем четыре дня оттепели, когда столбик термометра поднялся до минус восьми. И вот сегодня там снова минус двадцать…

Фото автора