По ту сторону текста

Фото: Pxhere.com

Хотя придётся сразу признать, что круг читателей у таких книг небольшой: если человеку сейчас вообще интересна современная литература, то либо художественная, либо нон-фикшн; рецензии сейчас читают немногие, а тех, кого интересует личность рецензента, и того меньше.

Тем не менее, сборники рецензий выходят, и это давно не редкое явление. Одна из книг такого рода — сборник статей Екатерины Ивановой «По обе стороны вымысла» (Саратов, 2018). На страницах книги встречаются имена таких известных критиков, как Александр Агеев, Ирина Роднянская, Карен Степанян, Валерия Пустовая, Анна Кузнецова и другие; критик Екатерина Иванова отвечает им в своей книге, а критик Дарья Грицаенко подытоживает всё это в рецензии. Постмодернистский абсурд этой ситуации — в духе самой профессии: быть критиком значит находиться в постоянном диалоге с поэтом, прозаиком, филологом, философом, с другим критиком. Главное — не потерять при этом читателя, который остаётся по ту сторону текста.

Екатерина Иванова, похоже, именно это и делает: она не готовит читателя к разговору, ничего ему не объясняет, не продумывает возможные возражения, кое-где даже не доводит аргументацию до логического завершения, видимо, считая, что уже и так всё понятно. Читатель, незнакомый с литературой, о которой говорит Иванова, может почувствовать себя лишним: текст очередной статьи обращён явно не к нему, нет даже простого пересказа ключевых моментов книги, чтобы можно было понять, о чём идёт речь; а критику, похоже, и так хорошо.

Возможно, это следствие специфики жанра: Екатерина Иванова публикуется в так называемых толстых литературных журналах («Урал», «Октябрь», «Вопросы литературы» и др.), которые не могут, как сегодняшние интернет-издания, оперативно реагировать на все новинки. Несмотря на то, что критик должен всегда держать руку на пульсе текущего литпроцесса и знать все актуальные новости, его работа — процесс довольно медленный. Пока он прочитает книгу, осмыслит её, напишет статью, сдаст редактору, обсудит с ним все правки и наконец сдаст материал в печать, пройдёт время, а между окончательной сдачей статьи в номер и выходом журнала в свет пройдёт ещё несколько месяцев — это уже специфика издательского дела, которая зависит от периодичности издания. Конечно, за такое время читающая публика уже успевает познакомиться с новыми книгами, и роль критики здесь — не рекомендация, что читать, а что нет, а обсуждение литературы, уже всем знакомой по умолчанию. Отсюда и специфика «толстожурнальной» критики: такие статьи, как правило, довольно объёмные, подробные, с отсылками к коллегам и — нередко — установкой на монолог. Постоянная работа такого рода чревата тем, что критик рискует сосредоточиться на себе.

Монологи Екатерины Ивановой довольно длинные, риторичные, вдумчивые и при этом эмоциональные. На книжной полке Ивановой — русская и зарубежная проза, поэзия, эссеистика и философия XX и XXI веков, и эта на первый взгляд обширная подборка неслучайна: Иванова выбирает и описывает те книги, где говорится о христианстве, Церкви, духовном пути или есть хоть какой-то мотив, дающий повод порассуждать на эти темы.

Екатерина Иванова. Фото: Om-saratov.ru

Иванова чутка к любым христианским мотивам и пишет о них с глубоким знанием не только художественной, но и духовной литературы, однако эти знания не помогают ей выстраивать причинно-следственные связи и обосновывать выводы. Так, о романе Маканина «Андеграунд, или Герой нашего времени» Иванова пишет, что автору «...удалось создать абсолютно живых, полнокровных героев. Это делает роман "Андеграунд..." самым значительным текстом отечественной прозы рубежа веков. При этом текст откровенно демонстрирует свою сделанность и условность». Вообще-то любой хороший писатель-реалист обязан создавать живых героев, а не картонных персонажей, и этого минимума явно недостаточно, чтобы дать роману настолько высокую оценку, а других аргументов критик не приводит. К тому же Екатерина Иванова противоречит сама себе, указывая на демонстративную «сделанность» романа на одной странице и называя роман «живым» на другой — а он может быть либо «живым», либо «сделанным».

Ещё пример: «Ощущение томительности бытия русскому читателю должно, видимо, напомнить прозу Платонова» — это ощущение есть чуть ли не во всей русской классике, да и не только русской; почему именно Платонов? Здесь не хватает пояснения, и кроме того, подобные оценки некорректны в разговоре об иностранной литературе, ведь стиль автора неизбежно искажается при переводе на другой язык (рецензия посвящена роману Грэма Грина «Сила и слава», действие которого происходит в Мексике).

Для Екатерины Ивановой источник моральных ценностей — это Бог, но она не находит отражения этой идеи в книге, которую читает, и делает вывод о жанре: «Для них (авторов — «ТД») очевидна незыблемость моральных ценностей, но не очевиден их источник <...> Это и делает их литературу чтением для отдыха». Но, во-первых, моральные взгляды авторов никак не связаны с жанровой спецификой их произведений; во-вторых, это довольно высокомерно со стороны критика — оценивать книгу как «массовую» и «развлекательную» только потому, что её автор имеет другое мировоззрение.

Ещё одна спорная цитата, по которой видно и пренебрежение пересказом: «…происходит чудо, имеющее некоторые религиозные черты: уже начавшаяся волна разрушения останавливается на полпути — видимо, потому, что сын Лидии отказался занять свое привилегированное место в Воротах, жертвуя жизнью ради собственных принципов. Авторы, очевидно, пытаются соотнести эту жертву со смертью Христа, хотя это сравнение совершенно неуместно и художественно неубедительно, потому что в мире, где нет Бога Отца, не может быть и Бога Сына». Похоже, Иванова не допускает мысли, что авторы, возможно, вообще не собирались проводить здесь какие-то христианские аллюзии. Героическое жертвование своей жизнью не всегда имеет религиозные мотивы, но, с другой стороны, и отсутствие Троицы здесь — не аргумент.

В статьях Екатерины Ивановой встречаются безапелляционные заявления, которые она считает непреложной истиной: «Искусство есть следствие того, что человек стал лучше видеть мир, потому что он утратил возможность ясно видеть Бога». «Не знаю, стоит ли пояснять, что искусство — это тоже свеча, зажженная в мире потому, что в нем стало не хватать Божественного света», — стоит, если критик не забыл о читателе, у которого может быть другое мнение, и нужны хоть какие-то объяснения и аргументы, чтобы диалог с ним состоялся.

Фото: Gazeta-pedagogov.ru

На фоне этих громких тезисов скромные оговорки «не мне судить», «не знаю», «не буду спорить» кажутся странными. Почему где-то критик позволяет себе именно что судить героя очередной книги, как живого человека, а там, где требуется эстетическое суждение, не решается вынести оценку? И кому же критиковать, как не профессиональному критику? Назвался груздем, взялся за гуж…

Как видно, Иванову интересует этика, а не эстетика, и она предъявляет к любому автору именно моральные, христианские требования. Но ведь литература — это искусство, свободная стихия, которая может, но вовсе не обязана отражать чьи-то взгляды, как правильно жить и как правильно верить в Бога. Иначе искусство превратится в лучшем случае — в проповедь, а в худшем — в агитку, которая может раздражать, как кричащий плакат или навязчивый рекламный ролик. Подобный взгляд на литературу возможен, но он, как видится, слишком узок, чтобы охватить всю сложность и многогранность художественных миров современной (и тем более классической) литературы.

Складывается впечатление, что разговор о литературе — это лишь повод говорить о том, что по-настоящему волнует Екатерину Иванову, то есть о православии. В итоге критика получается не литературная, а мировоззренческая, что не всегда бывает корректно. Иванова не анализирует художественное произведение, а оценивает, соответствует ли оно её личным религиозным взглядам. Она пишет о героях той или иной книги так, будто это живые люди, которые как-то неправильно живут, а не художественные образы, за которыми стоит автор со своими идеями, не обязательно такими, как хочет Иванова. Это сильно сужает границы и без того узкой потенциальной аудитории, но критику, похоже, и так хорошо.