546 дней в изоляции: космонавт Александр Скворцов о жизни на орбите и трех полетах на МКС

Александр Скворцов. Фото: Roscosmos.ru

— Александр Александрович, чем отличались три ваших полета?

— Каждый полёт особенный. Первый был без опыта, но с огромным стремлением работать: всё абсолютно новое, надо адаптироваться жить и трудиться в космосе — без этого там делать нечего. Сначала не хватает времени, потом постепенно начинаешь оптимизировать задачи.

Второй полёт получился более спокойным, и я совершил два выхода в открытый космос, где суммарно провел 12 часов 34 минуты. Для меня это стало довольно волнующим событием и, естественно, очень значимым.

В третьем полёте мне особенно запомнилась та космическая семья, в которой я работал. Это очень помогало, ведь в этот раз мой экипаж был на МКС почти на месяц дольше, чем в предыдущий. 

— Сейчас полмира на карантине. Как долго жить в узком кругу людей и сохранить с ними хорошие отношения?

— Мы все занимаемся общим делом, хотя у каждого свои задачи. Очень многое зависит от подбора людей, от их личной мотивации и настроя и от настроя и поведения командира экипажа. Нам помогали совместные ужины, как в семье, общие встречи, подведение итогов — это всё объединяет. Но когда все профессионалы, работать проще: мы понимаем, что неудача одного — на самом деле общая неудача, и удача одного — удача для всех. Очень важно отдавать себе отчет, что последствия твоих действий будут сказываться на жизни всего экипажа. Понятие «космическая семья» — это не просто красивые слова: мы действительно стараемся относиться друг к другу как членам своей семьи.

В последнем полете мне, по независящим от нас причинам, не удалось выйти в открытый космос, а мои коллеги из Америки сделали целых десять выходов. Я просто поражен их работой. У Эндрю Моргана было семь выходов за один полет. В истории космонавтики только у Анатолия Соловьева было за раз семь выходов, но его рекорд — 16 выходов за все полеты — наверное, никто никогда не побьёт. Это очень тяжело.

Для Эндрю это был первый полет в космос, и очень интересно было наблюдать за его реакцией. Я очень доволен работой своего экипажа. 

Слева направо: астронавты NASA Ник Хейг и Эндрю Морган, космонавты Алексей Овчинин и Александр Скворцов, астронавт NASA Кристина Кук, итальянский астронавт ЕКА Лука Пармитано. Фото из архива Александра Скворцова

— Есть ли какие-то особенности общения с иностранными коллегами? 

— Я работал в космосе с итальянцами, американцами, японцами, а теперь и с первым астронавтом из Объединённых Арабских Эмиратов. В принципе, никаких особенностей не замечаешь: экипаж сплачивается ещё на Земле. Это очень важно сделать заранее, потому что космический полёт — работа в экстремальных условиях. Существуют специальные способы тренировки экстремального выживания, которые сплачивают команду, помогают понять, кто есть кто.

А на космической станции нас встречает экипаж, который уже до этого там был. Люди по-настоящему радуются тому, что прилетел кто-то новый и привез новое общение, новые эмоции, рассказы о доме. Но им и самим есть чем поделиться, передать опыт. Станция все время меняется, как дом, в котором ты жил, а потом уехал на четыре года. Пока тебя не было, в нём кто-то что-то делал и что-то оставил после себя. На МКС уже сформировался свой уклад, и к нему тоже надо привыкать. Это не так-то просто.

— Есть ли разница в подготовке космонавтов из разных стран?

— Существуют разные подходы, которые, конечно, имеют национальный оттенок. Для меня, например, было открытием, что американские астронавты сами выставляют оценки преподавателям, а не преподаватели оценивают их. Но потом они тоже сдают итоговый экзамен. Это просто немного другой подход к получению знаний — на качестве работы он не сказывается.

Мы готовимся к полету не один месяц, а более полутора лет, если полет первый, или на 2-3 месяца меньше, если повторный. Сессии проходят в разных странах, и за это время мы понимаем уровень подготовки и задачи друг друга. 

Александр Скворцов. Фото из личного архива

— У СССР было своего рода соревнование с Америкой: кто первый запустит спутник, отправит человека в космос, высадится на Луну и так далее. А сейчас эта гонка продолжается?

— Мне не нравится слово «гонка». Мы же не на скачках! У каждой страны свои сильные стороны. У американцев, например, это передача информации, у нас — космические корабли (доставка на космическую станцию всех астронавтов и космонавтов сейчас осуществляется только нашими кораблями). Но это в любом случае совместная кооперация. В каких-то областях отстают одни, в каких-то — другие. Соревнование, конечно, существует, но в хорошем смысле — в плане улучшения. Сами видите, как быстро движется прогресс — 20 лет назад на станции была совсем другая элементная база. Я очень рад, что на российском сегменте мы проводим очень много работ по усовершенствованию систем с применением новых технологий. Сейчас станция в очень хорошем состоянии.

— Какие основные задачи вы выполняли в космосе? Различались ли они от полета к полету?

— В целом работу космонавта на орбите можно описать двумя словами: ремонт и наука. МКС — это огромный дом, здесь может кран потечь, туалет сломаться. Ты сам себе создаешь жизненные условия, и от них зависит качество работы — и твоей, и других людей. Конечно, каждый космонавт стремится, чтобы меньше времени уходило на ремонтно-восстановительные работы и больше — на научные эксперименты.

А эксперименты бывают разные: какие-то повторяются, какие-то добавляются. Мне нравится, что сейчас российская научная программа увеличивает объем экспериментальной работы, но не всегда на нее есть время. Это во многом зависит от того, как обслуживали систему твои предшественники. Если экипаж уже летавший, люди умеют оптимизировать рабочее время и стараются уделять больше внимания научным программам. 

Александр Скворцов в открытом космосе. Фото: Nasa.gov

— А какие научные эксперименты проводили лично вы?

— Наблюдал за экологическими ситуациями, проводил мониторинг земной поверхности. Появляются новые направления: например, в этот раз я работал с роботом Федором, отрабатывал методику дистанционного управления им. Или впервые мы с Олегом Скрипочкой печатали на 3D-принтере и выращивали белковый материал рыбы, кролика и говядины. Еще я помогал работать Олегу с интереснейшей аппаратурой, которая делает 400 тысяч снимков Земли в секунду! Очень много научных направлений — со стволовыми клетками, например.

Я был исполнителем, знал свою задачу и выполнял ее под наблюдением специалистов на Земле. Чаще всего важные эксперименты проводятся именно в прямом эфире: специалисты говорят нам, что делать, а мы задаем вопросы, консультируемся в режиме реального времени, если что-то не идет штатно. Огромный пласт медицинских экспериментов проводится на самих астронавтах и космонавтах, образовательные программы тоже есть.

У каждого члена экипажа в среднем не меньше 50 опытов на полет, не считая партнерских экспериментов.

— Вы круглосуточно на прямой связи с Землей?

— Сейчас уже, в принципе, да. Есть перерывы на переключение антенн на спутники, но в целом около 20 часов мы на связи. Бывают небольшие перерывы, а бывает, что и вообще без перерывов. Помимо голосовой связи есть еще телеметрическая — поток информации о работе систем, который сбрасывается в автоматическом режиме. Интернет не такой скоростной, как на Земле, но можно даже посмотреть фильм. Вечером нам обычно присылают новости, которые мы можем включить во время ужина, или послушать записи эфира радиостанций, когда занимаемся плановыми физическими упражнениями. Это, конечно, очень приятно. Эфирного телевидения у нас нет. 

Фото из личного архива Александра Скворцова

— Каков распорядок дня на станции?

— Мы живем по Гринвичу — это минус три часа от московского времени. Официально в 21.30 — отбой, в 6.00 — подъем. Но, конечно, после официального отбоя космонавт может сам располагать своим временем: главное — не проспать утром.

— А как насчет связи с семьей?

— Связаться можно в любое время, главное, чтобы в зоне доступа были спутники. Благодаря IP-телефонии через компьютер ты можешь позвонить в любую точку мира. Как правило, в рабочее время мы этого не делаем — разве что в обед, если побыстрее поешь.

— Как семья относится к вашей опасной работе и к долгому отсутствию дома?

— Тут тоже опыт приобретается. Жена меня поддерживает: мы много лет вместе, она знает, какая у меня работа и как она для меня важна. Я звоню каждый вечер, очень редко пропускаю — если только уж совсем аврал. Мне важно знать, как прошел их день, дать совет. Приходится и бытовые вопросы решать совместно: без мужчины в доме может что-то сломаться, потечь. Но на Земле есть друзья, которые всегда помогут, так что событийно ты не сильно отрываешься от семьи и уровень тревожности невысок. 

Александр Скворцов с женой и дочерью возле автобуса перед отъездом на стартовую площадку. Фото: РИА Новости

— Чувствуется ли в полете опасность?

— У меня есть поговорка: если идешь в полет как на подвиг — значит, ты к нему не готов. Там не то, что притупляется чувство страха — скорее, просто осознаешь ответственность: твоя ошибка, как и твой успех, касается всех членов экипажа. Опасность всегда существует, но мы отрабатываем аварийные ситуации на Земле. Есть ситуации первого уровня опасности, второго — где мы должны работать все вместе. Но все время думать о них глупо, ты с этим свыкаешься. Тем более, стоит посмотреть на Землю — и приходит спокойствие. Вообще смотреть на Землю, по-моему, можно бесконечно — настолько она красивая…

— А как там, в открытом космосе? Красиво, жутко — или и то, и другое?

— Туда мне в первый раз было страшновато выходить, честно говоря: это все-таки не за калиткой постоять, полюбоваться видами. Каждый выход имеет цель, он очень насыщенный. Как только приступаешь к работе, концентрируешься уже на своей задаче, а не на ощущениях. Дай Бог, конечно, чтобы в каждом выходе все шло штатно и без нюансов, но так почти не бывает. Как правило, всегда что-нибудь случается: и задержки по времени выхода, и работа оказывается более интенсивной. Тут кому как повезет: в свой первый выход мы с Олегом Артемьевым долго возились, а во второй даже на два часа раньше закончили.

— Есть ли возможность полюбоваться звездами, или отвлекаться некогда?

— Есть, мы же не роботы, нам дают отдохнуть. Скафандр — это маленький космический корабль: там и телеметрия систем жизнеобеспечения идет, и все медицинские параметры тела отслеживаются врачами. Иногда прямо говорят: пора отдохнуть. Даже если хорошо себя чувствуешь, официально предусмотрен отдых. Ведь физически это довольно тяжело: в общей сложности 12 часов находишься в скафандре, сутки не спишь. 

Фото из личного архива Александра Скворцова

— Как вообще физически ощущаешь себя в открытом космосе?

— Скафандр защищает тебя, но внутри него все равно сильное давление. И любая моторика, любое движение — как эспандер, как гантели. Все время приходится прикладывать усилия: ты надут, как мяч. Движения непривычные, как у робота. Со скафандром нельзя бороться: если пытаться шевелить руками и ногами, как обычно, через три часа уже ничего не сможешь делать. Это, действительно, тяжёлая физическая работа. Я после первого выхода два дня за штангу не брался — пальцам больно было. При быстром сбросе или подъёме давления у кого-то закладывает уши, кто-то «продувается» специально, как аквалангисты. А вообще все космонавты имеют водолазную и парашютную подготовку.

— Сталкивались ли вы с ситуациями, угрожающими жизни?

— Бывали пожары, хотя и не сильные. Часто случаются не самые приятные ложные срабатывания различных датчиков. Это заставляет нервничать и работать весь экипаж, как при реальной аварийной ситуации. Но, слава Богу, что ни происходило, все равно получалось преодолеть эти трудности. Например, чтобы пристыковать беспилотный «Союз», мне пришлось самому внепланово перестыковываться и освобождать ему стыковочный узел.

— На трансляциях видно, что в российском отсеке МКС много икон. Какова роль веры в жизни космонавтов?

— Мне сложно сказать за всех. Лично я считаю, что Бог или Высший Разум есть. Для меня стало традицией брать с собой икону в космос. Есть батюшка, который служит в храме Звездного городка, и он совершает по нашей просьбе службу в Троице-Сергиевой лавре. Я верю, что это нам помогает. Когда я привез и повесил икону на МКС, было ощущение, что на станции стало спокойнее. 

Александр Скворцов. Фото из личного архива

— Кто ваш любимый космонавт?

— Естественно, для всех нас Юрий Алексеевич Гагарин открыл дорогу в космос, но, получая профессиональное образование, я понимал, что от каждого нужно брать своё. Некоторые мне больше симпатичны по-человечески — например, Владимир Джанибеков (прототип главного героя фильма «Салют-7» — «ТД»). Это человек-легенда, очень сильно мотивированный, который много сделал для космонавтики.

Я был знаком с покойным Алексеем Архиповичем Леоновым. Сказать, что мы были большими друзьями, нельзя, но мы общались, знали друг друга по имени-отчеству. У меня до сих пор остался его мобильный телефон в записной книжке — не хочу стирать.

— Как долго сейчас можно пробыть в космосе?

— Сейчас все полеты в районе 200 суток. Рекорд же принадлежит нашему космонавту, врачу Валерию Полякову— 438 суток пребывания на борту орбитальной станции «Мир»! Возвращение нашего корабля было запланировано, старт и посадка рассчитаны — корабль имеет лимит нахождения на орбите 200 суток с небольшим. Возможно, скоро он возрастёт.

— Женщинам сложнее в космосе, чем мужчинам?

— Мне все время приходится летать с женщинами в экипаже, и в первом полете был даже рекорд: четыре женщины на Международной космической станции одновременно. Думаю, женщинам тяжелее в космосе, чем мужчинам, но мой подход не зависит от гендерной принадлежности. Если человек находится на орбите, он должен выполнять свою работу.

Беседовала Анастасия Прощенко