Как построить подземный дворец, или Почему на станции «Кленовый бульвар» нет клёнов?

Нежданная победа

Татьяна Осецкая и Александр Салов. Фото: Blog.m-dec.ru

— Ребята, как вы решили принять участие в конкурсе на станцию московского метро и какие проекты ваше бюро реализовало до этого?

Татьяна Осецкая: Участие в конкурсах для нас обычное дело: практически ни один крупный конкурс не проходит без нашего внимания. Мы совершенно не рассчитывали, что это во что-то выльется — для нас, как правило, интересен сам процесс.

Александр Салов: Архитектурных конкурсов огромное количество, они все разные, один другого сложнее. Мы как-то подсчитали, что за 10 лет существования нашего бюро участвовали примерно в 250 конкурсах и в половине победили. Конкурс на станцию метро был закономерным: это один из вызовов, который мы бросили судьбе.

Татьяна: В заявке нужно было указать релевантный опыт, а у нас подобного плана объектов не было вообще. Были городские парки, интерьеры общественных пространств, конкурсные проекты зданий, жилые дома, а вот станций или транспортных объектов, конечно же, не нашлось. Но творческую энергию приложенные примеры показывали на все сто.

— А сколько компаний участвовало в конкурсе?

Александр: Было около 700 заявок, примерно 250 организаторы приняли.

Татьяна: Конкурс проводился на две станции, «Кленовый бульвар» и «Нагатинский Затон», так что эти числа можно поделить на два.

Александр: В финал вышло 10 участников, большинство — крупные международные консорциумы с большим опытом. Победителем должен был стать лучший из лучших из лучших.

— Когда объявили результаты, что вы почувствовали?

Татьяна: Я очень хорошо помню этот день, 27 марта 2018 года, потому что это было накануне дня рождения Александра.

Александр: Мне должно было исполниться 30 лет. Мы ходили и рассуждали, что было бы здорово войти в историю, но кто отдаст победу молодым? Слишком серьезная конкуренция, чудес не бывает. В очередной раз победит какой-нибудь международный консорциум или именитый российский архитектор. И тут произносят наши имена. Это было большое счастье, которое стало трамплином для нашей работы и до сих пор им остаётся. Возможно, мы самые молодые архитекторы в истории Московского метрополитена, хотя такой статистики найти не удалось.

Метродворец Алексея Михайловича

Входная группа станции (справа, фото — пресс-служба Мэра и Правительства Москвы) напоминает силуэты куполов дворца царя Алексея Михайловича (слева, гравюра Фридриха Гильфердинга)

— Как вы распределяете между собой задачи во время работы? И как получается разделять работу и остальную жизнь?

Татьяна: Тут все просто. Совместное созидательное творчество и есть наша жизнь, где дом неотделим от работы, работа неотделима от семьи, а семья неотделима друг от друга, и что бы мы ни делали, относимся к этому с одинаковым рвением, энтузиазмом и творческой искрой.

Александр: Наш творческий путь начался буквально с первой встречи на начальных курсах института и, как и тогда, сейчас мы не делим задачи между собой, а решаем их совместно, общими усилиями и общей энергией. Это легко, когда два человека могут мыслить одинаково и ориентироваться на единые ценности.

— В чем был ваш основной замысел и как он менялся в ходе разработки проекта?

Татьяна: Мы, как правило, отталкиваемся от смыслов, которые заложены в самой территории, поэтому для нас было важно познакомиться с местом, понять, что там было и что есть сейчас, чтобы не проектировать «в воздухе». Как ни странно, самые первые картинки, которые мы отправляли в заявке, мало чем отличаются от того, что в итоге вошло в альбом архитектурно-градостроительного решения. Мы заложили в проект основные смыслы и маркеры близлежащей усадьбы Коломенское. С другой стороны, освещение вестибюля напоминает элементы, характерные для культуры сетчатой керамики, которая была распространена на этой территории ещё до нашей эры. Мы попытались понять станцию не просто как одну из бусинок в ожерелье Большой кольцевой линии, а как интересный объект сам по себе.

Александр: Когда мы курсируем по линиям метро, то находимся в подземном мире, полностью изолированном от окружающей среды. Мы не понимаем, в какой точке пространства сейчас оказались, поэтому наши ощущения от станций, которые мы проезжаем, должны быть неразрывно связаны с тем, что находится на поверхности. Мы не могли пойти другим путем, кроме как переосмыслить культурный памятник Коломенского в новых формах. Ведь это единственная станция БКЛ, которая располагается в историческом районе, хотя и не центральном — здесь и Коломенское, и Дьяково городище, безумно древние пласты культуры. Мы к ней относились, как будто она рядом с Красной площадью.

Татьяна: Если бы локация была иной, мы бы, естественно, искали другие символы.

Александр: Безусловно. Руки чесались, конечно, кленовые листья нарисовать… удержались с трудом (шутка).

Элементы освещения вестибюля (справа, фото из открытых источников) выполнены в стиле сетчатой керамики (слева, фото — Avatars.dzeninfra.ru)

— Почему удержались?

Татьяна: Потому что это немножко пошло. Но мне запомнился саркастичный комментарий, что архитекторы упустили шанс обыграть тему кленового сиропа. Пусть это будет нашим самым большим провалом (смеётся).

— Всё-таки связь между обликом станции и историей района характерна именно для Москвы. Исторически метро — транспорт для бедных, где самое главное — функционал, а эстетике уделяется незначительное место. Идея о том, что станция должна быть своего рода подземным дворцом, родилась в Советском Союзе в 30-е годы, в эпоху «сталинского ампира». Неслучайно над оформлением московского метро работали и Павел Корин, и Александр Дейнека, и Евгений Лансере, и Николай Томский, и Матвей Манизер. Несмотря на все перемены, эта концепция дошла и до нас.

Александр: Абсолютно верно. Московский метрополитен стоит особняком по отношению ко многим другим подземкам, идущим от Лондонского метрополитена, который местные жители называют The Tube — жутко узкого, не везде приятного, местами закопченного. А здесь, когда строились первые ветки, во главе угла стояла идеология, что метро — подземный дворец для советского гражданина. Эта доктрина никуда не делась, и даже наш «Кленовый бульвар» — переосмысление дворца царя Алексея Михайловича в Коломенском. Мы, естественно, не акцентировали эту идеологию, всё сложилось довольно органично.

Татьяна: Было важно сделать то, что, надеюсь, ни при каких обстоятельствах не будет уничтожено. Скажем, станция «Бейкер-стрит» лондонского метро стоит уже 160 лет. Для нас это шанс соприкоснуться с чем-то вечным.

Александр: Вечным, красивым, очень благородным. И здесь большое достижение Советского Союза: тогда, возможно, не очень получилось строить удобное жильё, но удалось возвести в абсолют то, что предназначено для ежедневного пользования миллионов. Это часть нашего культурного кода.

«Атомный ледокол» под землёй

Строительство станции метро БКЛ «Кленовый бульвар». Фото: Stroi.mos.ru

— Я читал, что проектирование станции было связано с жесткими техническими ограничениями. Что это за ограничения и как вы их обходили?

Александр: Когда конкурс стартовал, мы получили большой пакет документов о том, что делать нельзя, и маленький листочек, что делать можно.

Татьяна: Ещё до событий прошлого года можно было использовать камень только российских месторождений, а это очень узкий «коридор» типов камней. Огромное количество ограничений по типам материалов для потолков и стен, потому что все должно быть негорючим, легко моющимся, легко монтируемым, съемным. Гигантские ограничения по осветительным приборам, потому что ночью, пока метро закрыто, их надо снять, поменять, и с этим должен справиться работник любой квалификации. Все остальное — нельзя.

Александр: Когда мы строим обычный дом, можно делать всё — в пределах бюджета, разумеется. А станция метро — это объект, который можно сравнить разве что с атомным ледоколом. Он суперутилитарный, жутко нормируемый, с элементами секретности, да ещё и под землёй. Красивое проектирование станции — скорее вопреки, чем благодаря.

Татьяна: И с каждым этапом нашей работы появлялись службы, которые потом будут это эксплуатировать. Они всегда подключались в самый неподходящий момент, когда уже всё придумано, и говорили, что так нельзя, давайте по-другому. Каким-то чудом 80-85% тех решений, которые мы изначально закладывали, удалось отстоять.

— А на что вы изначально не могли повлиять?

Татьяна: Мы никак не могли повлиять на структуру станции, планировку, принципиальные инженерные решения, глубину залегания, расположение платформ — всё это было дано нам как аксиома.

Александр: Станция БКЛ — более или менее серийный проект в смысле конструктивного решения. Не может быть 31 уникальная конструкция, это бессмысленно и нерентабельно, поэтому изначально было заложено несколько типовых инженерных решений. Архитекторы отвечали только за эстетику.

Татьяна: Кстати, в этом смысле «Кленовый бульвар» — не самая типовая станция. Там есть депо и здание отдыха бригад, которым мы тоже занимались.

Александр: Когда шла стройка, на месте станции был гигантский котлованище — наверное, как несколько футбольных стадионов. То, что видят пассажиры — процентов пять от всей площади станции, остальное от них скрыто.

Литры выпитой крови

Станция «Кленовый бульвар» и поезд 81-775/776/777 «Москва-2020», посвящённый замыканию БКЛ. Фото: Артём Светлов

— Архитекторы и дизайнеры много говорят о специфике работы с госзаказами. Как она проявилась для вас?

Татьяна: В данном случае специфика была положительная, потому что был указ о содействии победителям конкурса и их участии в непосредственной разработке архитектурно-художественных решений станции.

Александр: Очень тяжело работать с госзакупками, потому что там главный показатель — обычно цена, а красивая архитектура вряд ли может быть самой дешевой. Здесь получилось немножко по-другому.

— Но какие-то бюджетные ограничения были?

Татьяна: Для нас — нет, это не наша компетенция. Мы говорили, какой камень нам нужен, а нам отвечали, можно его купить или нет. Было пару моментов, когда нам не согласовывали то, что мы хотели, потому что это выходило за рамки бюджета, и предлагали хорошую альтернативу. Проект от этого не пострадал.

— Что было самым сложным во время строительства? Что приятно удивило, а что оказалось обидным сюрпризом?

Татьяна: Сложно было занять правильное место в системе. Есть налаженная структура, всем подрядчикам все понятно, и вдруг появляются какие-то архитекторы, которые чего-то себе придумали. Но в итоге всё получилось. Приятно удивило отношение к архитекторам со стороны «Мосинжпроекта», генерального подрядчика Московского метрополитена, который всегда был на нашей стороне. По любому микроскопическому вопросу, который мог повлиять на эстетику, нам звонили и просили приехать. А неприятным стал человеческий фактор: ты думаешь, что всё объяснил, а информация не дошла до адресата. Жалеем, что вовремя не схватили за руку одного из подрядчиков, поэтому местами есть вопросы по качеству. По кубатуре выпитой из нас крови мы, наверное, заполнили бы всю станцию, потому что борьба шла за каждую деталь.

Александр: Станция — предмет некоторой гордости с точки зрения работы со столь сложными объектами. Мы знаем, как они могут меняться после того, как конкурс закончен и в дело вступает план строительства, где уже никому не важно, что такое красиво, а важно просто быстро построить и скорее сдать работу. Большая победа, что нам удалось отстоять и смысл, и образы, и принципиально важные решения. То, что вызывает дискуссии — такие мелочи по сравнению с тем, что могло бы случиться, что можно сказать, что всё получилось.

— Сколько вы заработали на строительстве?

Татьяна: На самом строительстве мы не заработали ничего, потому что мы не строители. Мы получили достаточный гонорар за проектирование, чтобы выполнить эту работу на совесть, — цену назвать не могу, коммерческая тайна. Плюс нам платили за надзор.

О «бутылке виски» и холодных камнях

Строительство эскалаторов, май 2022 года. Фото: Stroi.mos.ru

— Удалось ли вам посмотреть остальные станции Большого кольца? Довольны общим уровнем архитектуры?

Татьяна: Мы посмотрели не все, а только те, которые нам заранее были наиболее интересны. Нам очень нравятся «Нагатинский Затон», «Аминьевская», «Марьина Роща» потрясающая, «Рижская». Мы знаем всех архитекторов, и результат очень достойный — это прекрасные примеры мирового уровня.

— А есть ли то, что не понравилось?

Татьяна: Мне кажется, есть посредственные станции, но назвать их я не готова — может быть, мы просто не поняли замысел архитектора.

— «Кленовый бульвар» отличает сдержанное визуальное решение. У вас не было досады по этому поводу? Вот на «Рижской» — колоннада как в «Санта-Барбаре», на «Сокольниках» — буйство авангарда, на «Давыдкове» спасатели тушат пожары и разминируют поля, на «Нагатинском Затоне» — рыбы, с которыми теперь все фотографируются (даже вспомнили мем: «Продаете рыбов?» — «Нет, просто показываю»), а у вас черно-белый хай-тек из стекла, камня и металла — вроде и зацепиться не за что.

Татьяна: Это на первый взгляд. Мы очень довольны архитектурой павильона, довольны, как получился вестибюль со «звездным небом», довольны, что оставили сиденья-«камушки» на платформе, что получилось сохранить купол и он дает отражения в зеркалах. Нам было важно не уцепиться за простую аллегорию (можно было выложить клён мозаикой, и дело с концом), а заложить сложный смысл, выразить его в сложной форме.

Александр: Выбор аскетичных, лаконичных решений, в том числе и монохромной гаммы, был обусловлен в качестве противовеса пластике и эстетике станции. Всё-таки у нас есть и подземный «дворец», и сложный павильон, поэтому важно не сделать масло масляное.

Татьяна: Хотелось избежать ощущения аттракциона, чтобы не было «вау, вау, вау» на каждом углу — тут сфотографировал, там сфотографировал. Если люди пройдут станцию от верха и до низа, будет понятно, что мы закладывали в проект.

Сиденья в виде декоративных камней (справа, фото — Brateevsky) вызывают ассоциацию с Девьим камнем в Коломенском (слева, фото — Api.parkseason.ru)

— Читали отзывы в Интернете? Есть ли замечания, с которыми вы согласны, и как выдерживаете хейтерские нападки? Например, я видел комментарии, что наземный вестибюль — это «бутылка виски», камушки назвали «привет, простатит» и так далее.

Татьяна: Некоторые читали. Чаще всего слышим — а где же клены, что за безобразие! Видели сравнение павильона с бутылкой, с совковой лопатой, с хинкалиной. Нас это забавляет. Мы не считаем, что любой зритель должен разбираться в искусстве, уметь строить цепочку выводов и вообще как-то охарактеризовывать увиденное — это совершенно необязательно, все люди разные. А хейта почти и не слышали. Архитектура должна вызывать эмоцию: если не вызывает ничего, вот тут есть повод расстроиться.

— Но камушки-то теплые?

Татьяна: Это ведь не огромный булыжник, а пустое тело, которое покрыто тонким слоем искусственного камня. Оно принимает температуру окружающей среды, и если на него сесть, станет теплым. Кстати, на БКЛ самые маленькие промежутки между поездами — там просто не успеешь посидеть. Но пару дней назад мы были на станции, встретили огромную группу детей, которые разместились на этих камушках с большим удовольствием и целых 80 секунд ждали поезда.

Александр: Мы интуитивно считаем дерево теплым, ковер — мягким, а камень — потенциально холодным. На самом деле в метро большой разницы не будет.

А что дальше?

Татьяна Осецкая на строительстве станции «Кленовый бульвар». Фото: телеканал «Москва 24»

— Каково это — быть архитектором московского метро? Чувствуете себя в одном ряду с Алексеем Щусевым и Алексеем Душкиным?

Татьяна: Нет, конечно.

Александр: Нам до столь далеких звезд еще лететь и лететь. Безусловно, мечта каждого архитектора — войти в историю с объектом, который переживет его и будет жить своей жизнью долго-долго. Строить московское метро — это гордость, строить БКЛ — двойная гордость, строить одну из ключевых станций БКЛ (на «Кленовом бульваре» кольцо замкнулось) — очень большой аванс по жизни.

Татьяна: Это накладывает на нас большую ответственность. Мы не хотели бы, чтобы это оказался наш самый громкий проект, который, скорее всего, еще впереди. Сейчас мы работаем над тем, чтобы переплюнуть самих себя.

— Раз так, какие планы? Хотите построить ещё одну станцию метро, или, может быть, аэропорт?

Татьяна: С удовольствием. В процессе работы над «Кленовым бульваром» мы смогли сформулировать, чего мы бы хотели и чего бы не хотели. Нам приятнее всего заниматься объектами, которые влияют на окружение, на городскую среду, и не очень хотелось бы работать с типовыми, рядовыми, слишком понятными объектами. Мы движемся в этом направлении, не оставляем ни на секунду конкурсную деятельность, иногда побеждаем.

Александр: Ну и, естественно, будем рады, если подвернется возможность построить что-то ещё для Московского метрополитена. Это будет здорово.

Беседовал Даниил Сидоров