Груз, непосильный для души

В конечном счете – к умножению зла на Земле. В одной из рецензий на эту картину читаем такие слова: «Фильм Балабанова выбивает из-под тебя почву, лишает точки опоры, раз и навсегда избавляет от любого частного, религиозного и социального идеализма». Вопрос: зачем?

Если задать его режиссеру, то он, безусловно, найдет тому какое-нибудь рациональное объяснение (или придумает?): затем, чтобы «рассказать правду»; затем, чтобы «раскрыть глаза» зрителю, показать ему бездны души человеческой. Пусть зритель ужаснется, и это станет его первым шагом на пути к очищению. Слова, слова, слова... Да, зритель уходит с этого фильма, ужаснувшись до глубины души. Но это отнюдь не тот очищающий «ужас», который охватывает нас, когда мы читаем Достоевского. Это ужас, который испытывает человек, столкнувшийся с «ужастиком» не на экране, а в реальной жизни. Ужас, парализующий волю и лишающий сил.

Не спорю: фильм А. Балабанова - поступок. Режиссер взял на себя смелость говорить о волнующих его вещах в заведомо непопулярной форме. Но имеет ли все это какое-либо отношение к искусству, к осуществлению художественного замысла в кино? Сомневаюсь. Понимаю, что мои суждения сочтут консервативными, а взгляды - устарелыми, и все же мне представляется, что фильм становится подлинным явлением искусства только в том случае, если он вызывает у зрителя переживания, способствующие душевному очищению. Причем зритель такой картины не догадывается о том, каким образом они вызваны, потому что это сделано тонко.

О фильме А. Балабанова такого не скажешь. Никакой «энигмы»: все понятно. Видно, как сделано, за какие ниточки потянул режиссер, чтобы «выбить» из зрителя нужную эмоцию. А именно: первобытный ужас. Такой ужас, чтобы волосы зашевелились на голове. И этого он добивается нагнетанием фантасмагорически кошмарных сцен: капитан милиции насилует прикованную к кровати молодую девчонку в окружении трупов, один из которых - пресловутый «груз 200», воин-афганец, жених изнасилованной девушки. В промежутках между актами физического насилия «мент»-садист совершает над ней насилие моральное: читает полубезумной жертве письма убитого жениха под душещипательную композицию «Песняров». После таких сцен убийство «маленького человека», вьетнамца Суньки, и арестованного рецидивиста Алексея, мечтающего о «городе Солнца», кажутся прямо-таки невинными забавами.

Все это перемежается кадрами, вызвавшими чуть ли не восторг у рецензентов: прибытие самолета с оцинкованными гробами, на который тут же «погружается» очередная партия свеженьких «воинов-интернационалистов» для отправки в Афган; проезд маньяка с прикованной жертвой на мотоцикле через безликий индустриальный пейзаж под лирически-сладкозвучное пение Юрия Лозы. В общем, готовый набор (запрещенных) психологических приемчиков, нацеленных лишь на то, чтобы вызвать у зрителя определенную эмоцию, и заметных «без микроскопа».

Только вот вопрос: эмоция вызвана, а что дальше? Что будет с потревоженными и «разбуженными» вот таким образом душами зрителей? Выходя из кинотеатра с тяжелым чувством, я вдруг подумала: «А ведь найдутся извращенцы, которые воспримут все это как руководство к действию». Не мешало бы нашим творцам, стремящимся к самовыражению любой ценой, помнить об этом. Помнить об ответственности перед зрителем/читателем/слушателем и перед своей совестью. Ведь за каждое неправедное слово/высказывание/(само)выражение им придется дать ответ в день Суда. А возможно, что и раньше.