Колысь
![]() |
Мы забирались в самые глухие горные деревни, селились в школах, вызывая острый интерес у детей, и оттуда, разбившись на пары, с диктофонами разбредались по разным концам деревень. Задания были не слишком сложные — надо было заходить в дома и беседовать со старыми женщинами о темных преданьях старины, о суевериях, гаданиях, заклинаниях, заговорах, свадебных и похоронных обрядах и обычаях. Хозяйки, как правило, охотно откликались и рассказывали, что помнили. Только не надо было с ними сразу на эти темы заговаривать, а для начала спросить про семью, про детей, про хозяйство и лишь потом переходить к научным изысканиям. Возможно, это была слишком примитивная уловка, и бабки без того все понимали и чего-то важного недоговаривали, а кроме того очень любили послушать, что расскажут им студенты, которые порою знали о свадьбах и похоронах больше, чем сами информанты, но все равно эта темная, древняя, полу-языческая составляющая, с научной точки зрения, была довольно любопытной, и трудности случались поначалу с языком.
В тех местах говорят на смеси украинского, словацкого, польского, венгерского и даже немецкого языков. Но дня через два-три мы осваивались и на вздохи какой-нибудь древней бабушки «колысь (то есть давно) то було», весело приговаривали про себя: «Колись, бабка, колись». Щедрые хозяйки кормили нас галушками, зразами, домашней колбасой и салом, их чоловики (мужья) наливали горилки, вокруг была дивная красота — днем снежные поросшие елями горы, ущелья, ручьи, хутора, ночью большие и близкие звезды и среди них особенно видимый Млечный Путь, который назывался здесь Чумацким шляхом, по которому ехали возчики соли – чумаки и однажды рассыпали свой товар. Возвращаясь в темноте домой и собираясь все вместе в нашей школе, мы спорили, кого лучше сегодня угощали и кто добыл самый ценный материал, который порадует нашего академика, и все это было так здорово, переживалось так остро и счастливо, что, вспоминая теперь те дни и ночи, я с грустью думаю о том, что Украина — другая страна, а западная ее часть, по общему мнению, и вовсе к России враждебна.
![]() |
Тогда в конце 80-х эта враждебность не ощущалась, хотя в селах была жива память и о бандеровцах, и о порушенных церквях и часовнях, и о сосланных в Сибирь и на Крайний Север зажиточных крестьянах. Все это было, но на молодых студентов и аспирантов не распространялось, будь мы трижды проклятыми москалями. Меня другое тогда поразило. Религиозность, живая церковная жизнь была в тех краях не под спудом, а выражала себя открыто и отличалась какой-то особой поэтичностью. Я до сих пор не забыл названия праздников, хотя и не уверен в том, что правильно их пишу — Риздво, Стритиння, Благовищиння, Цвитна нидиля (Вербное воскресенье), Велык дэнь (Пасха), Зэлэна Свята (Троица) — и помню, с какой любовью люди о них нам рассказывали. Почти во всех домах можно было увидеть изображения Спасителя и Девы Марии (правда, не иконы, а сделанные на бумаге, похожие на иллюстрации из «Огонька»), по воскресеньям народ ходил в храм и не работал, иные хозяйки даже печь не топили и не готовили, молодые пары венчались, детей крестили, кладбища ухожены — впечатление было такое, что Советской власти здесь либо нет, либо она как-то подозрительно мягка. Это было ощущение необыкновенного, очень здорового национального начала и гармоничного, ладного бытия.
Неприязнь к России, к русским пришла не оттуда. Я почувствовал ее, когда на обратном пути мы оказались во Львове и проводивший для нас экскурсию аспирант из львовского университета демонстрировал свое превосходство как только мог. Потом я столкнулся с еще большей враждебностью, когда оказался в поездке по Европе с украинскими писателями, когда читал их отзывы о русском языке как языке попсы, да мало ли что еще было… Но украинская деревня так и осталась в моей памяти чудом. Как она сейчас живет, сохранила ли себя, продолжают ли ездить туда экспедиции, не знаю, но напоследок приведу одну из песен, которую мы тогда записали.
![]() |
Мы приезжали всегда уже после того, как проходили и Рождество, и Святки, и Крещенье. Нам рассказывали, как чудно эти праздники здесь празднуют, как ходят по домам люди с колядками и щедривками, как их все угощают, как вспоминают усопших на Бабин вечер (канун Богоявления) и едят в тот день хлеб, соль и чеснок, и однажды одна бабуля спела нам в утешение песенку, которую поют здесь на Крещение:
Тайно речице на святой водице
Пресвята Дива Сына купала,
Сына купала да исповевала —
Хрестывся, хрестывся на Йордан,
Пришли вид неи три жидовеи:
— Пресвята Дива, где ж ты Сына дила?
— Пустила Его у садок вишневый. —
Жидовеи стали, садок вырубали,
Садок вырубали, Хреста не спиймали,
Хрестывся, хрестывся на Йордан.
— Пречиста Дива, где ж ты Сына дила?
— Пустила Его у яру пшеницу. —
Жидовеи стали, пшеницу визжали,
Пшеницу визжали, Хреста не спиймали —
Хрестывся, хрестывся на Йордан.
— Пречиста Дива, где ж ты Сына дила?
— Пустила Сына у Дунай глубокий. —
Жидовеи стали, Дунай вычерпали,
Дунай вычерпали, Хреста не спиймали,
Хрестывся, хрестывся на Йордан.
С этими словами бувайте здоровы,
Бувайте здоровы, дай Господи-Ненько,
Хрестывся, хрестывся на Йордан.
Впервые опубликовано 2 февраля 2011 года
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции