"Басилевс" Славниковой: смысл жизни и таинство смерти (ч. 2)

Художественные размышления о Божественном промысле

Несмотря на то что Славникова с такой скрупулезностью нанизывает бисеринки на ниточку сказочно-мифологического сюжета, автоинтерпретацию своего рассказа она предлагает сугубо религиозную. Воспользуемся этой подсказкой - ведь она указывает на более глубинные и не столь очевидные смыслы «Басилевса», позволяя не просто разглядывать затейливое кружево слов и ассоциаций, а задуматься над какими-то сущностными моментами жизни современного человека.

Говоря о Елизавете Николаевне, Славникова подчеркивает неслучайность ее существования - Бог возложил на нее определенную миссию, что невольно чувствовали и люди, в ее жизнь вовлеченные: «Вся она, казалось, была продуктом Божьего произвола, и поэтому за ней стояло много необъяснимого... заслуженные старики, общаясь с Елизаветой Николаевной, смутно ощущали, что помещены в центр неимоверно точно и тщательно устроенной игрушки, вроде призрачной детской железной дороги...»

Писательница идет дальше - она предлагает четкое и однозначное разъяснение этого Божественного задания. В начале рассказа это звучит намеком на некую тайную цель бытия Елизаветы Николаевны, цель, которую автор уже знает, а читателю предстоит узнать: «...но не они были мишенью существования маленькой женщины... Поэтому в один прекрасный момент невидимая рука убрала со сцены все лишнее».

Здесь же описана и та метафизическая схема, по которой будут разворачиваться Главные События жизни Елизаветы Николаевны: «Она была неловка - часто что-то разбивала, некстати входила в комнату, говорила не то. Но глупости ее вдруг запускали очень длинные причинно-следственные связи - как одно движение пальца валит костяшку домино, вызывая перелив целой ленты костяшек, отчего высвобождается рычажок, льется вода, катится по желобу тяжеленький шар». Трагический финал разыгрывается точь-в-точь по этому плану. Причем бедной женщине достается роль даже не пальца (ее играет невидимая рука Божьего Промысла), а несчастной, ни в чем не виноватой костяшки - Елизавету Николаевну толкают, она роняет на проезжую часть кошелку с деньгами, наклоняется за ней, ее сбивает машина... и запускается сложная цепная реакция, которая, наконец, приводит к тому Результату, ради которого, получается, и прожила свою земную жизнь Ракитина.

Славникова настойчиво, даже, пожалуй, навязчиво, подчеркивает продуманность всего происшедшего: «После многие свидетели происшествия не могли отделаться от ощущения, что все случившееся было устроено нарочно», или, повторяя образ из начала рассказа: «Наиболее чуткие рассказывали, что их точно обвело громадной механической игрушкой, вроде тех, где от толчка переливаются лентой пивные пробки, высвобождаются шарики, падает груз. Все было рассчитано по секундам и миллиметрам, не хватало только старухи, которая и вылезла на обледенелую сцену, подрагивая безобразной шляпой, на которую словно был надет увядший и засохший траурный венок».

Чтобы завершить впечатление, Славникова прибавляет и мистический штрих: выполняя, пусть и несознательно, свою Божественную Миссию, Ракитина и внешним видом становится похожа на те создания, которые, как известно, созданы как служебные духи - проще говоря, она превращается в ангела, сначала как будто, а потом вроде бы и почти совсем взаправду (сперва это «копошащаяся фигурка, у которой из-за игры лучей словно выросли на кругленькой спине стеклянистые крылья»; затем водитель сбившей ее машины видит, как «с бабки свалилась навзничь громадная бурая шляпа и одновременно у нее за спиной затрепетали прозрачные крылья», наконец, она впрямую два раза называется «золотоволосым ангелом»).

Итак, по Славниковой, Бог за много лет до совершившегося события избрал Елизавету Николаевну для некоей определенной цели. Он выстроил всю ее жизнь так, чтобы в определенный момент она появилась на определенном месте и совершила некое определенное действие. Более того, для полноты эффекта Он даже отметил ее «выход на сцену» символическим знаком «избранничества на смерть» (безобразная шляпа, похожая на засохший траурный венок).

Ради чего же все это было нужно?

Судя по тексту, для того, чтобы в результате этой сложнейшей автокатастрофы погиб харизматический лидер одной политической партии.

Эта примитивная развязка немного похожа на легкость, с которой обыватели рассуждают о вещах, которых почти не дерзают касаться люди с большим духовным опытом («Антоний, не испытывай судьбы Божии...»).

Неужели мысль, скрывающаяся за столь глубоким и многообещающим повествованием, - это очередная, достаточно банальная попытка построить фаталистически детерминированную картину мира и только?

Вслед за разочарованием приходит естественное недоверие: предложенная нам интерпретация - игровая обманка, отвлекающая от подлинного метафизического смысла рассказа. Во всяком случае, так хочется думать, потому что иначе «Басилевс» просто не стоит минут, затраченных на его чтение.

«Да не увесть шуйца твоя...»

В чем же тогда глубинный смысл данного рассказа?

Вернемся к первой метафизической посылке Славниковой: жизнь Елизаветы Николаевны неслучайна, у нее есть цель, заложенная Богом.

Но цель эта все-таки не в нелепой роли летящего по желобку шарика, призванного нажать в конце полета на нужный рычажок.
Ракитина выполняла данное ей Богом задание не смертью своей - а жизнью. Своей беззащитностью, беспомощностью и потребностью в заботе и опеке она будила в окружающих ее мужчинах сострадание и желание делать добро. И, как лакмусовая бумажка, показывала действительное состояние их душ - то, что они не способны ни на то, ни на другое.

Трое благодетелей, делая ей добро, никак не могли достигнуть зримого результата - и это их мучило и изматывало. Как жестко формулирует это один из них, господин Т., «эта вдовица - прирожденный паразит. Такие существа издают вибрации, чтобы подманивать доноров... Знаете, как сладко их баловать, намного слаще, чем своих детей, например... С ними делаешь массу добра - и ни во что, в пустоту. И так от этого устаешь, что лучше бы камни таскал». Нечто подобное испытывает и Павел Иванович: «Эртель сознавал, что добрые дела, на которые Елизавета Николаевна провоцирует и подвигает нескольких мужчин, на самом деле не становятся добром - тем подлинным субстратом, прибавление которого в мире благотворно для человечества. Ничего на самом деле не прибавлялось от всех этих умиленных порывов, фальшстартов добра. Это изнуряло, высасывало соки. Все это было лишено какой-то высшей целесообразности».

Вера в необходимость целесообразности и зримой результативности добра - установка неверующей части человечества со времен гуманизма. Такому «вымеренному добру» в рассказе противопоставляется добро, как таковое, как самоцель, не нуждающееся в каких-то поощрениях (в виде благодарности, зримых изменений в жизни того, кому благодетельствуют, и, самое главное, в виде внутреннего удовлетворения от того, что я сделал что-то хорошее и важное). То самое евангельское безвозмездное и безрезультативное по земным меркам добро, которое камнем преткновения встает перед любым благоразумным язычником: вам слушающим говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас... И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Лк. 6:27-33; Мф. 6:3).

Испытание состраданием

Как видно из отношений троих мужчин с Ракитиной, современный человек не может справиться с необходимостью бесконечной любви и безрезультативной жалости, в которых нуждается Елизавета Николаевна, у него нет на это духовных сил, ему не на что опереться, чтобы выдержать это испытание. Поэтому каждый из героев, увидев безуспешность своих попыток изменить к лучшему жизнь Ракитиной, пытается превратить испытываемое им чувство сострадания в нечто осязаемое и результативное.

Господин Т. - в сознательное отвращение к паразитизму беспомощности, которой невозможно помочь. «Таких стрелять, чтоб не мучились», - говорит он. И это философия, выстраданная всей его жизнью: «Господин с тоскливыми глазами ненавидел беспомощных людей. Он много оторвал для них от себя, в том числе большие куски нормальной человеческой души, но никого не сделал счастливым. Радость его от собственных щедрых даров всегда бывала обманута, поругана ничтожеством, в которое немедленно впадали его беспечные и ни к чему не пригодные родственники, едва кончалось действие денег».

Господин К. - во вспышку яростного протеста и последующей страстной ненависти не только к Елизавете Николаевне, но к любому доброделанию в принципе («...Я, конечно, некрасиво себя повел. Зато освободился. А в конце концов и вы сделаете то же, что я сделал. А может, кто-то из вас ее и вовсе убьет! ...Вот будет Новый год, велю своим ребяткам поймать какого-нибудь Деда Мороза и морду ему расквашу, чтоб не ходил с мешком»). Эта ненависть к творению добра сразу реализуется в жизни господина К. в виде очень показательного по своей холодной жестокости поступка: он прекращает «финансировать детскую команду спортсменов-инвалидов - как раз накануне соревнований, к которым юные колясочники, мыча от напряжения, готовились полгода» да еще прибавляет к этому равнодушный приговор (звучащий странным отзвуком слов господина Т., сказанных им про Елизавету Николаевну): «Таких душить новорожденными, чтоб не мучились».

Эртель превращает изматывающее сострадание в столь же страстную, как ненависть господина К., любовь к Ракитиной. Некоторые критики говорили о том, что «Басилевс» - рассказ о платонической любви. На самом деле все совсем наоборот: этот рассказ ярко демонстрирует неспособность современного человека на платоническое чувство, то есть опять-таки на чувство без зримого конечного результата. Темы платонической любви и сострадания в рассказе тесно переплетаются, создавая единое целое, описываемое - что показательно - в эротических образах («Маленькая женщина... проникала им в подкорку и возбуждала, бередила, ласкала центры удовольствия. То было удовольствие от собственного великодушия, от денег, весьма уже приевшихся... Однако страсть не разрешалась удовлетворением»).

Жалость Эртеля к беззащитной и беспомощной вдове, ища какого-то результативного выхода, превращается в сексуальное влечение, которое настойчиво вторгается в его мысли, а в жизни сублимируется весьма причудливым образом: «Эртель не мог с собой совладать. Он ревновал Елизавету Николаевну... подозревая, что она, с ее послушанием и безучастностью, вполне способна исполнить в своей... вдовьей постели пожелания спонсоров. Он боялся дотронуться до ее зыбко белеющих пальцев и вместо этого наглаживал кота».

Сублимация достигает своего апогея, когда сразу вслед за описанием сугубо платонических (внешне) отношений героев следует довольно откровенная эротическая сцена интимной близости этого самого кота и его «любимой жены» - старой плюшевой крысы. В этой сцене, по-видимому, выплеснулись те страсти, которые кипели в душе самого Павла Ивановича. Возможно, страстное желание Эртеля сделать из Басилевса чучело - это такая же сублимация его влечения (вспомним об указанной ранее связи сюжетных линий Эртель - Басилевс и Эртель - Ракитина), точнее, попытка облечь его в какие-то осязаемые формы.

В связи с Елизаветой Николаевной один из троих благодетелей вспоминает «Пиковую даму» с одноименной Ракитиной героине. Но сам двоящийся образ старухи - девушки Лизы, изводящей троих мужчин своей трогательной уязвимостью, вызывает ассоциацию с другим литературным произведением - «Преступлением и наказанием» Достоевского, в котором Раскольникова столь же мучительно преследовал образ бессмысленно убитой им беспомощной и убогой Лизаветы. Ракитина тоже, как призрак, преследует троих мужчин, несознательно, просто самим фактом своего существования обличая неспособность окружающих ее людей на безвозмездную и бесконечную жалость, на безответное и незаметное добротворение. Дело не в ограниченности материальных возможностей, а в отсутствии чего-то главного в их душе. Эти люди страдают от возникающего в сердце сострадания, как от ноющей боли, и так же, как от боли, жаждут от него избавиться любой ценой. В обнажении этой скрытой духовной болезни современного человека, скорее всего, и заключается тот высший онтологический смысл жизни Ракитиной, на существование которого столь настойчиво намекает Славникова.

Фотографии с сайтов www.ekle.freeland.ru, artnow.ru