«И мы жить не сможем, если забудем...» Воспоминания о духовном отце
По слову одного из чад отца Александра, «самое главное относится к той тайне, которая есть в отношениях между подлинным духовником и его даже самыми недостойными, но духовными чадами. Это тайна любви Христовой. Это то настоящее, чего мы так ищем в Церкви. Не только того, о чём мы можем прочитать в книгах... Вот живой человек, который сам поступает по Евангелию. И ты видишь, что это возможно, и ему веришь. Вот так по-глубокому, до конца. Не в том смысле, что не подведёт, а в том смысле, что то, что он говорит, чему учит, есть до конца правда Евангелия». И дай Бог каждому встретить на своем жизненном пути человека, о котором можно было бы произнести такие слова!
Протоиерей Николай Скурат, клирик храма Илии Обыденного:
Моя семья ходила в Обыденский храм Илии-пророка уже давно. Еще моя бабушка Елена Владимировна Апушкина ходила, и дедушка иногда с ней вместе, и тетя, и мама, когда была еще девочкой, потом уже девушкой... Моих родителей венчал отец Александр Толгский, но мое окормление уже целиком было в руках отца Александра Егорова. В отличие от отца Александра Толгского «Большого», отца Александра Егорова называли отцом Александром «Маленьким», потому что он был маленьким и по росту, и по положению был младшим священником в приходе.
Отец Александр Толгский принял нашего отца Александра «Маленького» в 1951 году после окончания семинарии, и с тех пор тот служил в нашем храме, стараясь сохранить традиции, которые были при отце Александре Толгском и последующих настоятелях. Конечно, в моем детстве наши контакты были весьма, я бы сказал, ограниченными: батюшка по головке погладит или благословит. А уже потом мама иногда стала брать нас с собой на раннюю литургию, которую батюшка любил служить. А потом я к батюшке пришел исповедоваться и, вот таким образом, плавным и естественным, стал духовным чадом отца Александра и до самого конца его жизни ходил к нему.
Конечно, отцу Александру были известны все мои проблемы, мое бытие, когда я учился, когда работал, когда началась деятельность при нашем храме. По благословению отца Александра я принял участие в организации библиотеки, в которой мы сейчас с вами сидим. И это, конечно, не случайно, потому что библиотека - детище отца Александра.
Когда неожиданно возникла проблема с церковнослужителями, отец Александр призвал меня в чтецы. Стоял 1993 год. И хотя мы в тот момент испытывали определенные материальные трудности и ждали рождения малыша, но все же служить Церкви было моей потаенной мечтой, и я согласился. После отец Александр благословил на диаконство. И вот уже десять лет по молитвам отца Александра я служу в нашем храме и стараюсь, в свою очередь, сохранить традиции, которые сохранял он сам: две Божественные литургии в наши традиционные праздничные дни, акафистные пения преподобному Серафиму, Илие-пророку, иконе Божией Матери «Нечаянная Радость».
И чем дольше я служу, тем тверже убеждаюсь в том, что заведенные некогда традиции надо поддерживать, потому что они учитывают опыт многодесятилетнего служения в храме, и, пытаясь улучшить их, скорее ухудшишь. Ведь традиция на самом деле и заключается в воплощении опыта, приобретенного десятилетиями. Может быть, и кажется иногда - ну зачем существует тот или иной обычай, а не лучше ли так или иначе сдвинуть то или иное послушание или расписание? И вот в конце концов случается ЧП, которое показывает, что лучше было сделать все так, как делалось раньше.
Служил отец Александр замечательно - спокойно и вдохновенно. Он ведь очень много служил за свою жизнь, представьте - 50 лет служения! Он служил настолько плавно, и так у него все получалось, что он успевал отслужить и раннюю литургию, и водосвятный молебен после нее, и даже беременных и старушек поисповедовать, которые не могли вечером к исповеди прийти, и проповедь сказать, и крест дать. А народу в храме тогда было гораздо больше, чем сейчас, потому что храмов в Москве насчитывалсь около сорока. Когда отец Александр совершал какую-нибудь торжественную службу, это происходило без лишней суеты, сосредоточенно. Кроме того, он был человеком музыкальным, очень хорошо пел величания, «Да исправится...» постом, любил служить акафист преподобному Серафиму, он его неукоснительно совершал в течение многих десятилетий.
Понимаете, он был родной человек, и этому никогда не найдешь замену. Можно только найти какого-то нового человека, который станет близким, но замену родному найти невозможно. Не в ущерб всем нашим батюшкам и многочисленным духовникам, которых я уважаю. Это родной был человек, потому что знал все твои потроха. Причем он был человеком духовно мудрым и практически мог всегда посоветовать правильно и точно.
Он был строг там, где необходимо. Строгость не является каким-то универсальным правилом духовничества. Где-то пастырь должен быть строгим и очень строгим, где-то - помягче. Он всегда говорил на проповеди перед общей исповедью о необходимости молиться и дома и посещать храм Божий, потом, когда это стало возможным, читать душеполезную литературу. А о том, что надо читать Евангелие, он говорил всегда. Вот это самое главное. Сложно искать специфику у какого-либо «доброго пастыря». Главное дело пастыря - вести ко Христу. Если священник своей жизнью и делами доносит до прихожан евангельское учение, то это самое главное, что он должен и может сделать. А какие-то особенности как раз могут уводить от этого.
Игумения Иулиания (Каледа), настоятельница Зачатьевского монастыря:
Вспоминается, что, когда я в детстве ходила на исповедь к батюшке, часто во время больших праздников не было возможности исповедовать каждого ребенка индивидуально. Тогда обычно батюшка собирал нас, всех деток, около аналоя. Он вставал около аналоя сам и ставил всех нас, маленьких, поближе к себе, больших чуть дальше. Он начинал говорить с нами какими-то простыми словами о том, что мы должны слушаться родителей, не обижать младших братьев-сестер, жить дружно, молиться.
Говорил он очень просто и с такой любовью! Всем ведь известно, что родителей надо слушаться, но у него всегда такие живые примеры были. Один раз он говорит: «Вот вы представьте, сейчас вы еще совсем маленькие, юные. Если маленькое деревце начнет расти криво, к нему палочку привяжут, оно растет ровнее. А если дерево уже большое, то какую палочку ни привязывай, оно уже никогда не выпрямится. Так вот и вы, если начнете сейчас с Божией помощью стараться жить по заповедям, то выпрямитесь и вырастите стройными деревцами, а если сейчас стараться не будете, то потом сложно будет». Помню, я отходила от аналоя, и мне так хотелось ровненьким деревцем быть.
Потом, когда я уже выросла, стала в храме много помогать. В храме всегда бывают разные искушения. Однажды, помню, позвал меня батюшка в весенний день к аналою. Солнышко такое яркое было, а окна еще не успели помыть после зимы. И батюшка так показывает на окно и говорит: «Посмотри, окно чистое?» - «Да нет, - говорю, - батюшка, грязное». - «А ты на солнышке хорошо видишь, что он грязное?» - «Конечно, батюшка». - «А если в темноте бы, ты сейчас увидела бы, что оно грязное?» - «Нет, батюшка, не увидела бы». Думаю: что-то батюшка интересно так со мной разговаривает. А он мне и говорит: «Вот ты знаешь - чем ближе к свету, тем ярче тени. Чем ближе к Богу, тем больше всяких искушений. Ты никогда не смущайся, если в храме увидишь или услышишь, что люди, может быть, как-то не так поступают. Чем больше человек старается к Богу приблизиться, чем больше он к Нему приближается, тем действительно ярче эти тени, тем больше враг рода человеческого ставит ему подножку. Что бы ты ни увидела, что бы ты ни услышала - никогда ничем в храме не смущайся. Помни, что ничего без промысла Божия быть не может, что по мере приближения к солнцу правды все делается виднее». Сначала я не придала значение этим словам, а потом часто их вспоминала с благодарностью.
Наш батюшка с огромным почтением и уважением относился к священноначалию и к нашему Святейшему Патриарху Алексию. И вот когда отец Александр уже болел, лежал в больнице, то отцы собрались его пособоровать. Как раз то ли накануне, то ли в этот день я была у Святейшего Патриарха и рассказала ему, что батюшка тяжело болеет. Святейший передал батюшке благословение, поклон и передал, что за него молится и призывает Божие благословение. Помню, после соборования батюшка со смирением всех поблагодарил, попросил у батюшек, многие из которых были его духовными чадами, все молодые и годились ему в сыновья, прощения за доставленные хлопоты. Потом я подошла к нему и говорю: «Батюшка, Святейший Патриарх просил передать вам благословение и что он молится за вас». Он так был тронут! Он так был рад! «Спаси его Господи! Ты передай ему мою сыновнюю преданность, сыновнюю благодарность. Я так ему благодарен за все!» Просто удивительно, как такой уже маститый протоиерей благоговел перед Патриархом, был всегда очень покорным священноначалию.
Смирение у него всегда было удивительное. Я помню, когда уже стала игуменией, слышу, что в разговоре батюшка меня называет на «вы». Я сначала думала, что мне показалось. А потом слышу - один раз, второй, мне даже не по себе стало. Я говорю: «Батюшка, вы что, ко мне на «вы» обращаетесь?!» Он отвечает: «А как же, полагается сан игуменский уважать!»
Пасхальные заутрени особые были, их батюшка служил с большим подъемом. Батюшка особенно любил службы Страстной и Светлой седмиц. Он говорил, что они являются стержневыми в годичном круге богослужения. И мы, переживая в эти две недели Страдания Господа, а затем Его Воскресение, получаем силы на весь год, чтобы нести свои послушания, свои трудности. Он говорил, что без этих недель невозможно жить.
Я помню, он рассказывал, как его духовник отец Алексий Доброседов из Богородского храма впервые ввел его в алтарь со словами: «Запомни то чувство, с которым ты вошел в алтарь, чувство Божиего страха и благоговения. Всегда входи в алтарь с таким чувством». И потом, когда батюшка отслужил первую литургию, отец Алексий советовал ему на всю жизнь запомнить то внутреннее состояние благоговения и страха Божия и с ним служить всю жизнь! И действительно батюшка всю жизнь служил именно так, с благоговением и подьемом, всегда входил в алтарь с чувством предстояния перед Богом. Вот это чувство предстояния пред Богом было всегда - и когда он служил, и когда просто беседовал, и когда исповедовал.
Как говорил один батюшка, каждый священник представляет собой три «а»: «алтарь», «амвон» и «аналой». Кому-то Господь дал больший дар слова, проповеди, т. е. «амвона». Кто-то имеет дар служения, «алтаря», через молитвы призывая людей к Богу, а у кого-то служение особенно выражено через «аналой», через духовничество. Батюшка, конечно, был наделен сполна всеми этими дарами, но основным был «аналой». Когда батюшка исповедовал, то всего себя отдавал этому человеку, чувствовалось, что он очень трепетно относится к тому, кто стоит перед аналоем. Всегда батюшка боялся затмить собой образ Христа, образ Бога, чувствовалось, что Господь рядышком стоит, а батюшка только посредник. И бывало даже так, что придешь на исповедь и не решаешься что-то сказать, страшно бывает открыться, трепещешь. Я говорила ему, что боюсь, не знаю, как сказать. А он тогда: «Ну, давай твою руку». Положит руку на аналой, сверху положит свою руку, прямо чувствуешь такую поддержку, что вот он стоит тут рядышком с тобой, молится за тебя, переживает, и этой своей молитвой, своим участием помогает тебе. Вот так постоишь, он подержит руку на твоей руке, и потом вроде начинаешь говорить, начинаешь каяться. Иногда, помню даже, подходила на исповедь, говорила: «Батюшка, дайте мне руку свою, пожалуйста, я не могу так сказать». Бывало иногда, он голову приложит к своей голове, стоишь, чувствуешь, что он молится, молится - и легче вроде каяться. А иногда бывают какие-нибудь затруднительные вопросы, он скажет: «Подожди, постой здесь», уйдет в алтарь, помолится, потом выходит и начинает дальше что-то говорить.
Воспоминания записаны в 2006 году. Материал подготовила Александра Никифорова. Фотографии Елизаветы Любимовой
Продолжение следует...
