Истинные христиане против идолопоклонников: риторика иконоборческих споров

Лев Луховицкий. Выступление 19 мая 2011 г.

Было бы излишне самоуверенно пытаться осветить в небольшом сообщении полемические стратегии иконоборцев и иконопочитателей во всей полноте на протяжении более чем вековой истории спора об иконах в Византии (726/730–843). Я опишу лишь один прием, которым пользовались иконоборцы, а затем расскажу о том, что могли противопоставить этому приему иконопочитатели.

Сразу оговорюсь: «иконопочитатели» и «иконоборцы» - термины весьма условные. Они приняты в современной науке, но не соответствуют тем, которые использовались в Византии в период иконоборческих споров.

Анализ греческих источников, относящихся к VIII–IX вв., показывает, что иконоборчество per se (понятое как открытая декларация борьбы против священного образа)было совершенно чуждо риторике приверженцев того учения, которое в современной науке получило наименование «иконоборчество». В науке в качестве его обозначения закрепилось не самоназвание, а полемический ярлык, которые использовали его противники, то есть те, кого мы сейчас называем иконопочитателями.

Проще говоря, ни один иконоборец не назвал бы себя εἰκονοκλάστης, а свое учение εἰκονομαχία. Отметим в скобках, что в современном употреблении слово «иконоборец» имеет вполне широкое распространение (не говоря уже о том, что в английское iconoclast приобрело значение «радикал, борец с догмами и предрассудками»), например, текстовый редактор Word парадоксальным образом знает слово «иконоборец», и в то же время подчеркивает красным слово «иконопочитатель»

Если проанализировать риторику иконоборцев, мы увидим, что иконоборцы  стремились представить конфликт, участниками которого были, не как противостояние иконоборчества и иконопочитания, но исключительно как спор двух типов иконопочитания. Один из них – тот, который отстаивали они, - является правильным, поскольку почтение воздается истинному образу, а второй (идолопоклонство) – неправильным, поскольку в качестве объекта почитания выбран не настоящий, а ложный образ.

«Пускай веселятся, ликуют и дерзновенно глаголют те, кто с искренней душой творит, обожает и почитает истинный образ Христов» (τὴν ἀληθῆ τοῦ Χριστοῦ εἰκόνα…ποθοῦντες καὶ σεβόμενοι).  Эта фраза принадлежит не убежденному защитнику иконопочитания, а  является цитатой из постановления собора, созванного по инициативе императора-иконоборца Константина V Копронима (741–775), который дал богословское обоснование иконоборческого учения.

Говоря об иконоборческих спорах, мы должны непременно иметь в виду неполное соответствие русского термина «икона» греческому «εἰκών». Греческое слово имеет несколько более широкое значение и поэтому в ряде случаев более уместным будет перевод «образ».

Авторы вероучительного определения иконоборческого собора 754 г. (оно, как и все остальные иконоборческие сочинения, к несчастью, сохранилось лишь в составе опровержений, принадлежащих перу защитников иконопочитания) избегают употребления термина «εἰκών» в негативном смысле. То, против чего они выступают, называется либо «обманным живописанием подобий в красках» (ἁπατηλὴ τῶν ὁμοιωμάτων χρωματουργία), либо «беззаконным живописным ремеслом» (ἀθέμιτος τῶν ζωγράφων τέχνη).

19 мая 2011 года.

Если слово «εἰκών» все же употребляется, то непременно с уточнением, которое показывает, что в действительности применение этого термина к живописному изображению некорректно, поскольку такое изображение является всего лишь «как будто бы образом» (δῆθεν… εἰκών), либо «лжеименно создаваемым и называемым… образом» (ψευδονύμως γιγνομένη καὶ λεγομένη… εἰκών), либо «бездушным и безмолвным образом» (εἰκών ἄψυχος καὶ ἄναυδος). По словам иконоборческих епископов, их оппоненты лишь «полагают, что пишут образ Христов» (τοῦ  Χτριστοῦ εἰκόνα γράφειν οἰόμενοι).

Что же, по их мнению, является образом на самом деле?

В трактовке авторов ороса «лжеименному образу» Христа (ψευδώνυμος – то есть такому, чье имя не соответствует сущности) противопоставлен «неложный образ» (ἀψευδὴς εἰκών), которым могут считаться только евхаристические дары.

Авторы постановления не дают общего определения понятия «образ», однако формулируют признаки, необходимые для того, чтобы тот или иной образ считался «неложным». Во-первых, истинность евхаристического образа подтверждается тем, что он был завещан людям самим Богом (θεοπαράδοτος). Во-вторых, хотя евхаристический хлеб может считаться телом Христа лишь «по установлению» (θέσει), все же благодаря «некоему освящению» (διά τινος ἁγιασμοῦ) ему доступно обожение «по милости» (χάριτι), поскольку благодаря участию Святого Духа происходит превращение «профанного в священное» (ἐκ τοῦ κοινοῦ πρὸς τὸ ἅγιον).

 «Лжеименный образ» (то есть икона в нашем обычном понимании) не удовлетворяет двум названным критериям: он не был завещан Христом и не может стать священным, поскольку не предусмотрено какой-либо «священной молитвы, освящающей его» (οὔτε εὐχὴ ἱερὰ ἀγιάζουσα αὐτὴν). (Отметим, что отцы II Никейского Собора не представили возражений на это утверждение. В византийской литургической практике в этот период отсутствовал чин освящения икон. Согласно Иоанну Дамаскину, патриарху Никифору и прп. Феодору Студиту, Божественные энергии присутствуют в образе благодаря надписанию на иконе имени изображенного на ней).

Можно спорить о том, имеются ли в святоотеческой традиции основания для подобной трактовки образа (этим вопросом в свое время весьма плодотворно занимался С. Геро), однако очевидно, что риторика Собора 754 г. в действительности является риторикой почитания, а не отрицания образа, это апология истинного и осуждение ложного образа Христа.

Сходную картину можно наблюдать в следующем официальном иконоборческом документе. Иконоборческие иерархи, составившие определение 815 г., вновьиспользуют уже виденные нами термины «бездушные образы» и «лжеименный образ», а также близкое им выражение «мертвые зрительные начертания» (νεκραὶ χαρακτήρων ὄψεις), и формулируют свое понимание истинного образа.

Неложными, «как будто бы живыми образами» (οἶόν τινας ἐμψύχους εἰκόνας) святых являются их добродетели, запечатленные «в писаниях о них» (ἐν γραφαῖς περὶ αὐτῶν). Причем это образы не тел, но душ святых: «ибо сказанное ими – образы их душ» (τὰ γὰρ παρ’αὐτῶν εἰρημένα τῶν ψυχῶν αὐτῶν εἰκόνες εἰσί). Дело любого христианина – пытаться по мере сил воскресить святых в себе, подражая их добродетельным поступкам: «Итак давайте посредством добродетелей обратим их заповеди в их образы» («οὐκοῦν εἰκόνας αὐτῶν τὰς αὐτῶν ἐντολὰς δι’ἀρετῶν στήσωμεν»).

Если мы обратимся к одному менее официальному иконоборческому источнику, то увидим, что его автор в каких-то аспектах согласен с иконоборческими епископами 754 г. и 815 г., а в каких-то нет.

Как и составители иконоборческого ороса 754 г., император Константин V в «Вопрошаниях» придерживается мнения, что истинным образом Христа являются лишь евхаристические дары. Обоснование также весьма похоже на то, что мы видели раньше: во-первых, этот образ был завещан ученикам и апостолам самим Спасителем, во-вторых, «посредством священнодействия он превращается из рукотворного в нерукотворный» (διὰ τῆς ἱερατικῆς τελετῆς ἀναφερόμενος ἐκ τοῦ χειροποιήτου πρὸς τὸ ἀχειροποίητον). Однако в отличие от составителей ороса Константин в начале своего рассуждения дает и более общее определение образа, это «производная от некоего первообраза» (παράγωγος πρωτοτύπου τινὸς), которая «единосущна изображаемому» (ὁμοούσιον... τοῦ εἰκονιζομένου). В его понимании, это условие необходимо, «чтобы сохранилось целое» (ἵνα τὸ ὅλον σωθῇ). Евхаристические дары прекрасно подходят под это определение: «даже если мы пожелаем считать их образом Его тела» (καὶ κἂν ὡς εἰκόνα τοῦ σώματος αὐτοῦ θελήσωμεν λογίσασθαι), это будет вполне правомочно, поскольку, обратившись в плоть и кровь Христову, они станут «производными от Него» (ἐξ ἐκείνου παραχθέν), то есть сохранится основополагающий критерий производности от первообраза.

В то же время нельзя не отметить, что язык Константина можно назвать более иконоборческим, чем язык ороса 754 г. В первых двух (более ранних) «Вопрошаниях» он избегает термина «образ» в положительном смысле, предпочитая выражения «отпечаток» (τύπος) и «форма» (μόρφωσις). А в третьем «Вопрошании», которое написано позже первых двух и характеризуется несколько более агрессивным тоном, он несколько раз использует слово «образ» в негативном смысле исключительно в значении «живописное изображение».

На кафедре византийской и новогреческой филологии

Каков же был ответ на иконоборческий тезис о «лжеименности» икон? Наиболее полный и обоснованный ответ был дан только в начале 9 в. свт. Никифором, патриархом Константинопольским (806–815 гг.). Никифор ввел связанные между собой понятия «христоборцы»  (χριστομάχοι; в ряде случаев даже «богоборцы» – θεομάχοι) и «имяборцы» , где под «именем» подразумевается само слово «образ». Иногда это название заменяется на описательное выражение «отвергнувшие даже имя».

Согласно Никифору, его оппоненты вводят термин «лжеименный», во-первых, «чтобы устранить даже само слово «образ» (ἵνα καὶ αὐτὸ τῆς εἰκόνος ὄνομα ἐκ μέσου ποιήσωσιν), а во-вторых, чтобы «приписать ложь первообразам» (τοῖς ἀρχετύποις τὸ ψεῦδος ἀνάπτοντες).

Первое обвинение строится на том, что, в интерпретации Никифора, учение иконоборцев неизбежно ведет к отрицанию самой природы подобия, а значит они должны полностью изгнать слово «образ» из своего языка. Ведь невозможно «истинно сущее и по природе способное быть изображенным запретить живописать одним образом, и в то же время позволить изображать каким-то иным образом» (τὸ μὲν οὕτω γράφεσθαι κωλύσειεν, ἐτέρως δὲ εἰκονίζεσθαι συγχωρήσειεν). Это в свою очередь ведет к тому, что иконоборцы более не должны считать Сына образом Отца, человека – созданным «по образу Божию», священников во время литургии – образами небесных сил, церковное убранство – образом небесного устройства, священные книги – образами их создателей и т.п.

Второе обвинение покоится на более глубоких философских основаниях. Никифор утверждает, что «образ нельзя назвать ложным, если только он не лишен первообраза» (ψευδὴς γὰρ οὐκ ἂν ῥηθείη εἰκών, εἰ μὴ ἀρχετύπου ἀμοιρήσειεν). Отношения образа и первообраза описываются с помощью аристотелевской категории «отношения» (τὸ πρός τι), следовательно «если одному их них будет приписана ложь, то и второе окажется ложным» (εἰ πρὸς θάτερον τὸ ψεῦδος ἐπιφημισθείη, καὶ τὸ ἕτερον ὡσαύτως τὸ ψεύδος ἂν ἀπενέγκοιτο). Именно в этом кроется отличие образа от идола: образ имеет первообраз и не мыслится в отрыве от него, идол же не имеет первообраза. Согласно Никифору, изображения мифических созданий (таких как гиппокентавры и козлоолени) не являются образами, поскольку сами эти создания не существуют (μὴ ὑφεστῶτα). Следовательно, истинная цель иконоборцев – доказать, что нет и самого Христа: «…получается, что они объявляют самого Христа ложным Христом и ложным Царем (αὐτὸν τὸν Χριστὸν ψευδῆ Χριστὸν καὶ ψευδῆ βασιλέα). Еще более явным образом окажется, что их учение провозглашает Христа лжеименным, вовсе не существующим, ибо всякому ясно, что ложь – это не-сущее» (καὶ Χριστὸς ψευδώνυμος, μηδαμῇ μηδαμῶς ὢν· τὸ γὰρ ψεῦδος μὴ ὄν ἐστιν παντί που δῆλον).

Отсюда проходящее рефреном через основополагающий трактат Никифора «Apologeticus atque Antirrhetici» утверждение, что иконоборцам «тяжко видеть Христа и на иконе» (βαρὺς καὶ ἐν εἰκόνι βλεπόμενος). Это, естественно, подразумевает, что в действительности Христос был бы им еще более отвратителен, и они вновь распяли бы его. Здесь обвинение смыкается с определением иконоборцев как «новых иудеев», которые хотят завершить дело старых и восстают даже против памяти Христа. Эта фраза, отсылающая к 12-й главе Книги Премудрости Соломона («Тяжек нам есть к видению, яко неподобно иным житие его»), с незначительными вариациями повторяется во всех частях сочинения, подытоживая каждый его раздел и суммируя все вышеизложенные аргументы.

С другой стороны, именно такое утверждение позволяет Никифору объявить своих противников богоборцами и поразить их собственным оружием. Пусть иконоборческие епископы называют иконы «лжеименными», но и сами они «со всей справедливостью будут сочтены лжеименными христианами и христоборцами» (ψευδώνυμοι Χριστιανοὶ καὶ χριστομάχοι δικαίως μάλα νομισθήσονται).

Несомненно, подобная критика была весьма эффективна и смогла скомпрометировать «иконопочитательскую риторику» иконоборцев. Именно поэтому в наиболее позднем из известных нам иконоборческих источников употребляются совершенно иные понятия. Патриарх Иоанн VII Грамматик (837–843 гг.) вообще не использует слова «εἰκών», «γραφή» и «περιγραφή», на их месте оказываются «ἐπίνοια» (способ постижения), «χαρακτηρίζω» (описывать, давать определение) и «διαγιγνώσκω» (узнавать, то есть соотносить образ с первообразом). Согласно его теории (к сожалению, известной лишь по трем фрагментам, опубликованным Ж. Гуйяром), «какого-либо человека невозможно описать каким-либо иным способом постижения, как только лишь словесным повествованием, благодаря которому можно постичь определение каждого из сущих. Ибо индивидуальные акциденции <…> никоим образом не подлежат зрительному восприятию».

По мысли Патриарха Иоанна VII Грамматика, функцию живописного образа принимает на себя «словесное повествование», которое в трактовке православных полемистов также признавалось «образом». Вспомним, что в классификации Иоанна Дамаскина это 6-й класс образов, создаваемый «для воспоминания о случившемся» (πρὸς μνήμην τῶν γεγονότων), чтобы «мы уклонились от дурного и возревновали о добродетелях» (τὰ μὲν κακὰ φύγωμεν, τὰς δὲ ἀρετὰς ζηλώσωμεν). Этот класс, в свою очередь, подразделяется на два вида, поскольку воспоминание может быть достигнуто как «посредством слова, записанного в книгах» (διά τε λόγου ταῖς βίβλοις ἐγγραφομένου), так и «посредством чувственного созерцания» (διὰ θεωρίας αἰσθητῆς).

Следовательно, даже и в случае Иоанна Грамматика как наиболее общая философская основа иконоборчества, так и ее полемическое оформление остаются неизменными: борьба с культом икон, которые не признаются способными отразить индивидуальные особенности первообраза, сочетается с апологией истинного образа.

Все изложенные соображения ни в коей мере не свидетельствуют о том, что устоявшаяся научная терминология должна быть пересмотрена, и в то же время необходимо осознавать, что она предельно условна и не имманентна языку самих иконоборческих споров.

Все переводы с греческого выполнены Львом Луховицким.

Полный текст доклада планируется опубликовать в 2012 году в материалах конференции.

Фотографии Ксении Климовой.