Поражение при Цусиме: тщетный подвиг

Гибель российской эскадры в сражении при Цусиме (27 мая исполняется 105 лет с того дня) – один из горчайших уроков нашей истории. Тяжело знакомиться с тем, как все это случилось. Но необходимо, ибо мы призваны к правде, а не к мечтательности, хоть бы и в отношении дорогого сердцу святого, хоть бы и в отношении своей страны, находившейся еще под законной царской властью. Факты говорят и о бездушной беспечности высшего командования российского флота, и о серьезных ошибках Государя Николая II. Желание восполнить успехом на море неудачи первого года войны мешало трезвым оценкам и верным решениям.

Андрей Мановцев

Вторую эскадру отяготили третьей

Адмирал З.П. Рожественский

С августа 1904 г. Порт-Артур был блокирован с моря. Порт-артурская эскадра (называемая «первой»), понесшая большие потери при попытке прорваться к Владивостоку, оставалась на рейде крепости и нуждалась в помощи. В октябре 1904 года на выручку ей послали вторую эскадру, формирование которой – для усиления нашего флота в Тихом океане – началось еще в феврале. Увы, несмотря на продолжительное время подготовки, были все основания считать, что вторая эскадра заведомо не может сражаться с японцами. По составу кораблей, по их быстроходности и оснащенности японские силы были существенно выше, личный же состав российской эскадры не имел ни боевого, ни необходимого технического опыта. А после разгрома первой эскадры (ноябрь 1904 года) и падения Порт-Артура (декабрь 1904 года) для второй эскадры и вовсе не стало смысла предпринимать военные действия.

Оставалось две возможности: или успеть пройти во Владивосток, пока японцы были заняты ремонтом своих кораблей, или возвращаться в Россию. С января 1905 года эскадра находилась возле о. Мадагаскар, совершив за короткий срок беспримерный переход: Либава (ныне Лиепая) – Балтийское море – Атлантический океан – мыс Доброй Надежды – Мадагаскар. Долгое время здесь дожидались 3-й эскадры, спешно сформированной в Кронштадте для поддержки 2-й эскадры и состоявшей из старых броненосцев. Командующий 2-й эскадрой, , посылал телеграммы на высочайшее имя, пытаясь убедить Петербург, что четыре негодных для боя и тихоходных судна лишь ослабят эскадру, понизят ее ход и растянут боевой строй. В ответных телеграммах царь двукратно указал адмиралу Рожественскому, что не прорыв во Владивосток ставится целью эскадры, а завладение Японским морем, т.е. бой с главными силами японского флота и поражение их.

Пребывание, неделя за неделей, у портового города в тропиках оказывало отнюдь не благоприятное действие и на матросов, и на офицеров. Наконец, 2-й эскадре разрешили выйти в Индийский океан, где она и курсировала затем целый месяц. Соединение с 3-й эскадрой, под командованием адмирала Н. И. Небогатова, произошло лишь в апреле. Не проведя совместных учений (такой возможности уже не было), объединенная эскадра двинулась к Японскому морю.

Итоги боя, который был неизбежен

После принятия решения идти проливом между материком и Японией бой становился неизбежным. Командующий японской эскадрой, адмирал Того, обладавший верными разведывательными данными, решил, естественно, встречаться с русскими в самом выгодном для японцев месте – у северной части о. Цусима. Утром 14 мая эскадра вошла в Цусимский пролив. Днем, в 13 ч 55 мин. был начат бой. К утру 15 мая под начальством адмирала Небогатова остались лишь 1 крейсер и 4 броненосца. 22 боевых корабля пошли на дно, за неполные сутки было убито, утонуло, сгорело заживо и пропало без вести более 5 тыс. русских моряков. Раненый Рожественский и тысячи матросов и офицеров были взяты в плен. Небогатов приказал выкинуть белые флаги. Японцы потеряли всего несколько миноносцев.

Весть о поражении

Император Николай узнал о катастрофе 16 мая, но узнал неполно. В этот день он записал в дневнике: «Сегодня стали приходить самые противоречивые вести и сведения о бое нашей эскадры с японским флотом… Такое неведение ужасно гнетет!». 18 мая: «…На душе тяжело, больно, грустно». Наконец, 19 мая царь получил подтверждения сведениям о катастрофе. Через несколько дней Государь соберет военный совет и примет решение начать переговоры с Японией. В августе Россия заключит с Японией мир.

Цусимский пролив

Как рассказывает С. Ольденбург, русское общество приняло вести о Цусиме с почти нескрываемым злорадством. Оно, в своем большинстве, уже привыкло рассматривать все события на войне с одной точки зрения – поднимают они или роняют престиж правительства. Атрофия патриотического чувства сказалась и в возникшем после Цусимы общественном презрении… к морской тематике! Только неустанным личным попечением Государя российский флот был восстановлен в сжатые сроки и на современном уровне.

Того вовсе не гордился победой

Не все историки восхищались адмиралом Того. Он же, и это стоит подчеркнуть, в отчете правительству о сражении при Цусиме, фальсифицировал последовательность собственных действий и никогда впоследствии не ставил себе в заслугу столь большую победу. Почему? Странность объясняется только тем, что Рожественский тактически выиграл сражение, совершив непредвиденный маневр и перехитрив противника. Описание этого удивительного маневра содержится в обстоятельной и ясной статье военно-морского историка В. Чистякова «Четверть часа в конце адмиральской карьеры», напечатанной в журнале «Знамя» (N10 за 1988 год). Вкратце дело обстояло так. Поддавшись некоторой, весьма рискованной и тем не менее удавшейся уловке, Того стал перестраивать свои корабли, российской же эскадре удалось тогда очень быстро принять боевой порядок, так что мы получили возможность первыми – и при этом совершенно беспрепятственно! – обстреливать японцев. В течение четверти часа в начале боя у русских было столь серьезное преимущество, что, при действенности нашей артиллерии, сражение могло быть выиграно! В чем же дело? Сам Рожественский и многие историки считали, что стрельба была недостаточно меткой. Но исследования ХХ в. (прежде всего, японские) показывают, что русская стрельба была меткой – в частности, было попадание и во флагманский корабль «Микаса», с адмиралом Того на борту, не причинившее флагману никакого вреда… В чем же дело? Снаряды были негодными! Они не разрывались! «Это по-нашему», – горестно заметил один мой знакомый, в ответ на рассказ о статье В. Чистякова.

Адмирал Того на флагманском корабле

Небогатов и Рожественский

Адмирал Н.И. Небогатов

Адмирал Николай Иванович Небогатов был отдан в России под суд за сдачу японцам без боя. На суде он объяснил, что, поскольку утром 15 мая он уже не мог причинить противнику какого-либо вреда, то ему оставалось лишь потопить корабли и, по возможности, спасать команду. «Но я был уверен, сказал адмирал, что при этом погибнет не менее 75% и не решился собственными руками потопить полторы тысячи своих подчиненных… Духу не хватило! в этом виноват… Не за себя же я беспокоился». Адмирала приговорили к смертной казни, Государь заменил приговор 10-ю годами заключения в крепости, но спустя три года объявил помилование. Небогатов умер в 1922 году. Историки нередко приводят фразу, сказанную им на суде: «Собака не может сделать того, что предполагается от лошади». В отличие от Рожественского, Небогатов оставил по себе благодарную память подчиненных. Он умел привлечь их к работе без крика, без разноса, без рукоприкладства. Новиков-Прибой пишет в своей книге «Цусима»: «Только благодаря тому, что он умел по-человечески обходиться с матросами, в его отряде во время пути все уладилось и не было не только бунтов, но и дисциплинарные проступки постепенно сокращались. Этим не могли похвастаться корабли Рожественского».

Дело в том, что Рожественский, будучи одаренным стратегом, был жестоким и грубым командиром. Безразличный к нуждам личного состава, он не скупился на оскорбления, легко отдавал офицеров под суд, а не угодивших ему матросов сильно бил по голове (вот и сам – невозможно удержаться от наблюдения – получил тяжелое ранение в голову). Когда знаешь об этом, то уже не можешь серьезно относиться к его приказам, торжественно призывающим к подвигу. Матросы не любили и не уважали своего командующего.

Японские мины-снаряды

Моряки заранее готовились к смерти. Новиков-Прибой рассказывает, что матросы, дружившие между собою, давали друг другу свои домашние адреса, наказывая, в случае чего, написать обо всем родным. «Они разговаривали об ожидаемой смерти так же просто, как разговаривают крестьяне о заготовке дров на зиму или о том, что на таком-то участке земли пора скосить овес». Но подготовиться к тому, что ожидало команду 14 мая, было невозможно. В. Чистяков поясняет, что японские снаряды были спроектированы с расчетом не на бронебойное (как наши), а на фугасное действие заряда. Это были как бы не снаряды, а особого сорта мины, разрывавшиеся от прикосновения к чему бы то ни было. Действие их было сокрушительным. «Стальные листы борта и надстроек на верхней палубе рвались в клочья и своими обрывками выбивали людей; железные трапы свертывались в кольца; неповрежденные пушки срывались со станков… А потом – необычайно высокая температура взрыва и это жидкое пламя, которое, казалось, все заливает!» – писал свидетель боя, капитан и писатель В.И. Семенов, автор книг «Расплата» (1909) и «Бой при Цусиме» (1912).

Гибель «Ушакова»

Приведем рассказ, по Новикову-Прибою, о том, как погиб броненосец «Ушаков». Бой для броненосца свелся к тому, что быстроходные японские крейсеры, держась вне досягаемости русских снарядов, расстреливали его совершенно безнаказанно. А «Ушаков» не мог ни уйти от них, ни приблизиться к ним. Одинокий, подбитый корабль уподобился человеку, привязанному к столбу на расстрел. «Будь у нас большая скорость, я бы пошел на таран», – говорил командир корабля, Владимир Николаевич Миклуха-Маклай (родной брат знаменитого путешественника). Но боевые и технические способности судна были уже исчерпаны. Словно желая убедиться в стойкости присутствующих в рубке людей, командир внимательно посмотрел на них сквозь очки и сдержанно, как будто решался пустяковый вопрос, сказал: «Пора кончать! Застопорить машины! Прекратить стрельбу! Затопить корабль! Команде спасаться!».

В.Н.Миклуха-Маклай

Вокруг «Ушакова» продолжали падать снаряды. На мостике, заложив руки назад, стоял командир – массивная, спокойная фигура. Он не торопился спасаться и не выказывал ни страха, ни тревоги. Вестовой принес спасательный пояс и положил его у ног Миклухи-Маклая, но тот не обратил на него никакого внимания. Подошедший старший офицер Мусатов доложил, что корабль затопляется, почти вся команда – на воде со спасательными средствами, раненых выносят наверх. Мусатов попрощался, пожал руки командиру и бывшим с ним и направился к корме. Офицер стоял у борта, показывая, как лучше привязывать раненых к спасательным кругам. В это время сорвался горевший баркас и придавил Мусатова, смерть его наступила мгновенно. Командира спрашивали: «Ваше благородие, куда лучше прыгать? В ту сторону, куда корабль валится, или в противоположную?» Тот отвечал: «Голубчик, сам не знаю, первый раз в жизни приходится. Сейчас испытаем». Как бы вспомнив, что нужно спасаться, Миклуха-Маклай, наконец, прыгнул в воду. Раненый осколком в плечо, он держался на воде с помощью окружавших его матросов. Через некоторое время те заметили, что у него беспомощно свешивается голова: «Оставьте меня. Спасайтесь сами…» Но матросы еще долго плавали рядом и оставили своего командира только тогда, когда он совсем окоченел.

Рожественский отдал себя под суд

По возвращении из плена адмирал Рожественский прожил три с половиной года – с подорванным здоровьем, в неотступных мыслях о Цусиме. Подвергнутый в печати резкой критике, он потребовал суда над собой. На суде Рожественский утверждал, что, будучи раненым и не в состоянии говорить, он кивком головы подтвердил: «Сдаваться», – в чем признает свою вину и просит для себя смертной казни… Даже по этим кратким сведениям виден глубоко страдающий человек. Суд его оправдал.

Однажды, во время возвращения в Россию, где-то в Сибири, Рожественского захотели видеть простые солдаты (узнали, что он в поезде). Тот вышел к ним на мороз, отвечал на вопросы. Время было смутное, в войсках брожение. Спросили, как о самом главном: «Измены не было?» «Не было измены! – отвечал адмирал. – Сила не взяла, да Бог счастья не дал!»

А иначе и быть не могло

При всем сокрушении и при всей досаде, которые испытываешь, знакомясь с причинами поражения при Цусиме, представить, чтоб здесь было не поражение, а победа, так же невозможно, как представить, чтоб… – приходит в голову – Пушкин убил Дантеса. Победа при Цусиме слишком бы все покрыла. И как ни восхищает подвиг наших моряков, но Бог не в героизме, а в правде.