«Занимательное богословие». 3. Безобидно ли язычество?

Сегодня уроки отменены. Отец ректор договорился с каким-то фермерским хозяйством, и нам дадут овощей. Не то чтобы дадут, а позволят пройти по убранным уже полям, чтобы собрать там, что осталось лежать из-за извечного российского разгильдяйства.

- Всякое даяние – благо, - шутит ректор. Он один знает, как трудно изо дня в день кормить семинаристов, число которых неумолимо приближается к сотне.

- С деньгами-то всякий купит, - приговаривает отец Николай, - ты вот попробуй без денег купи!

Все рады. Для студентов – это прекрасная возможность побыть на природе. Это же не то, что в советское время – работать неизвестно на кого, собирать то, что неизбежно сгинет в ближайшем овощехранилище, которое правильнее было бы назвать овощегноилище. Мы знаем, что едем собирать для себя. Уж у Александры Петровны, нашего повара, ничего не сгниет. Она знает такие особые секреты заготовки, что обыкновенные свекла, морковь, лук превращаются в настолько тонкие деликатесы, что даже Великий пост становится каким-то недопустимым празднеством. А уж капуста, засоленная половинками кочанчиков!.. Как-то приезжали к ректору итальянцы из московской католической семинарии, так просто оторваться не могли от этой экзотической закуски. Потом признавались:

- Только в Саратове мы русскую водку распробовали! А весь секрет – в закуске…

Мы едем за овощами… Вместе с нами – наши университетские профессора. Кажется, в университете им совсем перестали платить. Между тем, это настоящие ученые, не отказавшиеся от науки ради бизнеса и других соблазнов, которых в первой половине 90-х было предостаточно. Что ж, мы рады хоть чем-то помочь нашим светским преподавателям, ведь работают они у нас не за страх, а за совесть, с полной самоотдачей, и сами признаются, что семинаристов учить приятнее, чем светских студентов, что наших воспитанников легче увлечь, что они более отзывчивы и благодарны.

Ну, и конечно, Стас. Куда ж без него… Этот едет не за овощами, а за впечатлениями. Память у него отменная. Наверняка в следующем выпуске «Бурсацких ведомостей» появится картинка с необъятных полей, на которой кое-кто без труда себя узнает.

- Ну вот, докатились! - возмущенно говорит Стас, едва мы уселись в старый автобус, начавший ржаветь и разваливаться одновременно с Советской властью. - Докатились, мало нам националистов всяких, так вот еще и русские язычники объявились, - сначала у них ролевые игры, витязи, а теперь вот идолопоклонство…

Он протягивает сидящему рядом с ним «философу» книгу в яркой обложке, на которой ясно читается заголовок «Удар русских богов».

- Что это за русские боги? - брезгливо морщится Назарий Валерьевич. - Чушь какая-то… Игры младенческие и глупость одна.

- Глупость-то она, глупость, - соглашается Стас, - только вот у нас в институте многие этим увлечены, даже аспиранты. Язычество, говорят, это наша национальная религия. Оно соответствует нашему национальному духу. А христианство – это происки евреев, это специальная версия иудейства, предназначенная для порабощения неевреев. Серьезно, Назарий Валерьевич, этим многие увлечены. Как им объяснить, что все это чушь и провокация?

- Как? Да очень просто, простым логическим рассуждением. Если богов – хотя бы два, не говоря уже о множестве, то который-то из них будет сильнее, разумнее, выше другого. Значит, этот первый бог, действительно, бог, а другой – нет… Если Перун сильнее Велеса, значит Велес уже не бог. Вот и все. Это просто логика. Можешь доказать несостоятельность язычества и, как православный человек, из Священного Писания. Вот у нас Алексей Бубенцов – знаток Библии. Ну-ка, помоги Алексей найти что-нибудь о сущности язычества.

- Нет ничего проще, - Алексей не расстается с Библией даже на колхозных полях, он быстро перелистывает страницы, - вот. Третья книга Царств, Четвертая… Пророк Илья, Исайя, Иезекииль - да здесь каждый пророк язычество обличает…

- Нет, обличения – это не то. Обличения не очень-то действовали даже на современников этих пророков. Иначе бы Израиль не погиб. Нет, ты найди не обличения, а объяснение язычеству…

- Объяснение?  

Тут автобус тряхнуло так, что сидящий сзади Орленко, отличавшийся непомерной полнотой, подпрыгнул и плюхнулся на сиденье с такой силой, что обшивка порвалась, и наружу вылезли грязные куски поролона. Кажется, это помогло серьезному Алексею, которого тоже подбросила и опустила великая сила инерции, найти нужную страницу.

- Вот и объяснение…Книга Премудрости Соломона, 13-я и 14-я глава… «Подлинно суетны по природе все люди, у которых не было ведения о Боге, которые из видимых совершенств не могли познать Сущего и, взирая на дела, не познали Виновника,
а почитали за богов, правящих миром, или огонь, или ветер, или движущийся воздух, или звездный круг, или бурную воду, или небесные светила» (Прем. 13, 1-2).

- Вполне философское объяснение, - одобрил Назарий Валерьевич. - Почти по Фейербаху. Древние люди были окружены враждебной природой, которая постоянно чем-то угрожала. Жить было страшно: то лесной пожар, то наводнение, то ураган, то землетрясение… Чтобы жить в этом ужасном мире, нужно было его как-то объяснить, пусть неправильно, но объяснить. В этом древнем человечестве еже жива была смутная память о первом человеке Адаме, о том, что некогда он имел живое общение с Богом, Творцом мира. И это неясное воспоминание, наложившись на страх перед враждебной природой, создало богов.

- То есть языческие боги – это обожествленные силы природной стихии? – уточнил Стас.

- Ну да, сначала человек превратил в богов силы природы. Появились божества огня, земли, моря, плодородия, божества, олицетворявшие, например, вулканы. У римлян был бог, который так и назывался - Вулкан. Причем, что интересно, кого больше боялись люди, того и почитали больше. Возьмем, например, наших предков славян, тех самых «русских богов», которыми увлечены наши доморощенные неоязычники…

Назарий Валерьевич не замечал ни ухабов, ни рытвин, на которых то и дело подпрыгивал автобус. Он готов был читать лекции в любой обстановке.

- Возьмем наших «русских богов». Был среди них такой Даждьбог. Он отвечал за все мироздание в целом, за его, так сказать, гармонию, за своевременную смену времен года, регулярную подачу дождя и т.д. А был еще бог Перун. Его специализация была куда более узкой. Он был богом грома и молнии, только и всего. Но для славян, которые жили в лесах, строили свои жилища из дерева, молния и вызываемые ею лесные пожары были самой страшной и повседневной угрозой. Поэтому в славянском пантеоне Перун был самым почитаемым божеством. Кстати, у греков мы наблюдаем то же самое. Зевс первоначально был только громовержцем…

- Здесь вот еще и про идолов есть, - вставил Алексей, - очень, я бы сказал, иронически пишет Соломон. Слушайте: «Более жалки те, и надежды их - на бездушных, которые называют богами дела рук человеческих, золото и серебро, изделия художества, изображения животных, или негодный камень, дело давней руки. Или какой-либо древодел, вырубив годное дерево, искусно снял с него всю кору и, обделав красиво, устроил из него сосуд, полезный к употреблению в жизни, а обрезки от работы употребил на приготовление пищи и насытился; один же из обрезков, ни к чему не годный, дерево кривое и сучковатое, взяв, старательно округлил на досуге и, с опытностью знатока обделав его, уподобил его образу человека, или сделал подобным какому-нибудь низкому животному, намазал суриком и покрыл краскою поверхность его, и закрасил в нем всякий недостаток, и, устроив для него достойное его место, повесил его на стене, укрепив железом. Итак, чтобы произведение его не упало, он наперед озаботился, зная, что оно само себе помочь не может, ибо это кумир и имеет нужду в помощи. Молясь же пред ним о своих стяжаниях, о браке и о детях, он не стыдится говорить бездушному, и о здоровье взывает к немощному, о жизни просит мертвое, о помощи умоляет совершенно неспособное, о путешествии - не могущее ступить, о прибытке, о ремесле и об успехе рук - совсем не могущее делать руками, о силе просит самое бессильное» (Прем. 13, 10-19).

Но Назарий Валерьевич еще не закончил:

- Да, несостоятельность, очевидная логическая противоречивость идолопоклонства была очевидна самим язычникам, точнее некоторым из них, наиболее способных к философской рефлексии, простите, к самосознанию… Не случайно в двух величайших культурах древнего мира видно стремление к преодолению многобожия. У Платона, а потом и у Плотина появляется Единое. В Упанишадах формируется представление о Брахмане – Абсолюте, единственной первооснове бытия.

- Упанишады - это круто, - прокомментировал откуда-то сбоку Прибыткин: у него с философом были какие-то давние счеты. - Назарий Валерьевич, вы читали Упанишады? И сколько же их, этих Упанишад?

- Упанишад, Сереженька, сто восемь, из них главными считаются десять. Написаны они на санскрите и на русский переведены фрагментарно. Санскрита я не знаю, Упанишад не читал, но речь сейчас не об этом…. Язычество развивалось вместе с человеком. Постепенно человек обожествил не только силы природы, но и свои собственные душевные силы, свои чувства, страсти… Появилось, например, агрессивное божество войны – Арес у греков и Марс у римлян; божество любви, соответственно, Афродита и Венера; дальше – больше: парки всякие, мойры, грации опять же… Ну, а в Риме все было еще грубее, там даже императоров обожествляли, причем при жизни. Вот Светоний пишет, что Гай Калигула - а это, заметьте, уже христианская эпоха - возомнил себя воплощением богини Венеры и появлялся перед народом с соответствующими признаками…

Наш философ по обыкновению увлекся. Но оказалось, что Алексей нашел и к этому пассажу соответствующую цитату.

- Да, Соломон пишет и об этом, вот здесь: «Отец, терзающийся горькою скорбью о рано умершем сыне, сделав изображение его, как уже мертвого человека, затем стал почитать его, как бога, и передал подвластным тайны и жертвоприношения. Потом утвердившийся временем этот нечестивый обычай соблюдаем был, как закон, и по повелениям властителей изваяние почитаемо было, как божество. Кого в лицо люди не могли почитать по отдаленности жительства, того отдаленное лицо они изображали: делали видимый образ почитаемого царя, дабы этим усердием польстить отсутствующему, как бы присутствующему. К усилению же почитания и от незнающих поощряло тщание художника, ибо он, желая, может быть, угодить властителю, постарался искусством сделать подобие покрасивее; а народ, увлеченный красотою отделки, незадолго пред тем почитаемого, как человека, признал теперь божеством» (Прем. 14,15 -20).

- Впрочем, - Назарий Валерьевич любил неожиданные повороты мысли, - и в древнем язычестве была верная интенция, простите, верное направление. Язычество было религией, то есть знало о существовании Высшего Начала и верило, что между этим Высшим и человеком существует прямая и обратная связь. Древние верили, что божество можно подчинить себе – это магия, что его можно подкупить – это жертвоприношение, что бога можно, наконец, упросить придти на помощь, а это уже молитва. Язычество – это просто определенный этап поиска Бога, то есть движение, обратное грехопадению.

- Кажется, здесь тоже об этом говорится, - Алексей снова призвал на помощь Библию, - вот здесь: «Ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их.
Впрочем, они меньше заслуживают порицания, ибо заблуждаются, может быть, ища Бога и желая найти Его: потому что, обращаясь к делам Его, они исследуют и убеждаются зрением, что все видимое прекрасно» (Прем. 13, 5, 7).

- Эге, братцы, это вы так далеко уйдете, - в разговор вступил преподаватель истории Русской Церкви, доцент Евгений Николаевич Арбатский, - все у вас очень благостно получается. Язычество как диалектический шаг на пути истинного богопознания. Только философия эта ваша совсем не православная.

- Так их, Евгений Николаевич! - снова вступил в разговор Прибыткин.

…Более всего в жизни Прибыткин любил спорить. В одном из выпусков «Бурсацких ведомостей» Стас изобразил его в виде юного пионера, спорящего с бабушкой, оказавшейся очень похожей на преподавателя философии. На картинке Прибыткин красовался в виде двенадцатилетнего школяра, которого только что приняли в пионеры. Распираемый радостью и гордыней, он приходит домой. Первый человек, которого он встречает, - бабушка, готовая поздравить внука с непонятным для нее, но дорогим для него торжеством. Но пионер уклоняется от объятий и высокомерно объявляет:

- Бабушка, а ты знаешь – Бога нет!

- Вот, беда-то какая, так уж и нет?

- Совсем нет!

- Как же, и души нет?

- И души нет!

- Батюшки, и ты не дышишь?

- И не дышу!..

…- Все было бы так, как вы говорите, - продолжал Арбатский, - если бы в мире действовал один только Божий Промысел. Ну, или две только силы: Божий Промысел и человеческая воля. Но вы забываете о бесовских поисках. Сатана знает, что он не может стать на место Бога, что он вечно вынужден обитать на окраине бытия, в той области, которую славянский язык называет преисподней, то есть ниже нижнего… Но он в силу своей природы не может измениться. Поэтому он тысячелетиями копит злобу, обращая ее на человека. То есть пытается досадить Творцу, губя того, кого Бог любит более всего. Отсюда и соблазнение Евы в Эдеме, отсюда и язычество. Вот вы говорите, Назарий Валерьевич, что идолы были порождены совмещением страха и смутным воспоминанием о рае. Может быть и так. Но нечистый был рядом. И вместо образа истинного Бога он угодливо подсовывает человеку звериную идольскую личину. Не случайно святые отцы первых столетий христианской истории уверенно писали, что языческие божества – это бесы. Бесы, замаскировавшиеся под богов. А отцы знали язычество не из книг, как вы, уважаемые; оно окружало их и было им известно не только с возвышенной стороны. Дай-ка мне Библию, Алексей.

Опыт чтения лекций в экстремальных условиях у Арбатского был, пожалуй, побогаче, чем у нашего философа, который был, наверное, самым молодым преподавателям в семинарии. За тридцать с лишним лет работы в университете Евгений Николаевич так часто ездил со студентами на сельхозработы, что приспособился обучать их в любой обстановке. Рассказывали, даже экзамены принимал, восседая на перевернутом ведре посреди картофельного поля. А что? Самая объективная оценка – в чистом поле шпаргалкой не воспользуешься…

- Вот, - Евгений Николаевич нашел нужную цитату, - здесь же, в Книге Премудрости Соломона: «Вымысл идолов - начало блуда, и изобретение их - растление жизни» (Прем. 14, 12). И дальше читаем: «Они, живя в великой борьбе невежества, такое великое зло называют миром. Совершая или детоубийственные жертвы, или скрытные тайны, или заимствованные от чужих обычаев неистовые пиршества, они не берегут ни жизни, ни чистых браков, но один другого или коварством убивает, или прелюбодейством обижает.
Всеми же без различия обладают кровь и убийство, хищение и коварство, растление, вероломство, мятеж, клятвопреступление, расхищение имуществ, забвение благодарности, осквернение душ, превращение полов, бесчиние браков, прелюбодеяние и распутство» (Прем. 22-26). А сейчас посмотрим, что в Новом Завете об этом написано. Ага, вот Первое послание к Коринфянам. Апостол Павел полтора года жил в Коринфе, знал, о чем пишет: «Язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу» (1 Кор. 10,20).

- Пожалуй, вы правы, Евгений Николаевич, - вновь вступил в разговор философ. - Вот мы восхищаемся античной культурой, поражаемся техническим достижениям финикийцев, удивляемся колоссальным постройкам Египта и государств Междуречья, а между тем, все эти великие цивилизации погибли. Как вы думаете, почему?

- Нашествие иноплеменников, - предположил Прибыткин. - Вавилон завоевали персы, персов разгромили греки, потом римляне, а римлян завоевали варвары.

- Ну да, ты, прямо, как пророк Даниил, - улыбнулся Назарий Валерьевич, - почему же у Рима с его мощнейшей армии не хватило сил против варваров? Почему империя разделилось надвое? А я вам отвечу: все великие цивилизации древности погибли от величайшей безнравственности, от нравственного вырождения, напрямую связанного с язычеством. Финикийцы изобрели компас, алфавит, строили корабли, способные пересечь не только Средиземное море, но и атлантический океан. И вместе с тем приносили человеческие жертвоприношения, те самые «детоубийственные жертвы», о которых только что читал Алексей. Египтяне, у которых человеческих жертвоприношений вроде бы не было, имели очень бесчеловечную религию. Получить посмертное существование мог только тот, о ком хранилась память в веках. То есть на бессмертие могли претендовать только фараоны, строившие пирамиды, душа остальных исчезала тут же после того, как о человеке забывали. Ну а греки с их вакханалиями, с их элевсинскими мистериями, а храмовая проституция, столь распространенная в древности…

На переднем сиденье зашевелился задремавший было ректор. Чувствовалось, что новый поворот разговора ему не очень понравился.

- Да что там проституция, - разошелся философ. - Рим периода упадка, языческий Рим первых столетий христианской истории… Вы читали «Сатирикон» Петрония? Или «Золотого осла» Апулея?

- Назарий Валерьевич, - решительно пресек развитие темы отец Николай, - ну что вы говорите? Ну негоже семинаристам читать Апулея. Вы бы лучше им порекомендовали Цицерона, а еще лучше святых отцов. Они яснее обличали язычество и без всяких неприличностей.

- Ладно, и так все ясно, - примирительно проговорил Арбатский, - язычество именно по бесовской своей природе несло в себе мощный импульс самоуничтожения. Я только хочу заметить, что славянское язычество ничем в этом отношении не отличалось от финикийского, вавилонского и любого другого. И если бы не Крещение Руси, славяне исчезли бы, растворились в пустоте, как скифы и сарматы, как меря, чудь и множество других народов, живших рядом…

- А вот наши новые почитатели Сварога и Мокоши говорят, что наоборот, христианство прервало и погубило самобытную культуру руссов, - возразил Стас, - что нам была навязана чуждая религия, воспевающая слабость и нищету духа.

- Слабость? - это опять Прибыткин. - А знают ли твои сокурсники что-нибудь о мучениках первых столетий, которых бросали в кипяток, снимали кожу, бросали на растерзание львам в цирках? И они погибали, не отрекаясь от веры. Это слабость? Под конец даже сами мучители старались как-то избежать издевательств. Например, уговаривают христианина принять участие в чествовании какого-нибудь божества. Он отказывается, говорит, что не знает никакого Бога, кроме Иисуса Христа, что готов принять смерть за свою веру. Его заставляют протянуть руку к статуе императора, кладут на раскрытую ладонь крупицу благовония, а потом резко подносят жаровню с огнем. Человек инстинктивно отдергивает руку, и благовоние падает в огонь. Все рады. Считается, что обряд совершен, и несчастного отпускают восвояси. Но он не уходит, он вновь и вновь говорит о своей вере, требуя казни. И это слабость?

- Или наши российские новомученики XX века, - вступает в разговор Орленко. - Престарелые священники, архиереи, привыкшие в царской России к почестям и комфорту. Они выдерживают невыносимые старания, многолетние заключения, Соловки, лесоповал. Допросы длились по нескольку дней, сопровождаясь побоями и издевательствами. Следователи менялись, а допрашиваемый - нет. Ему сутками направляют в лицо ослепительный свет. И при этом говорят: мы вернем вам все, вы будете опять архиереем, будете служить, проповедовать, вы вернетесь к привычной жизни, и никто вас не будет мучить. Только подпишитесь вот здесь, что все свои действия, все назначения вы будете согласовывать с нами. И эти очень немолодые, полумертвые от истязаний люди, которые знали, что все будет так, как говорит следователь, что найдутся люди, которые, встав на их место, все так и сделают, - отказывались! Отказывались! И с ними ничего нельзя было сделать, их можно было только расстрелять. Но в этой смерти, в этом видимом поражении была их победа. Нравственная победа! А ты говоришь - слабость…

- Я что хочу еще сказать, Стас, - торопится завершить свою импровизированную лекцию Арбатский, - эти «русские боги» вовсе не были невинными и благообразными хранителями патриархальности. Это были ужасные божества, требовавшие человеческой крови. Как ты думаешь, когда в последний раз в Киеве было совершено человеческое жертвоприношение?

- А разве славяне приносили человеческие жертвы?

- Иногда бывало… И в последний раз в 983 году - за пять лет до второго и окончательного Крещения Руси. Князь Владимир после удачного похода на ятвягов решил принести благодарственную жертву «русским богам». Жребий пал на юного христианина Иоанна, которого летопись называет варягом. Его отец Феодор, защищая сына, стал говорить о нелепости идолопоклонства. Это вызвало народное возмущение, во время которого отец и сын были убиты. Так что славянское язычество далеко не безобидно. Да и нынешние его защитники редко отличаются миролюбием…

- Все, приехали! - радостно возвестил ректор, и двери автобуса с почти зубовным скрежетом растворились.

Впереди расстилалась необитаемая пустыня. На порыжевшей осенней земле кое-где сиротливо лежали кучки капустных листьев, ветер перекатывал сухую траву, в отдалении были видны копны соломы. Было холодно и печально.

- Где же капуста? - как-то растерянно пробормотал Орленко.

Но никакой капусты, насколько позволял окинуть местность взгляд, нигде не было. Стало ясно, что Советская власть, при которой на полях оставалась едва ли не половина урожая, ушла окончательно и бесповоротно.

- Благорастворение воздухов, конечно, чувствуется, - меланхолически прокомментировал Прибыткин, - а вот изобилия плодов земных как-то не ощущается.

- А это не капустное поле - это луковое, - резонно заметил Алексей Бубенцов, - смотри, вот – луковка, и вот еще одна, и вон там, в борозде еще несколько штук валяется…

- Ну, это, знаешь, как грибы искать. Да мы со всего поля едва ведро наберем…

- Собирай, собирай! Что-нибудь да наберем. Знаешь пословицу: Бог не без милости, казак не без счастья…

- Давайте, кто больше и быстрее, тому от отца ректора – награда, - со свойственной практичностью предложил Прибыткин. - Какая нам за добродетель награда будет, отец Николай?

- Лучшая награда за добродетель – сама добродетель, - ответствовал приунывший было ректор. Было видно, что он рассчитывал на более щедрые дары. - Разве ты не читал у Иоанна Златоуста, что праведник может быть в душе рабом, который добродетелен из страха наказания; может быть похож на наемника, который работает за вознаграждение, а иногда, редко, впрочем, похож на сына, который добродетелен из любви к отцу. Или – что то же самое - из любви к самой добродетели… Когда я учился в школе, нас заставляли читать и даже выучивать наизусть стихи, которые в силу возраста нам были совершенно непонятны. Я вот, наверное, на всю жизнь запомнил оду Державина «Фелица», посвященную императрице Екатерине Великой, вот слушай…

И ректор громоподобным голосом завел державинскую оду:

Богоподобная царевна

Киргиз-кайсацкия орды!

Того, чья мудрость несравненна

Открыла верные следы

Царевичу младому Хлору

Взойти на ту высоку гору,

Где роза без шипов растет…

Растет, заметьте, не растёт, а растет - вот как!..

Там добродетель обитает,

Она мод ум и дух пленяет,

Найти подай ее совет….

- Муть какая-то, - недипломатично пробормотал Прибыткин, - и много там еще?

- Полтора километра! - ничуть не обиделся ректор. - Полтора километра восхитительных и прекрасных в своей архаичной непонятности стихов. Но зато конец совершенно ясный:

Почувствовать добра приятство

Такое есть души богатство,

Какого Крез не собирал!

Почувствуй, Сережа, приятство добродетели, собери для нашего Великого поста килограммов по сто капустки, морковки, луку. Собери для нас, для семинарии, для профессоров наших, для своих товарищей, и наша радость будет тебе наградой.

Семинаристы и преподаватели разбрелись по луковому полю, за котором обнаружилось капустное, а следом и морковное. Конечно, советская бесхозяйственность закончилась, однако и немецкий порядок еще не возвратился на землю, которой некогда владели понаехавшие из Германии колонисты. То там, то здесь лежали неубранные овощи. Поэтому картина более напоминала землю обетованную времен ее заселения богоизбранным народом, помнившим и чтившим одну из заповедей Моисеева Закона, запрещавшую дочиста обирать виноградники и огороды. Что-то должно было оставаться странникам, нищим и голодным семинаристам.

Часа через четыре заготовленные заранее мешки, коробки, а вместе с ними и профессорские рюкзаки оказались заполненными разнообразными плодами. Перед отъездом решили перекусить. Сухой паек, которым нас заботливо снабдила Александра Петровна, оказался вкусным и обильным. Чай, настоявшийся в термосах до горечи и черноты, приятно согревал замерзшее тело и прогонял сон.

- Интересную мысль высказали вы, отец Николай, - заметил Арбатский, ловко усевшийся на перевернутый ящик, - лучшая награда за добродетель – сама добродетель. Но тогда выходит, что самое тяжелое наказание за грех – сам грех. Так получается?

- Именно так, - отвечал будущий писатель. - Очень часто мы не понимаем, почему преуспевают люди, очевидно недостойные? И, напротив, почему люди талантливые и благородные при жизни бедствуют? Мы иногда даже роптать начинаем: почему Бог несправедлив? Почему не награждает достойных и не наказывает злых? Ну почему? Отроки благочестивые, кто ответит? У кого по нравственному богословию пятерка?

- Отец Иосиф объяснял эту видимую несправедливость так, - начал отвечать серьезный Алексей, - Бог не награждает добродетельных людей богатством, комфортом, житейским благополучием для того, чтобы они еще больше духовно совершенствовались, преодолевая новые испытания и страдания. А грешников Господь не наказывает, потому что Он многомилостив и ожидает покаяния…

- Хорошее объяснение, - одобрил ректор, - это и называется школьным богословием. Но я думаю, что дело не только в этом. По настоящему добродетельного человека просто нечем наградить. В земной жизни, конечно… Потому что нет ничего драгоценнее добра, которое этот человек любит более всего на свете и уже имеет. Как записал евангелист Матфей слова Христа: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6,21). У доброго человека его сокровище всегда с собой. Его нельзя отнять, но нельзя и чем-то дополнить. Радость добра – такое богатство, какого нет и у Креза!.. И наоборот, чем можно наказать человека, у которого, выражаясь словами апостола Павла «сожжена совесть» (1 Тим. 4,2)? Такой человек уже наказан самим собой. Что может быть тяжелее, мрачнее души, которая никого не любит? Если сердце – вместилище одного зла, то какое внешнее зло может сравниться с ним? Однако пора собираться. Осенью темнеет рано. Перевозка наша особой надежностью не отличается, так что в дорогу друзья…

Мы загружаем собранные овощи в автобус. Их не так уж мало: коробки и мешки с луком, капустой и морковью занимают все свободное пространство. Вспоминаются строчки, которыми обычно заканчивались школьные сочинения о летних каникулах: «Усталые, но довольные мы возвращались домой». Действительно, все устали. Ректор дремал, откинувшись на спинку сиденья. Преподаватели, занявшие первые ряды кресел, неспешно обсуждали свои университетские новости. Однако в хвосте автобуса продолжался оживленный спор.

- Хорошо, древнее язычество давно себя исчерпало, но нет ли у нас в нашем православном мировоззрении каких-то языческих пережитков? – горячился Стас.

 - Ну какие пережитки? – спокойно отвечал один из семинаристов. - Блины на масленицу?, ряженые на святках? Это всего лишь примеры нашего быта, а не церковной жизни.

- Нет, не только блины, - не успокаивался Стас, - а почитание икон? Ведь Библия прямо запрещает поклонение кумирам. Так и написано: не сотвори себе кумира. А наши иконы? Чем они в принципе отличаются от идолов? Кстати, а когда они появились? Мне кажется, что во времена Христа и апостолов никаких икон не было?

- Опять баптистов наслушался? - упрекнул Стаса Алексей Бубенцов. - Это они и прочие неподобные протестанты упрекают нас в том, что мы доскам молимся. Но ты ведь художник, неужели ты не чувствуешь тончайшей красоты нашей православной иконы, особенно русской?

 - Да, красоту-то я чувствую, я только духовную сторону не понимаю. Почему нужно молиться на икону, например, Богородицы, когда никто не знает, как она выглядела в жизни? Почему?

- Ладно, Стас, - это долгий разговор. Приходи лучше во вторник в Троицкий собор. Там Сережка Сурков будет экскурсию для каких-то студентов проводить. Вот там он тебе все наглядно объяснит. Приходи…

Читайте также начало книги:

По следам Перельмана, или "Занимательное богословие"

"Занимательное богословие". 1. Почему я лучше всех?

"Занимательное богословие". 2. О соборности, авторитете и блудобесной американской резине.