Фотомузыка Йозефа Судека (Ч.2)

Мосты, улицы, сады, дома. Дни, недели, годы, проведенные рядом с ними с целью запечатлеть. Такая любовь к своему городу, что казалось, этот уклад не изменит ничто... Он изменился. Его изменила Вторая мировая - еще одна в жизни Судека война. Гитлеровские войска. Оккупация Праги. О том, чтоб выйти на улицу с камерой и начать снимать, не могло быть и речи. Фактически - запрет творчества. Конец того, что составляло его жизнь. Но не для Судека. Война доказала - дело не в городе, дело в даре: «Неважно, что происходит - Музыка играет по-прежнему...»

Новой натурой Судеку стала его келья, его студия... Деревянный домик, крошечный, почти лачуга - и неиссякаемый источник материала. Роза, стакан, яблоко, лист бумаги, каждая мельчайшая деталь - всё оживало, наполнялось смыслом. Работы хватило, чтоб заполнить все долгие годы войны. Не просто «заполнить», чем-то занять дни - а создать новую вселенную. Циклы, начатые в это время, не только не уступают предыдущим работам Судека, во многом они превосходят их. Особенно один - «Окно моей студии»... Мир, разделенный на внутри и вовне. По одну сторону стекла - домашний, немного грустный, но невероятно гармоничный, по другую - закрытый, отнятый войной, но по-прежнему совершенный, притягательный, любимый. Стекло на этих снимках часто бывает запотевшим или чуть замутненным - это усиливает эффект отстраненности, разделенности двух миров, но в то же время каким-то чудом делает то, что внутри, еще гармоничней, хоть и еще грустней, а то, что снаружи, еще поэтичней, еще прекрасней. Возможно, никогда больше Судек не подходил так близко к раскрытию своего собственного духовного мира. Возможно, уже никогда в своих работах он не был так открыто, так остро эмоционален. Во всяком случае, годы затворничества дали ему не только новые, ставшие впредь постоянными, темы, не только множество великолепных снимков, они навсегда привнесли в его творчество нечто неуловимое, какую-то особую тайну, прорастающую изнутри чувством одновременно светлым и щемящим. 

Война многое отняла у Судека, но многое дала взамен. Отняла возможность снимать любимый город - и раскрыла новый пласт творчества, обернувшийся созданием ярчайших циклов, вошедших в историю фотографии. Отняла лучших друзей - и подарила ученицу.

Соня Буллати - еврейская девочка, прошедшая ад концлагерей. Лишившаяся всех родных - совершенно одинокая, совершенно потерянная. Знающая наверняка лишь одно - она хочет стать фотографом. Судек взял ее к себе - она стала его помощницей, его другом... Он учил ее всему, что умел сам: любить музыку, видеть красоту мира, несмотря на весь познанный ей ужас. «Ученица-мученица» - так он ее называл. Став взрослей, Соня иммигрировала в США, но связь между ними не прерывалась уже никогда - они писали друг другу письма, обменивались фотографиями, пластинками.

Война принесла потери... Война принесла подарки... Война закончилась... С увлеченностью еще большей, чем раньше, Судек погрузился в мир за пределами четырех стен. Своеобразным символом выхода из затвора стала покупка антикварной панорамной камеры - огромной, неуклюжей, но ставшей спутницей фотографа до конца его дней. Трудности Судека не пугали. Камера вмещала лишь одну небольшую пленку, замена которой требовала полной темноты - и каждый раз, когда пленка кончалась, он, где бы ни находился, шел в свою студию-келью, делал все необходимое, возвращался назад. Позже жена одного из его друзей, архитектора Отто Ротмайера, решив помочь, сшила огромный черный мешок - и Судек залезал в него вместе с камерой прямо на улице, не смущаясь недоуменных взглядов прохожих.

Впрочем, послевоенная работа Йозефа Судека вызывала недоумение не только у случайных людей на улице. Новая просоветская власть принесла с собой свой взгляд на искусство, и хотя внешне отношение к Судеку оставалось почтительным - как к заслуженному мэтру, по существу, оно стало враждебным. Ситуация сложилась довольно парадоксальная: по-прежнему проходили выставки, издавались альбомы, но каждое такое событие сопровождалось разгромной критикой: фотографа обвиняли в излишнем романтизме, игнорировании «современных реалий»... Судек не защищался - монастырский уклад жизни не позволял ему отвлекаться на пустопорожние споры. Он продолжал идти своим путем - и по странному совпадению именно в этот период снимал еще более романтичные, более далекие от «реальности» циклы, чем когда-либо...

Любых отношений с властью Судек избегал. Лишь однажды обратился за помощью - когда его келья-студия стала разрушаться. Присланная Союзом художников комиссия постановила, что помещение в критическом состоянии, для жизни непригодно, для хранения материалов «представляющих особую культурную ценность» - непригодно тем более... Дальше постановления дело не пошло. Отчаявшись получить хоть какую-то поддержку, Судек сам нашел небольшое помещение неподалеку - бывшую ювелирную лавку. Часть материалов перевез туда, часть оставил на прежнем месте. И продолжал жить...

Он никогда не останавливался, никогда не терял дара и сил. Даже в семьдесят, в семьдесят пять продолжал следовать своему уставу. Продолжал работать. Продолжал видеть. И до конца жизни сохранил свое главное чувство. То, о котором говорил: «Музыка играет...»

Йозеф Судек умер в 1976 году. После его смерти среди оставшихся фотографий и бумаг нашли снимок - на нем страница из книги со стихотворением Элизабет Браунинг. В нем есть такие строки:

самых ничтожных созданий,

любящих Господа, Господь принимает ради этой любви.

И то, что я чувствую, вопреки худшим свойствам того,

что я есть, оборачивается вспышкой, сиянием и дает увидеть

как великая работа Любви преображает работу Природы.

В этих словах - весь путь Йозефа Судека: человека, фотографа, монаха... Монаха, который никогда не принимал постриг, который не был святым, на могиле которого не происходят чудеса... Чудеса происходят в его фотографиях - в них мир, внешне оставаясь прежним, преображается и обретает дыхание, жизнь, смысл.

За предоставление этого материала благодарим журнал «Паруслов»