Патриарх явил нам русский мир во всем его богатстве

По окончании советской эпохи наше общество и государство напоминало высохшую пустыню, томимую жаждой, всю в трещинах от отсутствия влаги. Мало верилось, что  что-то живое и плодоносящее может вырасти на этой почве.

Именно в эту пору, в конце 80-х годов, вступил на патриарший престол Святейший Патриарх Алексий II. И произошло чудо - нашей Церкви и нам была ниспослана такая мощная энергия возрождения, что она преобразила духовный ландшафт. Может быть, нельзя целиком приписывать исключительно Предстоятелю  все, что было сделано Церковью и церковным народом за эти годы. Но здесь удивительно совпали его личные качества и даже его биография, и его характер с тем, что произошло.

Давайте посмотрим, кто был наш Патриарх? Во-первых, его инаковость была абсолютно очевидна: это был человек, который родился, провел детство, учился вне советской школы, состоялся как личность вне советской системы, которой жила наша страна. Прежде всего - он был русский дворянин не только по происхождению, но и по ментальности. Ему изначально были присущи понятия чести, порядочности, человеческого достоинства, верности, любви к Церкви и России.

Его предки служили царю и отечеству. Он был внуком белогвардейца, расстрелянного большевиками. Отец и мать были монархистами, и вряд ли они воспитывали свое дитя вне этих убеждений. Они были эмигрантами, причем послереволюционная эмиграция обладала удивительной способностью сохранять в себе все самое лучшее, что было в дореволюционной России. Они воспитывали своих детей в этой традиции.

Слушая аудиозаписи проповедей митрополита Антония, отмечаешь, что его язык, манера говорить соответствовали тому, как говорили в России в XIX веке, хотя он только родился здесь, а рос и воспитывался заграницей. Это было свойственно и для Патриарха.

Он был нитью, связующим дореволюционную Россию и нынешнее время, мостом, перекинутым над бездной безбожных лет.. Эмигранты первой волны хранили все самое лучшее, важное, драгоценное, уникальное, что было в России до катастрофы. Патриарх  именно это вобрал в свое сердце, и именно этим - любовным взглядом смотрел на свое страдающее Отечество. Он был настоящий патриот. Эмигрантский патриотизм совершенно не тот, который свойственен людям, живущим здесь.  Это люди, которые жаждут, живут только одним - возвращением на родину, чаяньем ее славы, молитвой о ее спасении.

Оторвавшиеся от почвы, это люди наиболее ярко воспринимают то, что связывает их с русским миром.  Именно таким был Патриарх. И даже когда Эстония была присоединена к Советскому Союзу, несмотря на политические разногласия, это было радостью для его семьи. Потому что это их земля, отечество, которому его предки служили верой и правдой и за которое проливали свою кровь.

Не может быть, чтоб Святейший Патриарх, который в 1946 году поехал в Ленинград поступать в Духовную академию, не понимал, чем ему грозит этот путь священства. Не может быть, чтоб он не думал и  не понимал, что это такое. Абсолютно ясно, что для многих  людей это было мученический путь. Представьте себе, что значит 1946 год?

Не прошло еще и 10 лет после жесточайших гонений.  А что такое эти несколько лет? Это близко, это рядом, это то, что мы помним, знаем,  видели и нервными окончаниями ощущаем.

Практически только что прекратилось поголовное, стопроцентное истребление священства. Еще свежи могилы и рвы после этого абсолютнейшего, поставленного как важнейшая государственная идеологическая задача, тоталитарного, террористического истребления христианства, любого представления о духовности.

300 тыс. священников погибло во времена сталинской эпохи. Что такое 300 тысяч? При том, что в дореволюционной России было 60 тыс. храмов, а к началу Великой Отечественной - 300 действующих храмов. Это было  непрерывное замещение убитых священников.  Можно прочесть в воспоминаниях этих лет:  «В нашем храме за год было поменяно 15 священников».  Что значит «было поменяно»? Они были все расстреляны.  И наш Патриарх - тогда еще совсем молодой человек - вступает на этот путь. Что нужно было пережить внутри? Что нужно было переломить в себе, чтоб вступить на этот путь эмигранту и монархисту, избирающему путь священства?

Это лишь несколько черт его жизни, характера, личности, чтоб понять, кто был наш Святейший Патриарх.

Я хотел бы сказать о последних годах и о тех впечатлениях, которые остались у меня о Святейшем. Есть еще несколько качеств, которые его всегда отличали. Во-первых, этот человек был  в высшей степени порядочный, причем в слово порядочность я вкладываю не наше светское представление о порядочности. Я употребляю его в изначальном смысле. Это был человек, который понимал, знал,  уважал, и призывал соблюдать порядок. Чинопоследование. Он был чинным человеком. Даже, я бы сказал, благо-чинным. Его выбивало из колеи, когда  что-то давало сбой в традиции, нарушало порядок, благочинность. Он не мог смириться с  какой-то беспорядочностью, хаотичностью, бесчинностью, за которыми, на самом деле, скрывается страшная гримаса грядущего Хама.. Это важная черта, которая совершенно утрачена у нас. Мы настолько плюралистичны и подвержены тому, чтобы менять  какой-либо порядок, нарушать стройность, ломать иерархию вещей и ценностей, что уже и не считаем это своим изъяном.

Этим он отличался от всех нас, от нашей беспорядочной жизни и мыслей. Он был удивительно порядочным человеком,  и то, что было установлено годами, веками, традицией, было для него освящено и заветно. Не дай бог изменить  порядок, чин, традицию!

Мы даже пользовались этим, говорили: «Ваше Святейшество, но уже установилась некая традиция», и когда он слышал слово традиция - всегда шел на уступки, на соглашение. Это может быть важным уроком для нас и в духовной,  и в семейной,  и в любой другой стороне жизни. Важно, чтоб мы оставались порядочными людьми, соблюдали порядок, чин. Это первое...

Второе, о чем хотелось бы сказать: Святейший Патриарх был удивительно терпеливым человеком. Я точно знаю, что многое из того, что делалось, говорилось, происходило в Церкви, обществе, государстве ему часто категорически не нравилось. Но, в отличие от горделивого сознания, которое немедленно хочет выразить свое мнение по любому  поводу, высказать, что приемлемо, и установить свой закон, у Патриарха было удивительное свойство: он был очень терпеливым  и никогда не высказывал свое первичное эмоциональное отношение.

Он мог быть совершенно не согласен с тем, что делалось, но не противодействовал этому, так как терпеливо ждал нужного момента, когда человек, или люди, или государство поймут, что он хочет сказать, и это произведет нужное действие.

Часто бывает так и среди друзей: бывает, кто-то делится с тобой тем, что в той или иной ситуации сгоряча выразил свое мнение, Спрашиваешь: «Ну а изменилось ли что-нибудь от того, что ты высказался?» Отвечают: «Нет». Почему? Потому что кроме гордости ничего нет, в том, что мы порой утверждаем или говорим.

Патриарх говорил только тогда, когда это действительно могло что-то изменить, и люди действительно могли воспринять сказанное и сами измениться - вот то уникальное свойство, которое я не видел и не знаю ни в одном другом человеке. 

Почему я об этом говорю? Потому что Патриарх порой бывал мною недоволен, по его состоянию и виду я знал, что это именно так,  но он не говорил об этом практически никогда. Это удивительное свойство, которому нам надо у него учиться.

Год назад мы были в Страсбурге, в Европарламенте. Мы шли с Патриархом из одного здания в другое довольно долго, около 20 минут, по лестницам и коридорам. И я увидел вдруг совершенно необычное, для меня странное и непонятное выражение лиц людей, встречавших нашу процессию. Никогда прежде я не видел такой реакции европейцев - чиновников, клерков, политиков: они выходили из офисов, льнули к стеклам, замолкали, замирали на месте, когда мы входили в залы.

Сам облик Патриарха с посохом, его значительность, особая  осанка производили это мощное впечатление - Патриарх шел как власть имущий, во всем его образе была не мирская, но некая духовная власть, неоспоримая и безусловная харизма. Бывает так, нас самих может поразить, удивить, подавить явление такой духовной власти. Это то, что своей значительностью немедленно меняет что-то в нашей душе, она осознает свое собственное весьма скромное место, и мы себя уже не узнаем. В нем была вот такая духовная власть, и люди, светские и иноконфессиональные, агностики, атеисты смотрели на него буквально с открытыми  ртами, со страхом, с удивлением, восхищением, уважением одновременно, как если бы  столкнулись с чем-то, чего они никогда ранее не видели, с каким-то иным масштабом личности, и вот теперь они не могли осознать своим опытом жизни, что именно им открылось в этом великолепном человеке, увенчанном патриаршим клобуком.  Это были сотни, а, может, тысячи людей с одним и тем же выражением изумленных глаз.

Мы знаем, что в Европе трудно кого-то чем-либо удивить, там можно видеть  людей в самом странном виде, самых невообразимых одеждах, и что только там ни делается иными любителями эффектов, чтобы только привлечь к себе внимание, - западный человек в этом смысле закален, искушен, не падок до самых экзотических приманок: он уже ничему не удивляется.    Но то, как они смотрели на Патриарха, меня потрясло и оживило мой взгляд на него: я взглянул на него новым, остраненным взглядом, словно и сам впервые увидел и был удивлен этим явлением духовной силы. Воистину, Христос победил мир (Ин. 16, 33). 

Вот, такой был наш Патриарх и это всего лишь малая толика того, что можно о нем сказать.  Но Святейший Патриарх был человеком, которому была свойственна и особая глубина личной веры, которая помогла сдвинуть махину сознания нашего российского человека. Патриарх был человек, который явил нам русский мир во всем его богатстве. Мир, который мы забыли, с которым мы - увы! - почти уже утратили живую связь. Мир, который представляем весьма приблизительно, условно и фрагментарно, в приглушенных и потускневших тонах,  хотя на  самом деле это яркий, многообразный, самобытный, живой русский мир, мир святых чудес, благословенных подвигов, человеческого достоинства и славы. Именно его явил нам Святейший Патриарх, и мы склоняем перед ним головы в сыновней благодарности и молитве.