Сказычка святочная

Осенью 2007 года журналом "Виноград" и православным образовательным Интернет-порталом  "Слово" проводился конкурс на лучший святочный рассказ. Победителем конкурса стала повесть Юлии Виноградовой"Сказычка святочная", которая, по итогам конкурса, была опубликована в журнале "Виноград" № 1 (21) 2008.

Сенька с Санькой, хотя и уродились в один час, а вовсе друг на друга не походили. Сенька рыжая-конопатая вышла, а Санька - тот беленький, вихрастый. Родителей не знали, заместо них воспитывались семипудовою бабкою Катериной, а та померла годов пять назад и пятигодних внучат ее поручили в село Овражки пятиюродному дядьке Питириму на прокормление. Пять лет и пять дней он сирот прокармливал, а на шестый призадумался: мужик - он в хозяйстве опора, а баб-то и своих: хозяйка Анастасья да пятеро по лавкам девок на выданье - все равны как на подбор, лицо-яйцо, нос-помидор. Куды еще конопатую? Вот и отдал Сеньку Великим постом на пятой неделе на попечение в Усть-Богородицкий Овражский монастырь - благо соседи. Ревела Сенька в три глотки, она ж звонкая была, веселая уродилась, шумливая, все б ей игры затевать да пляски танцевать, а тута житья нет: ботву перебери, за свином подбери, вареньков навари... Спозаранку мать-скотница коромыслом подогреет, в полдень мать-кухарня ковшиком пришпа-рит; ввечеру мать-ключница засовом защемит, а в полночь иной раз сама мать-игуменья в окошко колотит: чего, дескать, Ксения, свечу без нужды заплавила - опять козликов вышиваешь? Игуменья у них иностранная была, сербиянка, Петка звали. Праскевою по-нашему. Три вершочка от горшочка, но скорая, спорая да строгая.

Так вот жили, до зимы дожили.

В каждой башенке по монашенке: Кто сор метет, А ито поклон кладет, Кто калач печет, А кто курей пасет, Кто крестом вышивает. Кто Псалтырь воспевает, А кто иконку раскрывает.

Вот раз сидит Сенька в своей башенке, глядит несмеяною - а невдалеке ребятня со снеговой горы катаются, и Санька-брат там, и пять дядьевых дочек, вишь, сани потащили. Напялила Сенька тулуп овчиный и сбежала с детворой  резвиться - не набегалась, не нагулялась за детство-то сиротское. Везет Санька Сеньку на санках, Санки скок, Саньку с ног, Сеньку в лоб, все в сугроб!

И углядела то мать-вратарница Ексакустодиана, хоть и туга на ухо, да на глаз востра была - высоко сидит, далеко глядит. Изложила все как есть матери-игуменье. Мало Сенька на горе синяков-шишаков наподбирала, тут еще прибавили. И в наказанье оставили Ксенью в рождественскую ночь одинешеньку самовары топить и кренделя лепить. А Рождество Христово Сенька-то шибче всего любила, обычно как: брат с гармошкой, сестра с лукошком идут-колядут по селу, Младенца рожденного боголепно славословят, сладостями разговляются. А теперь вот ушли все на Всеночное бдение, сидит Сенька одна, пятый самовар прокопченный обидной слезой натерла, за шестым потянулась - ой-ты! - сколола игуменскую крынку фарфорную. Засопела Сенька, схлипнула: крынка-то подарен­ная, расписная - за такую сугубая ептимья полагается. Наревелась пред образами - вдруг слышь: тюк об окошко снежок. А под окошком Санька стоит. Выглянула, он говорит: «Слушай, чего сказывают: к Лисавете в святую ночь Сама Бо­городица хаживает! Сбирайся, глянем!» Лисавета энта сто пятый год проживала в лесном скиту, да все послушницею, до храму была уж не ходячая, но славилась всечасною молитвою, потому, как знать, может, и вправду Матерь Божия к ней захаживала.

• - Почем докажешь?
• - В прошлый год ребята с дерев
  ни Фролкино сами видали! Пред
  иконою клялись!
• - Идти-то шибко боязно...
• - Ничего, по селу с колядкой, по
  лесу с оглядкой!

Думает Сенька: авось споро обернемся, со службы только к утру придут, крендельки обождут - ишь, крайнюю нашли! А что паутина не метана - то не видать, да все одно за битую крынку получать, житья от матери-игуменьи нету! А как радостно-то Царицу Небесную увидать, поклониться в ноги Ей, все вы­плакать, все высказать!

Принарядилась Ксенья, буски бабкины (откуда возьмись!) пестрые прицепила, платок красный расшитый, тулуп-валенки - сдался ж этот наказ игуменский, кто во святую ночь самовар полирует!

Бегут брат с сестрицею через село, мороз за ними поспешает, кусается, как собачонка бездворная. Небо глубокое, точно колодезь, а на донышке звезды поплескивают, от домов теплым пирогом попыхива­ет, бычок где-то мыкнул - не спится. Сенька с Санькой коляду распевают - так до лесу и добрались.

А в лесу тишина ледяными ветками позвенькивает. сыч гулко вздыхает, сугробы похрапывают - жуть захватывает, а они знай себе хри-стославят. Насилу избушку-гнилушку Лисаветину отыскали. Под ель упрятались, сидят-глядят, Богородицыно правило твердят.

- Санька, а какая Она из себя, сказывают? На Иверскую похожа или Володимирскую?

Краше царевны-королевны, вся лучом дивным сияет, и ризы на Ней будто золотые в самоцветных каменьях.

Однако ж подморозило: зубы бряцают, руки-ноги в леденец обратились, а тут еще снег поднялся, будто пух в курятнике. Вдруг дверь лубяная захрипела, братец с сестрой обмерли - а на пороге Лисавета-послушница с посошком: «Вы чтой-то, - говорит, - Сенька с Санькою, за елкой схоронились? А ну заходьте чаем с ягодой разговляться!»

В избе травкой-корешками веет, печка тихонько дышит. Сидят, ото­греваются: руки от горячей кружки ноют, в ногах котик плешивенький приветливо отирается. А Гостьи все нет.

«Из-за нас, окаянных», - Сенька мыслит. «Да не заходит Она ко мне, - Лисавета вдруг заулыбилась, - вы лучше возвернитесь с Богом: Сенька кухарить, а Санька к дядьке, пока он поклоны в церкви кладет и побегу не заприметил».

Пристыдились оне, за обогрев от-благодарствовали и назад побрели. Валенки талые на морозе враз заледенели, метель-метелка по щекам хлещет - скверно. А в монастыре уж задостойный звон слышится. Нырнул брат в храм, стал нарочно поблизости дядьки, а сестра поплелась кухарить - скоро службе конец, придут разговляться - а ни чаю, ни крендельков маковых и крынка сколота.

Входит в трапезную - а там светло, будто днем, все пять самоваров пыхтят, сладости  по плошкам  разложены, паутина с углов посметана

-     не в шутку девчонка испужалась

-     видать, заметили отлучку, теперь

хоть беги куда глаз глянет, да ноги

от страху будто в пол вросли.

Заходит в кухню - а там, глядь, с печи крендельки сымает вроде как сама игуменья, да чтой-то апостольник на ней выцветший и подрясник заплатанный - только цепочка с крестом золотом поблескивает. Оборотилась она к Сеньке, и тут-то Сенька углядела лик Ее, тихим лучом мерцающий. И убежать хочется, и заплакать, а стоит Сенька как вко¬панная и сопит.

А Она поставила плошку с крендельками на стол, улыбнулась будто, вышла с трапезной и исчезла в метели. Глянула Сенька в оконце - никого. А на полочке-то игуменской, вишь, крынка фарфорная стоит цельная, будто ничего и не бывало.

Сказы сказывать спротяженно сложенные неудобно есть, засим конец.

Подробнее о жанре святочного рассказа - в статье Александры Соповой "Праздничный жанр".

Иллюстрации Евгении Гапчинской