Константин Казански: Для Высоцкого Париж был символом свободы
С Высоцким Вас познакомила Марина Влади?
Нет. Меня с ним познакомил Алеша Дмитриевич, знаменитый цыганский артист, выступавший в русских кабаре Парижа. Это было на вечеринке у одного английского писателя. Мы с Алешей спели там несколько песен. Алеша представил мне человека, которого назвал по ошибке «Валентином». Я тогда не понял, что это Высоцкий. Там была и Марина Влади. Два месяца спустя мне позвонил мой друг, поэт-песенник Борис Бергман. Он сказал, что Высоцкий и Влади хотят выпустить пластинку во Франции и просят меня помочь.
Сколько пластинок Вы записали с Высоцким в Париже?
Три, одна из которых — двойная. Первую мы записали в 1975 году. Это пластинка «Прерванный полет». Фирма Chants du monde выпустила ее только после смерти Высоцкого. Спустя полтора года для второй пластинки мы записали еще 24 песни, но советская сторона «одобрила» только три. Нам сказали: «Если хотите выпускать пластинку во Франции, то у нас много записей его песен с большим оркестром. Можете взять записи и сделать компиляцию». Володя ответил: «Хорошо, я понял. Они хотят, чтобы были песни на военную тему. Но тогда давайте запишем несколько в том же духе, в котором мы уже здесь сделали?» Ему дали согласие, и в январе 1977 года мы записали еще десяток военных песен — «Он не вернулся из боя», «Аисты», «Сыновья уходят в бой». В конце 1977 года в Париже вышла первая пластинка Высоцкого, которую мы называли «военной». На ней эти десять песен плюс «дозволенные» три из первой серии. Все было сделано так, как хотел Володя: аккомпанемент только гитарный и контрабас. Марина Влади в своей книге пишет, что он радовался, как ребенок. Абсолютная правда.
Он недоумевал — почему в Париже это возможно, а в России — нет?… Как появилась на свет третья пластинка —«Натянутый канат»?
В том же 1977 году очень хороший друг Марины, журналист Жак Уревич предложил записать другую пластинку, более «интернациональную». То, что раньше было сделано во Франции, по словам Уревича, может быть интересно для русских, но для французской публики — несмотря на всю оригинальность текста — аккомпанемента двух гитар и контрабаса было недостаточно. Володя боялся петь с оркестром. Ему не хотелось «эстрадности». Мы выбрали десяток длинных песен — «Две судьбы», «Правда и ложь», «Баллада о детстве», «Банька по-белому». И за 24 часа в парижской студии Barclay записали «Натянутый канат». Сегодня многие русские считают этот диск лучшей пластинкой Высоцкого с оркестром. А 30 лет назад в газетах критиковали французских музыкантов, которые, дескать, русского языка не понимают и поэтому играют не так. У меня был карт-бланш: музыканты сыграли то, что я им написал, и импровизировали они как надо. Я объяснил им смысл не только песни в целом, но и каждого куплета.
Марина рассказывала в своей книге, что Вы с Володей, оба с бородами, были похожи на «потерпевших кораблекрушение». Высоцкий ведь посвятил Вам одну из своих песен?
Посвящал он песни Мише Шемякину, а мне не посвятил, а подарил. Хотя и я говорю с вами по-русски, по происхождению я болгарин. Володю с Мишей объединяло духовное братство. А у меня с ним было просто какое-то человеческое взаимопонимание.
Песня, о которой идет речь, — «Черт побери». У нее был первый вариант, который Володя написал для Марины за два или три года до этого и который вошел во все сборники Высоцкого. Однажды у меня дома в Париже он сказал: «У меня есть песня для Марины, но давай ее переделаем для тебя. Я не буду ее петь. Поменяй музыку так, как считаешь нужным». За два часа мы изменили песню и назвали ее «Черт побери». Я до сих пор исполняю ее на своих концертах.
Наверное, работать с Высоцким было непросто?
Теперь он для всех гений, но я имел дело не с гением, а с обыкновенным человеком. Мне с ним было очень легко. Он полностью мне доверял. В общей сложности я сделал аранжировки и музыкальное оформление записей более чем сорока песен. И где бы Володя ни выступал во Франции — на телевидении или на радио — я всегда ему аккомпанировал.
Не исчерпывается ли отношение Высоцкого к французской столице известной фразой — «мы с тобой в Париже — нужны, как в бане пассатижи»?
Эта песня посвящена, кажется, актеру Таганки Ване Бортнику. Он был единственным человеком, с которым Высоцкий меня познакомил во время гастролей Таганки в Париже в конце 1977 года. Сам Володя играл тогда в двух спектаклях — «Гамлете» и «Десяти днях, которые потрясли мир»... Уникальность стихов Высоцкого проявляется в том, что в них всегда есть второй, третий, четвертый и пятый пласт. Я думаю, сам Володя не мог бы сказать, какой точно смысл он вкладывал в приведенные Вами строчки.
Как он чувствовал себя в Париже?
Для него Париж был символом свободы. Ему, конечно, хотелось путешествовать по всему миру, выпускать пластинки во Франции, но он понимал, что ему надо быть в России.
Не возникало ли у него искушения «выбрать свободу» и остаться во Франции?
Казански: Мы с ним на эту тему не говорили. Я сам был так называемым политическим иммигрантом из Болгарии, но политикой никогда не занимался. Мы с ним беседовали на общечеловеческие темы. У нас с Володей были огромные проблемы с бюрократической системой — у него в Советском Союзе, у меня — в Болгарии. Мы вспоминали какие-то истории, часто нелепые и смешные. Есть вещи, которые остались сугубо между нами.
Высоцкий, конечно, понимал, что во Франции у него не может быть такого успеха, как в России?
Что значит успех? Какой успех был у Герцена в Англии? Вопрос не в этом. Володя видел свою задачу в том, чтобы поддерживать связь не только со своей публикой, но и со своим народом. Но народ и культура — это одно, а государство — это другое. Идеальным вариантом для него была бы возможность в любой момент уехать из России и вернуться назад.
Вы нашли для Высоцкого и Марины квартиру в Париже?
Эта квартира принадлежала моему дяде, и я снимал ее по «дружеской» цене. Когда мы начали работать с Володей, он часто приходил ко мне домой. Однажды, когда они с Мариной ужинали у меня, я сообщил Володе, что съезжаю. Тогда Марина сказала, что им как раз нужна квартира в этом квартале — недалеко от ее сестер. Они встретились с моим дядей, договорились о цене. Это была единственная квартира, где Марина и Володя вместе останавливались в Париже. Обычно они жили в пригороде Мезон-Лафит, там у Марины свой дом. На парижской улице Руссле, 28 они провели два-три года. У них гостили Белла Ахмадулина с Борисом Мессерером, которых я встречал на Северном вокзале Парижа по просьбе Высоцкого, другие гости. Случалось, что квартира была занята друзьями, и тогда Володя жил у нас дома. Я тогда уже был женат. Володя был шафером на моей свадьбе. В общем, у нас сложились семейные отношения.
Помимо работы, что еще интересовало Высоцкого в Париже?
Все. К Борису Бергману, у которого был старинный киноаппарат, он приходил смотреть фильмы. У Миши Шемякина открывал для себя редкие книги, слушал незнакомую музыку. Но круг друзей был узким, потому что у него всегда было мало времени.
Вы с Володей, наверное, пускались в загулы?
За пять лет нашего общения в Париже таких загулов было два-три. И по сравнению с тем, что он творил в России, это, конечно, чепуха. Первые два с половиной года в Париже он был абсолютно непьющим. Потом произошел какой-то надлом в душе...
Высоцкий был человеком азартным, увлекающимся?
Иногда, кажется, да. Но об этом рассказывали другие. Во всяком случае, ничего такого в Париже не случалось. Для нас он был как член семьи. Сидит обычно на кухне, пьет чай и пишет. Иногда смотрел телевизор или что-то обсуждал с моей женой или со мной.
Часто ли Высоцкий выступал с концертами в Париже?
Он дал три концерта в театре «Элизе-Монмартр» в декабре 1977 года. Не было ни одной афиши, но зал набился битком — пришли все русские, которые находились в Париже.
Любил ли Высоцкий цыган?
Он испытывал умиление от отдельных исполнителей. Это в русской традиции еще XIX века. В Париже цыган было не так много. Эпоха и публика другие. Когда в 20-е годы появился табор Дмитриевичей, никто из русских его не знал. Сегодня же их помнят больше, чем Настю Полякову или Нюру Массальскую. Но когда Алеша Дмитриевич пел на своем не всегда понятном русском языке, получалось очень искрометно. Не найдешь слов, чтобы объяснить, почему это так хватало за душу.
Правда ли, что именно Ваши соотечественники в Париже первыми открыли Высоцкого?
Невероятно, но факт. В 1972 году один наш друг — наполовину русский, наполовину болгарин — принес мне домой 170 или 180 песен какого-то Высоцкого, записанных на пленку. С моим болгарским другом, который иногда выступал вместе со мной, мы начали выбирать те, что прозвучали бы в парижском контексте — «Она была в Париже», «Ребята, напишите мне письмо», «Дайте собакам мяса». И именно мой друг первым исполнил песни Высоцкого в кабаре «Шехерезада». Никто из здешних русских, работавших в кабаках, его не знал. Я не думал, что не пройдет и двух лет, как мы с Володей начнем вместе работать.
Каковы Ваши впечатления от гастролей Марины Влади в России со спектаклем «Владимир, или Прерванный полет»? Вы же сопровождали ее в качестве гитариста в двух поездках — в 2010-м и в 2012-м.
В Москве успех был головокружительный. Если в зале собирались 500 человек, то Марина получала 250 букетов. Все цветы мы потом относили на могилу Высоцкого. Прекрасно прошли и недавние выступления в Петербурге. Публике хочется приобщиться к легенде о любви Марины и Володи. Это не только легенда, но и поразительная реальность, связанная с той эпохой, когда, казалось, все было запрещено. В конце концов, Володя мог многое себе позволить. А теперь мы живем в то время, когда все дозволено, но никто ничего себе не позволяет. Произошла — не знаю почему — какая-то общественная деградация, и торжествует личная трусость.
Вы посмотрели фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой», который так возмутил Марину Влади?
Да, я его видел. Никита Высоцкий сделал такой фильм, какой ему хотелось. Не могу его судить. Но человек в фильме — это Высоцкий не Марины, не Шемякина, не мой и, наверное, не тех 100-150 человек, которые его действительно знали. Не говоря уже о том, что у каждого человека есть свой Высоцкий.
