«Сказки о скорой помощи», или 03 Татьяны Летицкой (ч.2)

Когда писательница изображает работников «Скорой», начинают доминировать «легкие», диалоги, изобилующие избитыми шутками:

«- Ох, и стерва же ты, Танька! - заявил мне наш главный.

 - Рада стараться, вашбродь! - отсалютовала я.

 - Стерва, - подтвердил доктор Саша.

- Изволите новую кличку «нарезать», шеф? - спросила я у главного.

- Скройся с глаз моих, пока я чем-нибудь не запустил в тебя! - шутливо рявкнул главврач, уже откровенно веселясь.

- Слушаю и повинуюсь, хозяин (ну не могу же я допустить, чтобы последнее слово осталось не за мной), - сказала я, выскальзывая за дверь».

Нередко пустословие в таких растянутых разговорах переходит в скабрезные шутки и пошлости:

 «- Что у вас?

- Везем им клиентку с «белочкой».

- Симпатичная? - вклинивается в разговор доктор Юра.

- Полный отпад! - отвечает Витя.

- А «белочка»? - не унимается Юра.

- Первая бригада, вон из эфира! - рявкнула Луна-Оксана.

- Так я про «белочку» и говорил, а ты про кого? - подколол Юру доктор.

В эфире слышится смех.

- Мальчики, будьте серьезней! - пытается урезонить врачей Луна, но слышно, что в диспетчерской тоже веселятся.

- А я не мальчик, а мужчина, хочешь, докажу? - басит реаниматор Львович.

Все, народ сорвался с цепи, теперь не остановить.

- Третья, третья, что передать тридцатой? - перекрикивает эфир Луна.

- Пусть ждут! - ответил Витя.

- Оксана, любовь моя, жди, я сейчас приеду! - резвится доктор Вова.

- Я вся трепещу, - съязвила Луна.

- Не буди во мне зверя! - продолжал прикалываться Вова.

- А то проснется заяц и убежит? - все так же ехидно уточнила Оксана.

И снова ржач в эфире, народ развлекается».

Продираться сквозь звенящую пустоту таких страниц очень утомительно. Сама Летицкая прямо объяснила, для чего ей понадобилось такая манера письма:  «...Если вы в кино или в книжке читали, что врачи в перерывах между спасениями людей сидят и рассуждают, как найти лекарство от рака и спасти всех страждущих, то сегодняшняя сказка не для вас. Нет более циничных людей, чем медики, нет шуток и разговоров «ниже пояса» более пошлых, чем среди небольшого коллектива людей, знакомых с физиологией и анатомией человека и при этом вынужденных сутками общаться между собой в течение многих лет».

По всей видимости, желая достоверно изобразить подмеченные особенности речевого поведения работников «Скорой», Летицкая - осознанно или бессознательно - взяла в качестве литературного ориентира язык массовой литературы, уже справившейся с задачами подобного типа (насколько хорошо справившейся - другой вопрос). Однако экспансия стиля «массовой литературы» в «Сказки» оказалась мощнее, чем, по всей видимости, предполагала сама Летицкая: так, помимо речевой характеристики, оттуда же, судя по всему, взяты некоторые другие черты, которыми наделена в «Сказках» главная героиня. 

Невысокая девушка Таня, похожая на подростка, которую из-за этой «несолидной» внешности сперва не принимают всерьез, на поверку оказывается умной и проницательной. Она постоянно попадает в  «нештатные» ситуации и с легкостью находит из них выход, причем выход неординарный, который вызывает бурную реакцию (восхищение или оторопь) других участников происходящих событий.

 В результате о ней ходит множество слухов и легенд, она является предметом пристального внимания многих знакомых и малознакомых ей людей («-Ты что, с Луны свалился? - спросил доктор Саша. - Только не говори мне, что ты ничего не слышал о «холере». - Слышал. Ты хочешь сказать, что это она? - спросил доктор Витя, с любопытством рассматривая меня»). Вдобавок к этому она обладает неотразимым обаянием, покоряющим всех (или практически всех) окружающих ее мужчин, к чему она не прилагает не малейшего усилия, предпочитая «холостяцкие» удовольствия - например, гонку на мотоцикле, партию в пинг-понг, крепкий кофе натощак. В свою работу она влюблена безгранично, до полного самозабвения.

Вам никого не напоминает это описание?

«...Настя работает много, самоотверженно, в ущерб своему здоровью... работать приходится сутками... Настя многое себе позволяет: дома она не готовит, одевается по собственному вкусу  из соображений удобства, не искореняет вредные привычки (много курит, через каждые два часа пьет кофе...). В подобных «неправильностях» - огромное обаяние Насти. ...она не обладает эффектной внешностью, но с помощью одежды и макияжа неизменно превращается в красавицу... Коллеги Насти... не могут дорасти до уровня интеллектуальных взлетов пигалицы. Ей завидуют, ее ненавидят, ею восхищаются, наконец, терпят. В интеллектуальном единоборстве Настя побеждает неизменно» (Н.А. Купина, М.А. Литовская, Н.А. Николина. «Массовая литература сегодня. Учебное пособие». С. 118-121).

Не правда ли, кажется, что речь идет об одной и той же женщине? Если добавить к этому милицейское прошлое фельдшера Тани, о котором говорится в начале «Сказок...», то гипотеза о влиянии на облик главной героини Летицкой образа Насти Каменской из детективов Марининой (именно о ней идет речь в процитированном нами отрывке из учебника) начинает звучать еще более убедительно. Между тем, как замечают Купина, Литовская и Николина, такому типу героини, как Настя Каменская, присуща и еще одна важная черта (со светской точки зрения - весьма позитивная): «Смелая Настя преодолевает ханжество, а это удается далеко не каждой женщине: «Ну что греха таить, - признается она, - у меня были другие мужчины». Здесь особенно впечатляет множественное число...» («Массовая литература сегодня», с. 120).

Рискнем предположить, что фельдшер Таня просто унаследовала эту черту своего поведения от героинь массовой литературы - уже в готовом виде, без необходимой для православного дискурса переоценки с позиций христианской нравственности.

Предпочтение читателем книг массовой, а не высокохудожественной литературы, бесспорно, свидетельствует об определенном изъяне в его эстетическом развитии. Однако можно ли однозначно утверждать, что это симптом и некоторой бездуховности читателя? Сомневаюсь: ведь «высокохудожественный» не всегда означает «высокоморальный».

Однако в тех случаях, когда произведение массовой литературы транслирует читателю нехристианские идеи, говорить о духовной опасности такого текста необходимо. Очень жаль, что приходится это делать и в связи с такой в других отношениях светлой и православной по духу книгой, как «Сказки...» Т. Летицкой.

И, напоследок, еще одно недоумение. Неоднократно на страницах книги Летицкая описывает, как - с духовно-мистической точки зрения - выглядит процесс реанимации умирающего человека. Тот, как правило, без сознания. Работнику «Скорой» нужно добиться, чтобы пострадавший открыл глаза, и поймать его взгляд. Все это, вроде бы, понятно и комментариев не требует. А вот дальше...

Здесь, рядом с умирающим, всегда ОНО. Пострадавшего засасывает, и чтобы его удержать, нужно нырнуть ТУДА за ним. Но сделать это нужно умеючи - иначе есть риск, что засосет и тебя. «...Никогда не уходи так далеко, - учит доктор Витя Таню после ее первого опыта. - Легкое касание и назад, не ты за ним ныряй, а его за собой тяни». В другой раз он ее хвалит: «-У тебя хорошо получилось. Я бы его не удержал. - Не ври! - отвечает Таня. - Это ты всех держал. Я, как... цветок в проруби, между вами болталась. Нас трое было там! - Почувствовала? - Увидела. - Вот, теперь и ты научилась».  И, наконец, самое показательное описание - как доктор ныряет за пострадавшим («-Витя, вернись! - он уже не слышит, его засасывает, они уже отделены пеленой»), и Таня «вытаскивает» их обоих: «Страшно, ох как страшно сорваться туда. До дрожи, до столбняка, весь организм бунтует, пытаясь сопротивляться, ведь я еще никогда не уходила без поддержки мудрого и сильного защитника.

Он всегда был рядом, незыблемый, как скала, держал, не отпуская далеко. И вот сейчас именно он ушел и именно ему нужна поддержка, а я не знаю, как и что делать. Я - ведомая, он - ведущий, так было всегда, но не в этот раз <...> «Пусти!» - прошу я, втискиваясь в непроницаемый занавес. «Пусти сейчас же! Прочь!» Всполох тьмы, всполох света. Пустота сжимается, подпирая в спину, пелена вокруг становится непроницаемой, начинается круговерть сжимающейся вселенной. ОНО пришло за своей добычей, беда в том, что выбирать ОНО будет из тех, кто зажат сейчас здесь, между пустотой. Утащило двоих, и помощь они могут получить только от тех, кто находится за непроницаемой пеленой и кто сумеет прорваться сквозь нее <...> Я тоже соскальзываю, мне не удается удержать. И вдруг рядом полыхает. Раздирая темноту, прорывается Юрка. - Рыжая, держись! - занавес начинает колебаться, давление уменьшается. Еле слышно, но сейчас этот голос и фигура - как якорь, который не дает сорваться в круговерть. <...> И снова полыхает, это прорвались сквозь пелену Саша с Анюткой. <...> Занавес начинает светлеть. И вдруг... еще разрыв, еще, еще, они теснят пустоту, отталкивая нас от запредельности. Вовка, Викторыч, малознакомые доктора и фельдшера, Саша-хирург, Анатолич... Круг света расширяется, в нем возникают все новые и новые люди <...> Они не здесь, а там, где помогают людям, и от этого безопасный круг ширится, раздаваясь все больше в стороны».

Какова расстановка духовных сил в области за занавесом, куда попадает героиня (ее душа? Ее сознание?), определить точно трудно. С одной стороны, вроде бы, Таня молится: «Господи! Помоги его вернуть! Это он нужен людям, он там многих спас и еще больше спасет. Он нужен семье, у него маленькие дочки. Отпустите его, возьмите лучше меня!». По всей видимости, адресат последней фразы уже другой - потому что единственное число меняется на множественное. В другом рассказе («Невероятная встреча»), когда Витя предлагает заехать в храм и взять святой водички, Таня с Сашей изумляются: « -Вить, а ты что, в Бога веришь? - осторожно спросила я его. - Да как тебе сказать... верить не верю, но... есть Там что-то, - неопределенно отозвался доктор». Трудно сказать, что было раньше - спасение Вити или этот разговор, но к православной вере, как говорится в книге, Таня пришла намного позже, уже после своего ухода со «Скорой».

Скорее всего, пребывая «за занавесом», Таня сама не понимает, кого она просит и с кем сражается за жизнь Вити, она тоже просто чувствует, что «Там что-то есть»: «Стою и парю одновременно, вися над пропастью пустоты. Нестерпимый свет и ледяная тьма, чувства обманывают. Это не голос, не звук, кажется, вибрирует каждая клеточка моего тела <...> "Ты готова платить?» «Да», - отвечаю я, не разжимая губ. <...> "А жизнью?» «Согласна». «Уходи, они вернутся», - ответ отшвырнул меня. И снова долгий полет через бездну пустоты и безвременья. Настигает не голос, не звук, не вибрация, - просто ощущение со всех сторон и изнутри. Нет судьбы... Мне нечем спросить, я просто часть этой пустоты. Она не злая и не добрая, просто она вне понимания, хотя я и часть ее. Нет судьбы, каждым своим поступком мы меняем ее, каждую секунду мы делаем свой выбор, доходит до меня».

Кажется, конечный вывод - вполне в православном духе. Но вот только... с кем разговаривает героиня, когда «мистическое приключение» уже окончено? «...внутренне воплю, стараясь докричаться: «Я готова платить, не отказываюсь!» И тут я услышала, ощутила всем телом смех» и еще раз, в тот же день, но позже, когда Вите опять становится плохо и Таня пытается согреть его: «-Спасибо, маленькая. И снова я почувствовала смех. «Да отпусти же ты! Забирай свое, а его отпусти!» - Отпустило, - вздохнул он полной грудью».

Чей это смех? Кому надо платить за то, что Витя остался жить? Трудно ответить со всей определенностью. Но уж очень эти «ныряния», «касания» и проникновения «за занавес» похожи на описания оккультных практик, а этот торг с неким сверхсуществом (в словах и действиях которого ощутима не любовь, а только холодная рассудочность, и даже смех его не вызывает ощущения духовного тепла) похож, скорее, не на молитву, а на тот «контакт», который и устанавливается в результате эзотерических упражнений (не случайно после своего «мистического ныряния» героиня приобретает некие сверхъестественные способности - например, не хуже рентгена видит внутренние повреждения человека). Думается, впрочем, что Летицкая в своих описаниях ориентировалась не на оккультную литературу как таковую, а, опять-таки, на наработки массовой культуры вроде произведений Стивена Кинга или голливудских фильмов соответствующей тематики.

...Современная православная литература создается людьми, живущими в апостасийном мире, и потому она несвободна от идей и оценок, подчас далеких от христианства. Но без творчества, без переложения вечных истин на художественный язык своего времени человек не сможет жить полноценной жизнью - не случайно некоторые русские религиозные философы утверждали, что именно в даре творчества заключается наше подобие Творцу. И потому, наверно, не стоит отказываться от знакомства с книгами современных православных авторов - однако к чтению их произведений следует относиться не как к развлечению, а как к духовному труду, неспешному и кропотливому, и не забывать проверять сказанное ими «камертоном» святоотеческой мудрости и церковного благочестия.