Томление духа. Ч.1

Люди ищут Бога - Бог ищет людей.

Крик души или длительная неумолчная тоска. И вырастает это не только из негативных предпосылок: пустоты, зияющей пропасти души, зияющей пропасти, окружающей нас со всех сторон, и нечем ее заполнить! Не только из желания заполнить эту пустоту возрастает религиозное томление, нет - есть еще более глубокие, подсознательные или сверхсознательные корни: есть неясное, смутное ощущение или предощущение радостного Преизбытка, всеудовлетворяющей Полноты и радостного, твор­ческого Мира. Он есть! И душа как-то чует это, и потому и хо­чет прикоснуться к Нему.

Говоря словами апостола Павла, мы жаждем «не совлечься, а облечься», т.е. не столько избавиться от Пустоты, сколько прикоснуться к тому, что есть Жизнь преизбыточествующая, и утолить жажду души нашей, припав к Источнику Жизни. Можно поэтому сказать вместе со многими ми­стиками, христианскими и внехристианскими, что активность здесь двойная: наше искание, наше томление, и Его зов, пускай лишь смутно нами ощущаемый ... Наше томление рождается из Его зова. Так говорят праведники и религиозные искатели и мистики, ис­кавшие Его и хоть издали ощутившие Его. Различными образами пользовалось это томление человече­ской души для выражения своего. Жажда и вода, утоляющая жажду; о лани, стремящейся к потокам воды, говорит, например, псалмопевец, и еще: «Душа моя, как земля безводная по Тебе». Отчий Дом, приют Мира, Жизнь неумирающая, сияние Красоты непреходящей! Все это звучит нам навстречу из разных мест, из разных времен и народов, то полушепотом, как предмет отдален­ной надежды и искания, то как радостная уверенность...

Может быть, это - главная оплодотворяющая сила художественного творчества: томление по Красоте и по адекватности ее выражения, бессознательный уход - и увлечение вместе с собой других в глубины жизненной ткани, в манящие «задние фоны», глубины жизненного избытка... Есть мука, есть боль творчества, есть стремление что-то ухватить, что-то выразить, что смутно волнует душу, осветить жизнь из каких-то новых глубин...

Скрытое томление, можно сказать, - один из основных образующих эле­ментов искусства. Более того: искусство рождается из какого-то неясного томления и порождает томление. Вернемся к образам «томления». Особенно ярок и характерен образ супружеской любви, или, вернее, ожидания любви или ис­кания Возлюбленного, - искания и ненахождения, и томления и горения душевного. «Да лобзает он меня лобзанием уст сво­их!» - эти слова «Песни Песней» уже рано стали выражением и символом не физической страсти, а именно духовного томления по единому достойному, по конечному и основоположному Пред­мету любви, который один только и может удовлетворить жажду души. В христианском мире уже Ориген (III пека) и Григорий Нисский (IV века) толковали в этом смысле древнееврейскую «Песнь Песен»...

Через все Средние века проносится отзвук этой Соломоновой «Песни Песней». В этих гениальных словах, с неподражаемой силой выразивших любовное томление, ощущается (уже в еврей­стве, как мы видели, и у отцов Церкви) другое - более сильное, более решающее, более захватывающее томление, и искание, утрата, горечь оставленности и... нахождение! То, чем живет душа, глубочайшая драма души, находит себе выражение в этой драме возлюбленной, ищущей, жаждущей и... потерявшей свое­го Возлюбленного.

...Точно так же мистик XIII века Раймунд Люллий говорит о бес­конечном томлении любви по едином всепревосходящем Возлюбленном души в своем диалоге «De amico et amato»...

И другие образы, также нередко вдохновленные Писанием, встречаются в религиозной истории человечества для выраже­ния этого духовного искания и устремления души.

Так, например, Ориген, комментируя ветхозаветные книги «Исход» и «Числа», находит выражение для томления рода че­ловеческого в образах «палаток» и «колодцев», которыми поль­зовались в своем странствии по пустыне сыны Израилевы. Так и мы призваны не строить себе постоянных домов, а быстро по приказу собирать палатки свои и двигаться вперед в неослабном искании Вечной Истины. «Палатки суть род временного при­станища для тех, кто постоянно в пути... Обратите внимание на их палатки, в которых они постоянно странствуют и постоянно двигаются вперед, и чем больше они продвигаются вперед, тем больше разрастается перед ними их путь продвижения и про­стирается в бесконечность» (Толкование на книгу Чисел, Слово 17, 4). А колодцы, копаемые в пустыне, тоже - образ томления нашего по Боге живом, по Источнику Вечной Жизни. «Вернемся к Исааку и будем вместе с ним копать колодезь живой воды... будем так долго копать, пока воды колодца не выйдут из берегов своих и не затопят мест обитания нашего...» «Посмотри, какой источник воды живой находится, может быть, в душе каждого из нас... Каждый из нас, что являемся служителями Слова, ко­пает колодезь и ищет воду живую, чтобы утолить жажду слу­шателей» (Толкование на книгу Бытия, слово 13, 4; там же,

1-4).

Евангельский образ воды живой, текущей в жизнь печную и утоляющей томление пьющих от нее, глубоко пронизает всю внутреннюю жизнь и все писания Оригена.

Образ странствия, исполненного томления, но заветной, да­лекой цели, тем более недоступной, чем она священнее и же­ланнее, встречается и в ряде легенд и сказаний Средних веков, посвященных исканию земного рая (сказания восточные и за­падные), и в западных средневековых легендах о святом Граале, который, согласно легенде, есть величайшая святыня на земле - чаша Тайной Вечери и вместе с тем чаша, в которую собрали струившуюся с Креста Кровь Христову, над которой беспрестанно незримо совершается Небесная Евхаристия и непрерывном сослужении ангельских чинов. Ее могут достигнуть и узреть только немногие избранные, только чистые сердцем и герои духа и только после величайших напряжений и усилий, Сказание о Земном Рае и повести о святом Граале суть подлинные повести религиозного томления.

Но самый яркий и непосредственно напрашивающийся об­раз - бездна сердца, которая не может быть ничем тварным за полнена и жаждет безмерности Божией для своего заполнения. Нередко вспоминались слова псалмопевца: «Бездна бездну  призывает голосом водопадов Твоих»... Эти слова все снова комментируются мистиками Средних веков. А в XVII веке Паскаль пишет: «...Зияющая пустота сердца, бесконечная бездна может быть заполнена только Предметом бесконечным и непреложным, т. е. самим Богом».

Различные образы, различные голоса говорят о том же - о пустоте сердца без Бога, о томлении духа, о жажде духовной...

Древняя Индия: холодный Бог Упанишад

Древняя Индия. В ней есть фон глубокого пессимизма, усталости от жизни и тщеты, ужаса и перед смертно, и перед кошмарным колесом бесконечных перерождений. Но есть выход! Из Упанишад, например... звучит опять и опять: ... истинная, основная Реальность принадлежит лишь Тому, Единому, мир существует лишь чрез Него... есть То - «Полнота» бытия, Подлинное, Неисся­каемое, Бессмертное, то, где душа может успокоиться, истинная сущность души, не только ее Родина и цель, но ее субстанция, основа, «Атман» - великое мировое «я», «Самость» мира и души, «Реальность Реальности» (Satya Satyasya). Это есть - «цель Упанишад», имя Ему - «Предмет Томления»; «кто по­знал Его, становится мудрым, и ища Его пускаются в путь аске­ты, в томлении по (иному) краю»; и еще: «познав Его, брахманы перестают желать себе сыновей, имущество, миры, и как нищие пускаются в бездомную жизнь». Ибо что стоит наш мир и все его блага, и наслаждения, и богатства: «весь мир есть добыча смерти», он полон зол, он охвачен беспрестанным процессом умирания, всеувлекающим вихрем преходящести, и так далее без конца - в бесконечных повторениях, он безрадостен и объят тьмою.

Наша истинная сущность, наше истинное «я» томится в нем, как пленник, как бессильный, жалкий калека, скованное цепями смерти и мучительных, все новых возрождений, как че­ловек, опьяненный злыми чарами, волшебным зельем наважде­ния и обмана...

Это и придает Упанишадам тот тон сдержанного пафоса, глу­бокого сердечного волнения, мистического трепета и глубины, который охватывает лучшие из них. Радостную весть возве­щают они: есть избавление из царства смерти, преходящести, множественности, несовершенства. Познай, что все это - Ат­ман, великий Атман, и нет ничего вне Его... Когда это познаешь, то «развязываются все узы». «Тот, кто прошел по этому мосту, если был слеп, перестает быть слепым; если был ранен, перестает быть раненым; если был скорбным, перестает быть скорбным. Поэтому, когда пройти через этот мост, то ночь становится днем, ибо мир Брахмана светел вовеки». «Для того, кто познал истину Брахмана, солнце уже не всходит и не захо­дит - для него вечный день... Это не есть обычное познание, это есть мистическое переживание, неизъяснимое и непонятное, непередаваемое в категориях рассудка, но вместе с тем глубоко реальное...

Тексты Упанишад полны восторженных речений об этих повы­шенных переживаниях, об этой радости и блаженстве, несравни­мых с радостью земли, ощущаемых теми, что достигли Атмана... Избавление же это и блаженство состоит, как мы уже видели, в том, чтобы познать, что мы не отличны, что мы вполне тожде­ственны с вечным Атманом, что все отличие и индивидуализация есть лишь злая иллюзия, лишь обман, лишь наваждение, которое бесследно исчезает для того, кто ощутил этот Божественный Атман за свое «я», за себя самого. «Поистине, кто познал это выс­шее Божественное (Брахман), тот сам уже есть этот Брахман»...Т.е. избавление дано в пантеистиче­ском отождествлении своей духовной сущности с Божествен­ным Абсолютом. Решение проблемы, свидетельствующее об огромном пафосе духовного порыва, но полное тех внутренних противоречий, которые носит в себе пантеизм вообще, в частности, пантеистическое приравнение слабой, бедной человеческой природы к исконной и Божественной Реальности. Проблема зла - греха, страдания и смерти остается нерешенной.

Далее, холодом веет от безмерного, все обнимающего и все поглощающего в себя, но не согретого жизнью любви Бога Упа­нишад. Наконец, пут, по которому шествуют души к достиже­нию этого Бога... полон внутреннего пафоса - пафоса страстного искания и отречения от всего ради этого познания Единой Реальности...

Однако нужно сказать: недаром таким холодным является Бог Упанишад и Веданты ... Все дело - в познании и в бесстрастной эмансипации от всех связей и всех привязанностей, вытекающей из познания. Добродетель является лишь средством, лишь ступенью к этому высшему равнодушию, к этому совершенному квиетизму, что уже по ту сторону нравственного различения, по ту сторону до­бра и зла. И притом путь этот одинок и полон эгоизма: нет здесь любви, той горящей любви, что изливается со своего Вечного Объекта и на мир и на ближнего.

Безмятежное, холодное, квие­тическое бесстрастие - недаром в Махабхарате сравнивается такой мудрец с бесчувственным камнем, - подавление всех чувств и представлений, а под конец усыпление и самого со­знания (иногда уже путем искусственной тренировки) - вот в каких красках нередко рисуются взору высшие ступени этого пути и самая цель его - объединение с Атманом.

Из книги Николая Арсеньева «Душа Православия. О Жизни Преизбыточествующей. Правсославие. Католичество. Протестантизм».