Честное слово о частном хозяйстве

Владимирская область. Для столичного жителя здесь — дремучие леса, почти глушь. Где-то недалеко Муром, кажется: всюду витает богатырский дух — Русью пахнет. Маленькие деревеньки вдоль дорог, то тут, то там дымок из трубы, топятся печки. Газ? Что вы! Цивилизация почти не коснулась этих мест. И кажется, всё тут как было и пятьдесят, и триста лет назад, только заборы повыше, да крыши покрыты ярко — ондулином, железом, черепицей.

Всё как было? Подождите. Иду вдоль домов, заглядываю во дворы и не слышу, не слышу нежного, тёплого «му-у-у-у», дрожащего трусливого «ме-е-е», радостного «кукареку» и предупреждающего о чужаках, с шипением, с биением крыльев, яркого и морозного гусиного гогота. Ау?! Животные домашние, скотинка, где вы? Тяжело, некогда, дорого, невыгодно, а иногда и просто — лень людям связываться. Идёт на убыль частное хозяйство.

Есть у нас в деревне последний из могикан — Ольга Яковлевна Николаева. Бывший директор школы. Тогда, в далёкой молодости, её распределили из родной деревни в Магадан, где от учителя математики она быстренько выросла в директора. Жила, работала, а потом вернулась, слёзно провожаемая учениками, поступавшими в любой математический ВУЗ на «раз, два, три», и благодарными коллегами, которым она «давала дышать» под своим руководством. Что же делать на родине? Постепенно, привыкая после Дальнего Востока к длинному лету и отнюдь не вечной мерзлоте, она обвыкла, огляделась, обжилась и вот уже — «му», «бе», «ме».

— Тогда все так жили: в каждом дворе по две коровы, кормилицы. А как детей растить? В три часа утра встаёшь подоить, молочко через марлечку процедишь и коровку отправляешь пастись — мимо стадо идёт. Тогда не то, что сейчас, стада пасли, специально. Часов в одиннадцать коровок загоняли на полдни.

— Полдни — это коровий полдник, что ли?

Смеёмся.

— Похоже на то: днём жарко, коровы отдыхают, вот и говорили «полдни». А потом опять с трёх часов дня пасутся до вечера. Наша Малютка умная такая была. Идём вечером к стаду домой загонять, её не видим, а она уже издали нам: «Му-у-у-у», нежно так, — забирайте меня. И идёт только за мной, куда хочешь; отстану — останавливается и ждёт. А потом, перестройка, развал, сама знаешь. Вот корова только у меня оставалась, да у Тамарочки с края деревни. Да и у той пошла через мост и ногу подломила — всё, значит, начала болеть, не есть, мало доиться — зарезали. А к корове прикипаешь, она как член семьи, кормилица.

Держать, конечно, тяжело, хлопот много: три раза в день доить, чистоту соблюдать. Коровка чистоту любит, зато и молоко и творог, и масло всегда. Молоко ночь постоит, утром сливки снимешь и в банке взбиваешь масло, быстро, раз-раз-раз, отделяется желтый ком. А уж какая умная, добрая, родная какая! Коров сейчас мало кто заводит, слишком много хлопот, все ведь хотят легко жить, а корова если, то всё: ты привязан к дому, и как по расписанию живёшь… Пойдём я тебе покажу поросяток.

Иду за Ольгой Яковлевной через сени и курятник в хлев. Из-под ног разлетаются куры, петух застрял на поленнице и орёт в страхе, хлопает крыльями. Чудище я что ли? Давай, милый, лети вниз скорее! Заходим в хлев. Запах сшибает с ног, головой задеваю потолок и на минуту полностью теряюсь. Под потолком тусклая лампочка, хлев разделён на три загончика, в одном свинья Чунька. Чунь-чунь-чунь, выходи покушать, Чунька! В другом — поросятки, уже большие, на продажу. В третьем теперь пусто, до того жила поросячья мамка, двухсоткилограммовая Машка. Недавно продали.

— Свиней я последний год довожу, всё, сил нет больше, годы не те. Конечно, свиней держать выгоднее всего, пасти не надо, выпустил в загончик на дворе, полежала она в грязи, хрю — и опять в стойло, лежи, мясо наращивай. Едят всё. Был хряк — так даже кирпичи лопал. А однажды молодой хрячок у козлёнка ножку съел. Прошлой зимой дело было. Коза окотилась тремя козлятами. Посмотрела я — все мальчики. Расстроилась, а потом выпустила их побегать по весне, смотрю, один-то козлёнок — козочка! Вот радость! И оставила их во дворе гулять. Хряк сидит в загоне, щёлочки в загоне маленькие, чтоб не вытворил чего. Гуляют они и гуляют, подходила к двери, слушаю — всё тихо, вечером только пришла кормить — бегут ко мне два козлика, а где радость моя? Где козочка? Не бежит! Я к загону с хряком — за корытцем лежит, бедная, а ножки нет! Это ж как она кричала, а я не слышала! Видимо так было: подошла она к загону, а козы, они везде лазают, любопытные, голову с ногой в щель засунула, хряк подбежал, да ножку по самую лопатку и отъел. Пришел ветеринар, перевязал, говорит: надо зарубить. А я не могу! Такую муку она претерпела, а он рубить. Не дала. Три дня плакала над ней, выкармливала. Выпустила, смотрю, а она побойчее козликов будет, оправилась от ухода. Так и бегала на трёх. Ветеринар потом уж предложил костылик приделать.

— Чудеса!

 —Да… Но козочка умненькая была, приспособилась и без костыля. А свиньи если агрессивные — глаз да глаз. Особенно когда рожает, следить надо, может съесть потомство, сижу, ловлю каждого. Да и потом, когда сосут уже, может покалечить. Потому иногда приходится слабых поросят самой выкармливать, каждый час. И ночью и днём. Не сплю вообще. Телевизор смотрю. Зато если тихая по характеру свинья попадётся — самоотверженнейшее животное. Когда опоросится, пока кормит — неделю, а иногда и больше, терпит, чтоб не испачкать себя и поросята не заразились чем-нибудь.

Идём дальше. Через стенку живут козы и овцы. В зимнее время постоянно. Козочки прекрасны: беленькие, свежие, как снежок, снежинки-козлята. Один козлёнок, ростом с табуретку, родился слабеньким, живет в доме, выкармливается. Спит по часам, как младенец, для этого Ольга Яковлевна подгибает ему ножки, складывает как бы, и запихивает в корзину, накрывая тканью, а сверху как раз табуретку, он рып-рып... и засыпает. А что, брат, судьбина такая — спи.

— И что, теперь всю ночь проспит?

— Куда! Через два часа проснётся, кормить.

Вот говорю ж — младенец. Спрашиваю, выгодно ли держать овец.

— Теперь становится выгоднее, так как восточных людей вокруг много, покупают хорошо. Красное мясо вообще намного полезнее, и шашлык самый лучший из баранины. А вот коз — только если на молоко. Резать их невозможно. Особенно козлят. Бараны, когда их несут резать молчат, как... бараны. А козлята плачут, как младенцы. Очень тяжело. Никто и не берётся резать. У меня племянник был. Только потому, что ты мне родня, говорит, зарежу, а так никогда не взялся бы. Но что вот делать, опять родила у меня козочка, да все одних мальчиков, девать их некуда. Зато мясо козлиное сразу после убоя теряет весь неприятный запах. У баранов наоборот. Овцы вообще чучела: неаккуратные, бестолковые. Едят — все расшвыривают. Возьмет в рот клок сена, пожует, «бэ-э-э» — и вывалилась половина. По загону бегают, ещё сильнее сено разбрасывают, собирай потом после них. Корова — иное дело. Стоит. Ест. Всё.

Пока мы разговариваем, Ольга Яковлевна достаёт пузырёк с молоком, надевает на горлышко соску и начинает кормить козлят. Один побойчее, пьет жадно. Вырывает соску и отталкивает братца-иванушку, приходится их разделять и кормить более слабого отдельно. Вот так всё время: глаз да глаз, в животном мире кто не успел, тот не выжил — сурово и просто. В загончике темно, светим фонариком, овцы шарахаются с вытянутыми, эльгрековскими лицами, перебирают ножками. Экскурсия заканчивается, идём в дом. Здесь царство кошек: штук восемь, наверно, все разные, сидят, глядят. Русская печь с лежанкой, выцветшие фотографии на стенах — вещи не меняются, не выбрасываются, всё хранится бережно. Ольга Яковлевна нервничает, ждёт звонка от покупателей поросят.

— Выросли они сильно, уже объедают, себе в убыток держу. И так уж сбавила цену, три с половиной тысячи за поросенка. Оптом десять штук взяли, по три четыреста отдала, а вот ещё четыре осталось. Холодно ещё, рано свинья у меня опоросилась. Поросёнок же нежный, ему в тепле надо жить, а в гаражах (народ-то нынче в гаражах скот держит), там холодно. Вот и не спешат раскупать. Объявление в «Голосе Кольчугинца» дала, в город ездила. Звонят, а не приезжают. Один позвонил, стал всё выспрашивать, сколько было, да сколько осталось, а я ему говорю: знаю, зачем ты звонишь, смотри, у меня видеокамера в окошке и ружьё!

— Что же, Ольга Яковлевна, каково ваше последнее слово: умирает частное хозяйство или живо?

— У меня не частное, у меня приусадебное. Меньше пятидесяти соток. А иначе бы налог надо было платить. Умирает? Давно умерло! Да и я уже заканчиваю, свинью до осени оставлю, а там — всё: тушенку на несколько лет заготовить и сала. Козочку оставлю, барашков, а то уж совсем грустно одной. Зайдёшь к ним ночью — спят ли? Спим, говорят, хозяйка, будь покойна. Вот и ладно.

Фото автора 

Впервые опубликовано 4 марта 2013 года