«Парижская почта»: Неудобная жизнь в Париже

Поэтому мы решили продолжить публикацию заметок К. Сутягина из Парижа, которые сами собой объединились в некий небольшой специальный проект. Назовем его... Ну, допустим, 

«Парижская почта».

Имея в виду почту не как помещение, а как корреспонденцию, которую мы получаем издалека от нашего автора. 

• Текст: Константин Сутягин

• Фото: Светлана Сутягина

***

Неудобная жизнь в Париже

В Париже очень холодно. Но не так, как у нас, не безнадежно холодно, а — симпатично холодно: на зеленой траве снег, прямо из снега уже лезут цветы, похожие на крокусы. Мы живем одни в трехэтажном доме XVIII века, окна в одно стекло, да еще и не заклеены на зиму. Так симпатично мерзнуть в Париже, так здорово, что парижанам противно окна заклеивать на зиму. Сквозняки, наружная дверь не закрывается на замок («Тут, понимаете, кошечка ходит ночевать, мы для нее оставляем щелку») — но зато калитка во двор закрывается на четыре оборота. Притом что перелезть через нее может даже ребенок — так изящно они защищаются от воров.

— Ой, слушайте, — говорит наша знакомая. — А вы деньги так не оставляйте в комнате!

— А как же?

— Ну, под матрас их прячьте, что ли... Это Париж! Тут сколько жулья!

***

Очаровательно защищаются от воров, очень обаятельно мерзнут, греясь стаканчиком бургундского. Старые деревянные двери с белыми круглыми керамическими ручками, которые нужно поворачивать, как сто лет назад. Белый кафель («чисто и светло», Хемингуэй об этом же) — есть в белом кафеле что-то очень парижское. Кафель, новые материалы, модерн хорошо рифмуются с гайками на станции метро Stalingrad, с Эйфелевой башней, растворяющейся в тумане над рю Ликурб.

Восторг. Такой и есть Париж: холодный, совершенно в московском смысле неуютный. Ни центрального отопления, ни газовых плит, жуткие булыжные мостовые, по которым стучат тележки с самого утра; никакой тебе системы безопасности с металлическими пуленепробиваемыми дверями — и при этом сокрушительно симпатичный, располагающий к себе.

Спать холодно даже под тремя одеялами.

Счастье.

***

Современный унитаз с тремя ведущими к нему медными трубочками, кованая железная ручка, которая так умиляет, деревянные ящички, которые не заменили на современные-пластмасоовые-«вечные», а подновляют каждые пять лет, подкрашивают... Париж сохраняется в таком виде уже довольно давно, он уже давно описан-воспет художниками, писателями именно в этом виде: с большими деревянными дверьми, большими окнами, жалюзи, мансардами...

В России это тоже было, но уже ушло. Остались только воспоминания и фотографии, которые мы сегодня так любим разглядывать. В других странах это тоже было. А в Париже — есть.

***

То тут, то там постоянно выныривает поэтизированное писателями, художниками, поэтами прошлое. Быт в основном и целом не меняется («Даже розетки нет, ни в туалете, ни в ванной!» — жена помыла голову. — «Что же делать?!»)

Быт по-прежнему жив. А поскольку именно быт был основой творчества французского искусства последние двести лет, то мы легко путешествуем в нем. Ничего не стоит в Париже почувствовать себя героями Хемингуэя, Ремарка, Матисса. Так все и есть. 

***

Женщина продает мобильные телефоны. Очень симпатично, вдумчиво, хочет, смеясь, разговорить меня по-французски, — и что-то параллельно говорит другим клиентам, что-то хорошее...

В Москве перед отъездом хотел купить антивирус, зашел в палатку, где торгуют мобильниками. Молодой человек — продавец — спрашивает меня:

— Как к вам обращаться?

— То есть? — не понял я.

— Ну, меня зовут Алексей, а к вам как обращаться?

И я сразу естественно насторожился от этих бизнес-технологий, «называйте меня ваше высокоблагородие ». Насторожился и не ошибся: он мне попытался продать антивирус в полтора раза дороже, чем он стоит в других нормальных местах.

А вот эта женщина — она явно получает удовольствие от своей работы. Даже не то чтобы удовольствие — это ее жизнь, ее главное дело жизни, за которое, думаю, она себя уважает. Которым она отчитывается перед собой и перед другими.

***

Есть такая средневековая история, очень популярная во Франции, ее даже, кажется, Арагон пересказал.

Жонглер зашел в церковь, встал перед образом Божьей Матери и стал жонглировать. Подходит монах:

— Ты что тут, — говорит, — делаешь? Перед Богородицей нужно молиться, а не шарики подбрасывать.

— А я, говорит жонглер, плохо умею молиться. Это вы, монахи, хорошо умеете. Но я умею хорошо жонглировать. Вот я и молюсь Богородице, славлю Ее тем, что умею делать, своей работой.

И потому понятно, почему у них так все здорово: и дома, и в магазине, и в булочной — почему не делают хлеб из дрянной муки, такой поганый хлеб, который год не черствеет. Этим своим делом человек предстоит перед Богом.

У нас любят присказку такую: мол, это — «зато для людей». Типа, людям же надо что-то есть, где-то жить — вот мы и строим хрущевки. Или двадцатипятиэтажки с одним подъездом. И на бетон в новой квартире — линолеум бросить, чтобы быстрее: «людям же нужно где-то жить!» И слеза в голосе. При этом, естественно, строитель получает сверхприбыли, потому что на маленьком квадратике земли строит не нормальный дом для людей, а в десять раз больший, чтобы больше продать. И хлеб не черствеющий он не «для людей» печет, чтобы они «мягкий хлеб ели», а экономит на пекарях: пусть они недельку поработают — и свободны все, а я этот их хлеб потом год продавать буду, потому что он похож на свежий.

В Париже в булочной почему-то всегда свежий хлеб.

***

«А, может, людям нравится есть резиновый хлеб? Вот я им туда для вкуса добавочку положу!»

Люди дураки — возможно. И всяк человек ложь — кто бы спорил. Поэтому лучше, когда не для людей пекут хлеб, а для Бога. Когда твой хлеб, дом, твоя работа — даже если это значит продавать мобильники — это твое предстояние перед Богом. Твой ответ на Его крестную смерть.

***

Кажется, в Париже это еще не забыли. Ну, может, и не говорят об этом и не думают, но их мир, их уют, ласковость, веселье и красота — именно вот отсюда. По-другому объяснить не получается.

В самом деле, не от кабаре «Мулен Руж» нормальные люди приходят сегодня в восхищение, побывав в Париже. Все эти «злачные места» — для лохов-туристов: злачные места везде одинаковы. Не какие-то там «крутые дискотеки и ночные клубы», а — вот идет по улице человек с большим зонтиком, нарядный, симпатичный, и ведет на поводке собачку в зимнем костюме; собачка остановилась погадить, а он держит над ней зонтик.

Любезность к человеку, к животному, к дому, к миру, интерес к еде, вежливость, искренний интерес, пардон-мерси, бонжур-оревуар — это же, в общем, и есть то, какими должны быть настоящие христиане, как они должны относиться друг к другу. Интерес и внимание друг ко другу — этого достаточно.

И одновременно умение держать дистанцию: если человек хочет, чтобы его не трогали. Улыбаться другим. Наряжаться для других. Не в смысле, чтобы завидовали, а чтобы им было приятно и интересно смотреть на тебя — как примерно в парижских кафе все сидят и разглядывают друг друга в перерывах между чтением газеты и приемом пищи.

***

Жену спрашиваю:

— Ты рада?

— Да!

— А чему ты рада?

— Что сегодня капельку теплее.