Последний подвиг сщмч. Серафима (Чичагова)

Икона свмч Серафима с житием, из деревянного храма на Бутовском полигоне

Дело самого сщмч. Серафима (Чичагова) хранится в ГА РФе. Оно совсем небольшое, всего 21 лист, плюс 16 листов, связанных с реабилитацией и перепиской по поводу ознакомления с делом. Те, кому довелось работать со следственным делом митрополита Серафима, возможно, не обратили внимания на вопросы, с которых начинается первый протокол допроса Владыки, так как в дальнейшем эта тема не получает развития. В действительности же картина событий была несколько иной, чем она представляется на первый взгляд по этому следственному делу.

Первые два вопроса протокола допроса от 3 декабря 1937 г. звучат так:

Вопрос: Где в настоящее время находится Ваш бывший секретарь ...(имени не сообщаю, оно слишком опорочено. – Л.Г.).........?..

Ответ: Мой бывший секретарь (имя....) отбывает наказание на Дальнем Востоке, последнее письмо я получил от него 10 августа 1937 года.

Вопрос : Следствие располагает данными, что Вы имеете точные сведения о [ его ] местонахождении.., полученные Вами через приближенных, Вы это подтверждаете?

Ответ: Местонахождение моего секретаря мне неизвестно и посланных от него у меня не было (3)...

Как выяснилось из следственного дела, хранящегося в архиве ГУВД по МО Владыка незадолго до ареста видел своего бывшего секретаря человека, причинившего в свое время митрополиту Серафиму немалые огорчения. Имя келейника и любимого чада митрополита было известно в церковных кругах, но мнение о нем почти у всех было нелицеприятное. Доброжелатели, щадя чувства Владыки, терпели этого, по словам А. Красного-Левитина, “шалого мальчишку”, этого “нахального юнца”; недруги же, которых у Владыки было немало из-за его бескомпромиссности, властного характера и занимаемого им высокого положения, пользовались этим именем, чтобы лишний раз скомпрометировать неугодного им архиерея. Мы не называем имени секретаря, в дальнейшем будет понятно, почему. Относясь с глубочайшим почитанием к новомученику, мы видим в перепетиях судеб этих двух, не имеющих, кажется, между собой ничего общего, людей обычную трагедию того времени. Необычно в ней лишь бесстрашие и самоотверженность, с какой духовник защищает и оберегает свое непутевое чадо. Жизнь в те годы нередко ставила людей в такие ситуации, что срединного пути не было: приходилось выбирать или путь мученичества (путь высочайшего геройства человеческого духа, на который способны немногие), или прямой путь предательства. Причем предательство чаще всего не спасало ни от тюремных уз, ни от физических страданий, ни от насильственной смерти.

О бывшем келейнике сщмч. Серафима, расстрелянном, как и сам Владыка, на Бутовском полигоне, мы сочли необходимым рассказать для того, чтобы внести еще один штрих, засвидетельствовать величие души священномученика, проявленные им даже в последние дни его жизни. И это, несмотря на крайнюю физическую немощь и претерпеваемые мучения от гонителей.

Весной 1928 г. по постановлению Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) митрополит Серафим возглавил раздираемую расколами Ленинградскую кафедру – одну из самых неспокойных в те годы. К этому времени часть ленинградских храмов принадлежала обновленческой церкви, часть – иосифлянам. Уже в первой своей проповеди в Преображенском соборе на Литейном проспекте митрополит Серафим говорил о послушании и непослушании и сурово осуждал архиереев, производящих раскол в церкви, называя их «плохими монахами». Он быстро восстановил иерархический централизм, выслав некоторых мятежных епископов в отдаленные епархии. Человек строгой церковной дисциплины и порядка, митрополит Серафим делал все возможное, чтобы приходы вернулись в молитвенно-каноническое общение с Московской Патриархией. Но повсеместное закрытие церквей, аресты и расстрелы священнослужителей сводили на нет все его усилия.

На ленинградской кафедре

В качестве секретаря Ленинградского епархиального совета Владыка привлек совсем еще молодого человека, сироту, студента Ленинградского института кинематографии. Недоучившийся студент стал иподьяконом, затем – келейником Владыки. Вскоре он был пострижен митрополитом в монашество, а еще через два года стал самым молодым в епархии 23-летним архимандритом.

Как выясняется из следственного дела, прошлое юного архимандрита было далеко не безупречно. Он имел три привода в милицию, причем поводы для этих приводов были более чем серьезны. Отчего-то, то ли по малолетству, то ли по какому-то счастливому обстоятельству к уголовной ответственности за содеянное он не привлекался. Надо думать, что его прошлое – по крайней мере, в тех подробностях, в каких оно представлено в следственном деле, не было известно ни Владыке Серафиму, ни кому-либо другому в церковных кругах. Необычайно зоркий и проницательный, Владыка роковым образом ошибся в выборе ближайшего своего молодого помощника.

75-летний митрополит Серафим, имевший четырех взрослых дочерей, привязался к своему келейнику и секретарю, как к родному сыну. Он доверял ему во всем, нередко давая поручения, связанные с соблюдением тайны, от которой зависели в то время жизнь и благополучие некоторых, скрывавшихся от власти людей.

Секретарь епархии жил в помещении церкви Афонской Ватопедской иконы Божией Матери – на территории Воскресенского Новодевичьего монастыря, где находился тогда Ленинградский епархиальный совет. Кабинет и приемная Владыки располагались в бывших игуменских покоях. Вместе с Владыкой вплоть до отъезда его в Москву в 1932 г. неотлучно находилась его дочь – монахиня Серафима (Наталья Леонидовна Чичагова) и две келейницы Владыки – Вера (Втюрина) и Севастиана (Агеева-Зуева). (С 1928 г. матушки, тогда еще послушницы Воскресенского Федоровского монастыря близ г. Шуи, были приставлены к Владыке игуменией монастыря Арсенией (Добронравовой) для помощи ему по хозяйству.)

В своем кабинете

Доверяя своему келейнику и секретарю, Владыка, вероятно, меньше всего ожидал того, что вскоре случилось. Как явствует из следственного дела, секретарь митрополита Серафима в начале 1932 г. был завербован сотрудником СПО ПП ОГПУ по ЛО для слежки за Владыкой и посещающими его людьми. Насколько успешно завербованный секретарь исполнял обязанности осведомителя, нам, конечно, неизвестно. Во всяком случае, он исполнял их недолго – менее года. Не вынеся бремени двойной жизни, он как-то бросился на колени перед своим духовным отцом и руководителем и со слезами рассказал обо всём Владыке.

Очевидно, молодой человек был не единственным из приставленных для слежки за Владыкой и другими архиереями. Вскоре в «органах» стало известно о нарушении молодым человеком подписки о неразглашении. А это, как мы знаем теперь, не прощалось. Кроме того, молодому человеку грозила служба в армии. В то время “служители культа” (как “лишенцы”) призывались в тыловое ополчение на четыре года (фактически, на каторжные работы). За три дня до призыва в армию епархиальный секретарь, по поручению Владыки, отправился с деньгами и письмами под Ленинград, в деревню Поповка – к скрывавшемуся там иеромонаху Иннокентию, который проживал рядом с монахиней Иннокентией (Екатериной Хвостовой, племянницей бывш. царского министра). Через Хвостову шла тайная и очень важная переписка архиереев с заграницей. Молодой человек ушел из Новодевичьего монастыря и больше туда не вернулся. Спустя какое-то время его видели на станции Вырица уже в мирской одежде, обритого, с остриженными волосами. К сожалению, придется добавить, что при побеге молодой человек прихватил ряд дорогих вещей, принадлежавших митрополиту, и крупную сумму церковных денег. В январе 1933 г. бывший епархиальный секретарь был арестован в Москве. Главным обвинением было то, что он «раскрыл себя» перед митрополитом Серафимом как осведомитель. Еще он обвинялся в «намерении бежать за границу с целью уклонения от службы в армии». Арестованный был возвращен в Ленинград и помещен в тюрьму. Преступления его квалифицировались по ст. ст. 121 УК РСФСР и 58 – 10 – за «антисоветские проповеди».

Все это вместе взятое стало страшным ударом для Владыки Серафима. Он тяжело занемог. Едва оправившись от болезни, он служил литургию в Спасо-Преображенском храме. После службы он сказал прихожанам, что потерял любимого своего духовного сына. «Не знаю, как теперь буду работать и жить без него», – сказал Владыка. Хотя близость к митрополиту подобной фигуры вызвала град насмешек в адрес Владыки со стороны обновленцев и безбожников-обывателей, но от самого Владыки ни тогда, ни после никто не услышал ни слова упрека в адрес беглеца...

Несмотря ни на что, Владыка не отступился от своего прегрешившего чада, не бросил его в беде...  Он хлопотал о смягчении участи арестованного, добился для него разрешения передач с воли, ежедневных прогулок, чтения книг и газет, даже свиданий. Когда подследственный находился еще в ленинградской тюрьме, его дважды, в присутствии уполномоченного 3 отделения СПО, посетила дочь Владыки Наталья Леонидовна Чичагова (в монашестве Серафима). Но повлиять на ход следствия Владыка, конечно, не мог. Тройкой при ПП ОГПУ по ЛВО подследственный был приговорен к 10 годам концлагерей. Его этапом перевели в московскую Бутырскую тюрьму, оттуда – во Внутреннюю.

В октябре 1933 г. 77-летний митрополит Серафим Указом Синода был уволен на покой. Он переехал в Москву, а через некоторое время вместе с келейницами монахинями Верой и Севастианой поселился под Москвой – сначала в Малаховке, а затем в дачном поселке при станции Удельная Ленинской (ныне Казанской) ж. д.

В Удельной

Владыка снимал в Удельной половину дома на Песочной улице у владельца дачи Маронина. В две крошечные 5-метровые комнатки было свезено все самое дорогое для Владыки: иконы собственноручного письма, книги, рукописи. Большое утешение доставляла Владыке фисгармония. Уже будучи тяжелобольным человеком, он ежедневно проводил за инструментом какое-то время, импровизируя или занимаясь переложением церковных песнопений, большим любителем и знатоком которых он был. Владыка и сам писал музыку. Сохранилась рукопись его большого фортепианного цикла – «Музыкальный дневник», другие сочинения. (В наши дни они звучат время от времени в концертных залах Москвы в исполнении пианиста Андриана Александровича Егорова – внучатого племянника графа Ю.А. Олсуфьева, который также, как и сщмч. Серафим, был расстрелян на Бутовском полигоне, и других музыкантов.)

  В Удельной

На даче в Удельной Владыку часто посещали священники, церковные иерархи. Здесь бывал митрополит Сергий (Страгородский), который приходил, чтобы посоветоваться с многоопытным Владыкой по важным церковным вопросам. Сюда приезжали из Ленинграда дочери Владыки, а внучка Варвара – будущая игумения Серафима (Чёрная), настоятельница Московского Новодевичьего монастыря, а тогда студентка Московского института тонкой химической технологии – в 1936 – 1937 гг. практически жила здесь.

  Матушка Серафима

Матушка Серафима вспоминала о жизни в Удельной: «Каждый вечер я возвращалась из института домой в Удельную и знала, что дедушка ждет меня. На стене висел большой образ Спасителя в белом хитоне, написанный дедом. Под ним стоял диван, на котором я спала».

Варя Чичагова

Келейницы Владыки кормили Варю на кухне, шопотом рассказывая обо всех событиях дня. По воскресным и праздничным дням все, кроме Владыки, который уже почти не выходил из дома, отправлялись в Троицкую Удельновскую церковь, а потом занимались своими делами. Внучка Варя прислушивалась к звукам музыки, которые доносились из комнаты Владыки. Впоследствии матушка Серафима вспоминала эти минуты жизни как счастливейшие.

Но, конечно, жизнь в Удельной была далеко не идиллической. Многие из окружения Владыки находились в узах и изгнании. Владыка хлопотал за осужденных, помогал им деньгами и посылками продуктов, по его благословению его дочери и племянница навещали узников в местах их ссылок и заключения.

Вероятно, не без усилий Владыки предпринимаются попытки сделать какие-то послабления и для бывшего епархиального секретаря. В следственном деле осужденного появляются многочисленные медицинские справки, свидетельствующие о различных физических и психических недомоганиях осужденного. Все напрасно. Осужденный на 10 лет лагерей, он направляется этапом в Хабаровск в распоряжение Управления Дальлага для отбытия наказания.

В декабре того же 1933 г. в Ленинграде были арестованы две верные помощницы Владыки: дочь Наталья (монахиня Серафима) и внучатая племянница Ольга Чермоева (урожд. княжна Ухтомская). Обе обвинялись в оказании помощи ссыльному духовенству и устройстве, с благословения Владыки Серафима, побега из ссылки игумении Рижского монастыря Иоанны (Мансуровой).

В Дальлаге бывший секретарь Владыки работает лекпомом, санинспектором, лежит в больнице Иркутска. По выздоровлении он назначается нач. санчасти 9 маршрута. В деле имеется ответ на запрос Центра о заключённом: «Исполнителен, деловит, компрометирующих материалов нет», «участвует в лагерной самодеятельности». Может быть, хорошая характеристика была получена заключенным после ряда допросов его в качестве свидетеля, показавших его как осведомленного и законопослушного гражданина? Его допрашивают по делу Аксенова Л.Д., арестованного в 1934 г. в Ленинграде по церковному делу. Больше всего чекистов интересует связь священников с заграницей и способы передачи писем. Бывший секретарь митрополита называет связных, раскрывает нехитрую конспирацию архиереев. Он рассказывает о встречах с епископом Варфоломеем (Ремовым), архиепископом Антонием (Абашидзе). Между прочим, он сообщает: «После того, как митрополит Евлогий был запрещен митрополитом Сергием в священнослужении за участие в “Крестовом походе” и перешел в подчинение к Вселенскому Патриарху Фотию – ряд ленинградских протоиереев обращались к митрополиту Серафиму (Чичагову) с вопросами по этому поводу. На это Владыка Серафим отвечал, что официальное запрещение есть лишь проформа. На самом деле между Сергием и Евлогием существует договоренность и Евлогий перешел в подчинение к Вселенскому Патриарху с ведома и согласия Сергия”» (4).»»

Проходит четыре года. Все это время Владыка Серафим переписывается со своим духовным сыном. Но вот в деле появляется телеграмма от Владыки, направленная в Управление Дальлага НКВД зам. нач. санотдела доктору Емелину; она звучит как отчаянный крик о помощи:

«ТРИ МЕСЯЦА НЕТ ОТВЕТА НА ПИСЬМА ТЕЛЕГРАММЫ... УМОЛЯЮ СООБЩИТЕ БЛАГОПОЛУЧИЕ МОЕГО СЫНА (имя...) МОСКВА УДЕЛЬНАЯ ПЕСОЧНАЯ ВОСЕМЬ ЛЕОНИДУ ЧИЧАГОВУ»

Вслед за этой телеграммой в деле подшита еще одна, точно такая же, с поправкой в конце: «АДРЕС ТОТ ЖЕ», посланная Владыкой через месяц.

Прошло какое-то время в полной безвестности. И вдруг в конце сентября 1937 г. на пороге дома в Удельной появляется человек, в котором с некоторым трудом все узнают бывшего секретаря митрополита Серафима. Он бежал из заключения («с внешних работ тюрьмы г. Ворошилова») и в течение двух месяцев – без денег, без документов – добирался до Москвы. Каким-то чудом его не задержали в пути. Нетрудно представить, какой опасности он подвергал людей, к которым явился и на помощь которых безусловно рассчитывал. Конечно, бежавшего узника приютили в Удельной. Он прожил у Владыки месяц, подлечился, окреп, а потом зачем-то отправился в Ленинград к духовным чадам Владыки – Ивановой Анастасии Яковлевне, к проживавшему в Детском Селе Максимову Михаилу Прокопьевичу, везде занимал деньги, откровенно говоря, что они нужны ему для побега за границу. Затем он вернулся в Москву и, не ставя никого из близких в известность, явился с повинной в комендатуру НКВД. Он предлагал свое сотрудничество. Побег из лагеря он объяснял тем, что намеревался рассказать в Москве о «вредительских действиях», совершаемых сотрудниками НКВД в Дальлаге и тюрьме г. Ворошилова. На первом же допросе он показал, что после возвращения в Москву скрывался в доме митрополита Серафима (Чичагова).

Вскоре Владыка был арестован. Все знают, каким образом тяжелобольного митрополита Серафима доставили в Таганскую тюрьму – его увозили с дачи в Удельной на карете скорой помощи.

Машина скорой помощи, 1930-е годы

 Здесь выдающемуся архиерею пришлось претерпеть еще великие страдания от допрашивавших его мучителей. Однако он нашел в себе силы отвергнуть возводимые на него обвинения. Перед своей мученической кончиной он совершил еще один, последний подвиг всепрощающей пастырской любви. Не помня причиненного ему зла, Владыка не выдал своего непутевого духовного сына. На вопрос, когда он в последний раз видел бывшего епархиального секретаря, митрополит Серафим отвечал: «Перед его арестом в 1933 году». Других сведений от него не добились. Один Бог знает, чего это стоило старому больному человеку. Он не мог знать, что его несчастное чадо томится где-то рядом, в той же тюрьме, и что следователи уже получили от него все необходимые сведения.

Тюремное фото, декабрь 1937 год

Следствие в отношении Владыки, как обычно, было проведено с большими нарушениями: уголовное дело не возбуждалось, арест не санкционировался прокурором, очной ставки между ним и бывшим секретарем не проводилось (во всяком случае, протокола о ней ни в одном, ни в другом деле не имеется), обвиняемый с материалами дела не был ознакомлен, обвинительное заключение не утверждено прокурором. Не было зафиксировано изъятие архива Владыки. Так бесследно пропали рукописи Владыки, в том числе тогда или ещё ранее пропал второй том «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», не напечатанной до революции по цензурным соображениям.

Владыка принял мученический венец 11 декабря 1937 г. Спустя месяц 19 января 1938 г. был расстрелян и духовный сын Владыки... В январе 1938 года было сравнительно мало расстрелов. Останки духовного лтца и его чада на Бутовском полигоне должны лежать неподалеку друг от друга. Случилось так, что и после смерти органы НКВД занимались бывшим епархиальным секретарем. О том, что он расстрелян, не знали даже те, кто по роду службы обязан был это знать. Еще несколько лет духовный сын сщмч. Серафима находился во всесоюзном розыске. Дело было закрыто только в 1943 г.

В заключение – несколько слов о тех, кто остались верны Владыке и тех, кто, как и Владыка, исполнил одну из главных заповедей Господних: « больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя».

Наталья Чичагова (монахиня Серафима), отбыв срок ссылки, вскоре после ареста отца снова была арестована и выслана в Вологду. Она не сомневалась, что отца уже не было в живых. По окончании нового срока, она собиралась уже уехать, но в день Благовещения Пресвятой Богородицы скоропостижно скончалась от приступа астмы (ей не успели оказать необходимую медицинскую помощь.) В 1937 г. пропала и внучатая племянница Владыки Ольга Чермоева.

Накануне расстрела митрополита Серафима в дом на Песочной улице в Удельной явились чекисты. Они предъявили ордер на арест монахини Веры. Вместе с ней в тюрьму добровольно отправилась и монахиня Севастиана, сказав: «Мы никогда не расставались, не расстанемся и теперь». Отбыв 8 лет заключения, монахиня Вера освободилась и поселилась у дальних родственников в г. Кирове. Монахиня Севастиана, которая была намного старше матушки Веры, умерла в лагере.

Хорошо известны слова сщмч. Серафима (Чичагова) о гонениях на Церковь, которые он, не страшась, говорил перед всем православным народом на проповедях. Мы знаем эти высказывания по многочисленным публикациям. Написанные в протоколе показаний свидетеля – крестьянина-печника Павла Андреевича Глазунова, они выглядят так: «Православная Церковь и духовенство переживают тяжелое время испытаний, но кто останется верен до конца Православной Церкви, тот спасен будет... Из истории хорошо известно, что и раньше были гонения на христианство, но чем они кончилось – торжеством христианства, так будет и с этим гонением. Идет большое искушение... многие отходят от церкви, другие встали на сторону властей и предают Православную Церковь и духовенство...» И далее: «Правда, сейчас много народа страдает за веру, но это – жемчуг очищается в духовном горниле, и после этого будет много священномучеников за веру Христову, сколько не знала вся история».

Свидетельские показания крестьянина-печника Глазунова, называющего себя давним почитателем Владыки, заканчиваются знаменательными словами: «Многие верующие имеют большое желание канонизировать Чичагова как святого, после его смерти”. (Напомним, это сказано было в годы Большого террора, в самый разгар гонений на Церковь.) В следственном деле эти слова истолковываются как еще одно доказательство пагубного влияния митрополита Серафима на советских людей (5).

Слова и самого Владыки, и его почитателя печника оказались пророческими и буквальными. Пример тому – пострадавшие на подмосковном Бутовском полигоне. Из числа расстрелянных здесь за веру прославлено в лике святых 330 человек. Первым из бутовских мучеников еще в 1997 г. был канонизирован именно митрополит Серафим (Чичагов).

Время гонений и репрессий подчас открывало в людях такие стороны их духовного устроения, о которых сами они, может быть, и не догадывались. В других условиях, не вынуждавших идти до конца во всем, что касалось веры, христианской совести, любви к ближнему, многие проявили бы себя как благочестивые христиане, добропорядочные послушные чада. Но Господь поставил всех перед такими испытаниями, что потребовалось все величие человеческого духа, чтобы не упасть во тьму: не отречься от Христа, не предать ближнего. Зная, как достигались признания, как вымогались подписи под признательными протоколами в те годы, мы не имеем права осуждать тех, кто не выдержал мучений, как не осуждал их и сщмч. Серафим. Но тем ярче сияет подвиг христиан, тех, для кого смерть не являлась гибелью и последним несчастьем.

Две тысячи лет назад было сказано о безбожных гонителях: «Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его» (Пс. 32, 7). Иная участь во все времена ожидает гонимых: «Восшед на высоту пленил плен» (Павел, 4, 8). Так словами св. апостола Павла можно сказать о наших новомучениках и исповедниках Российских, чьи имена, появившись из небытия, уже не будут забыты верующими людьми... В списке этих имен одно из наиболее ярких и почитаемых – имя сщмч. митрополита Серафима (Чичагова).