Ошибки «Молодости»

Есть фильмы, которые могут бесить критиков своей прекрасностью...

Есть фильмы, которые оставляют на душе рубцы и запоминаются болью, которую они причинили (картины Микаэля Ханеке, Алексея Германа, Ким Ки Дука). Такое кино, как мачете, наотмашь бьет по зрителю — «мыслящему тростнику» — и ломает его.

А есть фильмы, которые могут бесить критиков своей прекрасностью: они не шокируют, не рушат зрительскую психику и обывательские стереотипы, они льются тягуче и густо. Ты сам не замечаешь, как растворяешься в них. «Молодость» Паоло Соррентино — субстанция из этого кувшинчика. Кино, в котором, казалось бы, нет резких поворотов, нет сверхидей, сверхстрастей…

Мы — в швейцарском элитном санатории, в компании двух престарелых приятелей, внешне весьма благополучных, а на самом деле отчаявшихся. Великий композитор Фред Баллинджер (его играет Майкл Кейн), автор прославленных «Простых песен», ученик Стравинского, мучается простатитом и упорно отказывается выступать перед английской королевой. Его друг, знаменитый режиссер Мик Бойл (Харви Кейтель), страдает тем же недугом, но, несмотря на депрессию, хочет писать сценарий нового фильма про женщин. Во время прогулок два друга подводят неутешительные итоги, главным из которых является подступающее беспамятство. Их разговоры восхитительны и банальны, как всякая belezza, как сама жажда жить. Только воздух, яркость и свет — на фоне тихого умирания.

Мы — в компании двух престарелых приятелей, внешне весьма благополучных, а на самом деле отчаявшихся

За сутулыми фигурами главных героев виднеются замечательные персонажи второго плана. В клубах пара этого банного чистилища они страдают и маются, каждый по-своему убедителен, жалок и смешон. Известный актер Джимми Три (блестящая роль Пола Дано) ненавидит поверхностную славу и в отчаянии перевоплощается в Гитлера. Дочь Баллинджера (Рейчел Вайс) страдает от папиного эгоизма и мужских обид: её муж убежал к Паломе Фейт (очень смешная роль поп-певицы, которая в фильме сыграла саму себя). Футболист, невероятно похожий на Марадону, с обширным пузцом и татуировкой Карла Маркса на спине, украдкой пинает теннисный мячик, вспоминая о былой удали великого форварда…

Мощь Соррентино в том, что эти маленькие драмы вписаны в огромный пейзаж, и пейзаж — то есть жизнь — побеждает.

Разумеется, найдутся те, кто скажет, что режиссеру хронически не хватает метафизической глубины. Как пишет о фильме Станислав Зельвенский, «эти многозначительные эскизы мыслей комически не соответствуют своим массивным золоченым рамам». В предыдущем фильме Соррентино, «Великой красоте», столетняя монахиня беседовала с птицами, а в «Молодости» летает буддийский монах, — вот и все намеки на горние выси, на «вертикаль». (Ну, разве что еще тот факт, что действие фильма происходит в Альпах.)

Немало и тех, кто назовет фильмы Соррентино буржуазными, мещанскими, попсовыми. Именно с такой интонацией о «Молодости» написал кинокритик Евгений Устиян. Картина напомнила ему «стариковский анекдот, повторяемый в маразме одним и тем же человеком одним и тем же людям, которые мечтают провалиться сквозь землю».

Соррентино и правда старомоден. «Сладкой жизни» Феллини — про высший свет и светский мрак — уже больше полувека

Что ж, Соррентино и правда старомоден. «Сладкой жизни» Феллини — про высший свет и светский мрак — уже больше полувека. Да и «Волшебная гора» Томаса Манна о похожем швейцарском санатории написана сто лет назад. Более того, Соррентино повторяет себя самого! В «Великой красоте» нам, кажется, уже встречались два грустных деда, богема, прекрасные дамы, сногсшибательная природа и смерть, которая до поры до времени стояла за шторой.

Да, Соррентино верен себе, только теперь его оптика приобретает кристальную чистоту. Грязи не будет — разве что в качестве лечебной процедуры. Если воротник белый, то до ослепления, если луга зеленые, то до дрожи, если обступают альпийские коровы — их хором можно дирижировать. Этим и занимается усталый, опустошённый композитор Фред, музыка которого, смолкшая, казалось бы, навсегда, вдруг зазвучала вновь. О Соррентино как крупном режиссере говорит не только визуальное совершенство «Молодости», но и присущая ему типично итальянская самоирония. И один такой эпизод искупает все сценарные натяжки, на которые так рьяно указывают критики.

В конце концов, у каждого художника свое предназначение. И еще неизвестно, какая из миссий важнее и весомее. Пусть Соррентино — эдакий режиссер-массажист, разминающий усталые души, льющий на них бальзам — навевающий «сон золотой». Но если этот фильм — всего лишь набор идеальных картинок, почему после его просмотра так грустно и эта печаль так светла?