Белла: Чашка супа и целая жизнь

Это бездомные и малоимущие люди. Здесь они потому, что сейчас вечер субботы. И много лет подряд волонтеры движения «Даниловцы» приезжают в это время сюда с едой, средствами гигиены и одеждой. Взяв чашку супа и стакан чая, бездомные отходят к парапету. Там удобнее ставить сумку. Теперь у них есть минут 20, чтобы насытиться, согреться и пообщаться. Иногда кто-то из них протягивает волонтеру яблоко или шоколадку, припрятанную в дырявом кармане пальто, улыбаясь потрескавшимися уголками губ в знак благодарности.

Сухонькая старушка в зеленом берете, поношенной, но аккуратной куртке держится особняком. Она редко ведет разговоры с бездомными и молча отходит, когда ей доводится быть в эпицентре конфликта. Может, поэтому на нее смотрят косо, а может, потому, что в отличие от большинства, дом у нее есть. Она представляется Беллой. Запомнить несложно, а взгляд слезящихся голубых глаз преображается, если назвать ее по имени. Наш разговор начался с какой-то незначимой фразы: «приятного аппетита», «спасибо», «пожалуйста». Она выглядела потерянно и немного странно. Но даже здесь, на морозе, с пластиковым стаканом супа в руках не теряла интеллигентной женственности.

― Я когда раз в день поем, как сейчас вот. Когда два бывает, кормят еще где-то. Вот и все. Дома я ем хлеб и масло постное. Подсолнечное. Макаю и вот так, мне в принципе хватает.

Война и капустные листья

Мне было интересно, что могло привести ее сюда. И как-то Белла Ивановна рассказала мне историю своей жизни, отрывочно, но до деталей точно, будто перебирая картотеку старых кинолент:

― Я всю жизнь работала. И когда вышла на пенсию, продолжала работать. Деньги клала на счет. Потому что совсем одна. Понимала, что надо обеспечить старость. Сделать ремонт. И хотелось просто пожить. А когда пришла в банк, чтобы забрать их, оказалось, что на моем счету всего три с половиной тысячи рублей. Представляете? Я семь лет копила...

Мы разговаривали, стоя на ветру, Белла Ивановна поправляла тонкий холодный шарф и заботливо просила переместиться за угол, чтобы я не простудилась. Многое в ее словах казалось мне выдумкой или ложным воспоминанием. Тогда я не могла представить, насколько беспощадной была к ней жизнь. Кажется, Белла и сама не вполне это осознавала.

Однажды я спросила ее о Боге.

― Знаете, я выросла в советское время. У нас не было принято верить. Но помню блокадный Ленинград… Нас тогда эвакуировали с сестрой и мамой. Там было столько детей в поезде. Истощённые голодом, полуживые. Единственный шанс спастись был этот эшелон. И вдруг он остановился. Гатчину сильно бомбили. И вот когда мы слышали, как свистят немецкие самолеты над нами, взрываются бомбы рядом… Женщины вставали на колени и начинали молиться…

Позже она расскажет, как из окрестных деревень бежали к вагону люди ― передать кто что мог вплоть до чайников с кипятком. И о том, как проезжая капустные поля, кто-то спрыгивал и ел листья. Иногда она замолкала, подносила ко рту пластиковую ложку с уже остывшим супом, звучно проглатывала. Затем отламывала кусок черного хлеба и долго жевала.

 ― Маму положили в больницу с дистрофией. А нас с сестрой раздали в семьи в Москве. Я попала к женщине, у которой был сын дезертир. Он так злился. Она его уговаривала все пойти признаться, понести наказание. Однажды я ползала там, мне всего-то было года четыре. И он мне сапогом на руку наступил. Больно было. А он стоит и не отпускает. Думал, я буду плакать, наверное. А я молчала, чувствовала, что они меня приняли, что плакать нельзя, иначе снова будет голод, война. На Новый год на их столе была икра. Помню, она мне дает икру, а дети, вы знаете, соленое не любят обычно, они больше к сладкому привыкают. И я выплюнула. А сын ее кричал: «Зажралась она. Гнать ее надо. Зажралась».  

Без сбережений, без света, без воды

Я договариваюсь с Беллой встретиться на «Новокузнецкой». Мы идем в «кафе». Я хочу знать больше о ней и ситуации с ее накоплениями. На мои предложения зайти куда-то поближе Белла качает головой.

― Я прихожу иногда туда, когда очень хочется кофе. Беру маленький. Мне всегда казалось, что вкуснее кофе ничего нет…

«Кафе» ― популярный общепит. И ведет она меня сюда, переживая, что я захочу ее угостить.

 ― Нет-нет-нет, вы что, у меня есть денежки, ― Белла роется в потрепанной дамской сумочке, которую носит в полиэтиленовом пакете с растянутыми, почти порванными ручками.

И все же угостить ее кофе с трудом, но удается. На столе лежат черно-белые фотографии и стопка затертых листов: договоры, квитанции, решения суда, прейскуранты юристов. Всякий раз она путается в этой кипе бумаг, растерянно перебирает, тыкает пальцем в обведенные синей ручкой слова и вопросы на полях.

В 2005 году Белла Ивановна положила на депозит в «Юниаструм Банке» сто сорок тысяч рублей. Сумму, которую, работая научным сотрудником в Институте стали и сплавов, скопила за семь лет. Через год ― еще сорок одну тысячу отложенной пенсии «до востребования». А в 2010 году, уйдя на заслуженный отдых, обнаружила, что ее ожидают три тысячи восемьсот сорок рублей, а остальное уже четыре года как переведено на счета фондов «Кутузов» и «Фонда Российских акций». В подтверждение Белла показывает платежку за 2006-й год, внизу мелким шрифтом ― адресаты переводов и суммы: по сто тысяч каждому. 

― Я хотела просто доложить на счет то, что накопила за год. Они дали мне подписать. Я подписала. А потом вижу, какие-то суммы другие. Говорю: «Что вы мне дали?». Они бумажку забирают, а мне дают эту вот без подписи. Это, мол, доверительное управление. Потом уже на суде, я была без адвоката и сказала: «Как же вы без договора могли мои деньги перевести?» А они говорят, что по внутреннему уставу договор не требуется.

Белла Ивановна сразу начала занимать деньги у знакомых на юристов. Те составляли безрезультатные письма в Администрацию Президента и Центральный банк. За каждую услугу приходилось платить дополнительно. Выезд юриста в банк вместе с Беллой Ивановной обошелся ей в 9 000 рублей, а составление претензии ― в 7200.

А фонды разорились. Пожилая женщина осталась одна, без заработанных сбережений, в долгах перед знакомыми, в чудовищных условиях жизни. Теперь она вынуждена питаться на раздачах благотворительных организаций, а воду для утреннего чая набирать в туалете столовой. 

― Вы знаете, я не хотела говорить про быт. Но света у меня нет. Только на кухне. Я выкрутила лампочки, чтобы не платить за него лишнего. А краны протекают, поэтому пришлось перекрыть стояк, чтобы не залить соседей. Меня иногда пускает соседка, чтобы принять душ, а на остальное ― вот, в эту бутылку набираю…

Один раз на всю жизнь

Отец Беллы погиб на войне. Мама ― преподаватель младших классов ― воспитывала дочерей в строгости и любви к труду.

Старшая сестра Люба, в будущем директор завода, еще школьницей в эвакуации работала за обеды, помогала корчевать вырубленный лес. Белла была непохожа на нее: писала стихи и хотела поступить в художественное училище, но мечта не сбылась.

 ― Я не чувствовала, что могу быть художником, потому что сестра всегда говорила: «Так себе картиночки».

Мать Беллы взяла шефство над шестнадцатью детьми, которые остались без родителей во время войны. Она возила их по учреждениям и пристраивала в детские дома. Так она познакомилась с американкой, которая приехала в Ленинград «с подарками».

 ― Ее звали Рут, фамилию не помню. Она не могла понять, как шестнадцать человек детей у русской женщины может быть. Потом мама начала получать письма на английском языке. Я переводила. А в начале 1991-го года она пригласила маму к себе, но той уже не было, и полетела я. Это был город Тусон, штат Аризона. Я купила подарки: кофточки украинские вышитые, бусы янтарные. Мне Америка тогда показалась самым лучшим, что я видела. Я поразилась, как она водила. Все правила соблюдала. Никого нет на дороге, а на красный она остановится, будет стоять. Ни души. Зеленый ― поедет...

О личной жизни Белла Ивановна говорила неохотно. Ее сестра умерла в 43 года, оставив сиротами двух подростков, мать пережила ее совсем ненамного. Детей у Беллы Ивановны нет, с племянниками давно потерялась связь. Поле школы она уехала работать лаборанткой на морскую станцию Акустического института имени академика Н. Н. Андреева в Сухуми. И привела ее туда любовь. 

 ― Я встретила его на фестивале в 1957 году (VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве ― «ТД») До этого я не особо увлекалась ребятами. Говорят, что нужно чувствовать человека, встречаться. Я вот увидела и поняла, что это моя судьба. Он был делегат. Поэтому я писала потом:

О Боже мой, какая даль

В душе моей теснится,

Границы разлучили нас,

Но он мне продолжает сниться.

Мой английский был слабый. У него ― еще слабее, у него был французский. Но мы понимали друг друга. Потом началась переписка…

Имя и страну делегата Белла Ивановна говорить не хотела ― стеснялась. Письма приходили каждые две недели. А потом она решила бежать к нему через границу. И с этой целью устроилась в Сухуми, где проработала шесть лет.

На протяжении 15 лет Белла вела переписку, которая оборвалась только в 1974 году. 

― Он не приезжал больше. Приезжал его дед, с которым я должна была встретиться. Это было в 1974 году. Был конгресс защиты мира. А дед его был шейхом. Он мне написал письмо, что будет конгресс, и что дед его остановится в гостинице «Москва». Но мы так и не встретились... Я больше никого не хотела. Еду в автобусе на работу и представляю, что нянчу его ребенка… Так личная жизнь и не сложилась. Потом в Москве я работала преподавателем в Институте стали и сплавов. Преподаватель тогда получал около пяти тысяч, а если на компьютере умеешь работать ― больше. Я пошла на обучение. Вначале скапливала, но сказали, что это ненадёжно, лучше в банк. А «Юниаструм» как раз тогда образовался на территории этого института. Может быть, я обращаю внимание не на те детали в жизни. Но я увидела: вот вход в институт мой, а рядом совсем этот банк. Я могла в обеденный перерыв подойти. Опасения были, что это не Сбербанк, но на первом месте было удобство: не надо выстаивать очередь… 

Обращаться в письменной форме

Мы сидим на железной скамье банка «Восточный» на «Достоевской». Тихо. Операционистки переговариваются вполголоса и стучат по клавиатуре. Одна из таких девиц и предложила в 2006 году непонимающей старушке присоединиться к доверительному фонду. «Выгодно», мол, «проценты», «условия», положила на стол платежку подписать, получила баллы и пару сотен рублей к премии и обрушила жизнь человека.

На электронном табло номера талонов, но нашего там нет, хоть взяли мы его больше часа назад. Пытаясь подавить раздражение, беру еще один. Результат тот же. Это не первое отделение банка за сегодня. Сюда нас отправили пару часов назад, убедив, что именно этот разбирает дела «Юниаструма», который не так давно прекратил свое существование и стал частью «Восточного». Обратиться в «Восточный» посоветовал помощник депутата администрации района Бибирево, к которому меня очень просила сходить с ней Белла.

Монолог Беллы продолжался несколько минут. Казалось, всю боль, всю беспомощность, всю скорбь она вкладывала здесь и сейчас в каждое слово. Она решительно не понимала, как вести себя в борьбе с уничтожающей ее машиной бюрократии. Только перебирала и перекладывала засаленные бумажки со сложными словами и цифрами. Она не знала, кто может ей помочь, но так хотела, чтобы хоть кто-то ее услышал и подал руку.

Оказалось, что за восемь лет борьбы Белла Ивановна не сделала главного ― не взяла документы из банка о фондах, куда ушли ее деньги, и даже решение суда осталось лежать в канцелярии. Все это неудивительно, ведь никаких фондов пожилая и наивная Белла Ивановна не признает. Деньги были, счет в банке был, а фондов не было, и, если суд решает, что они были, значит, и суда настоящего не было, правосудия. Так что и решение не нужно.

Через полтора часа нас приглашают сесть за стол к худенькой черноглазой девочке ― сотруднице банка. Она долго что-то печатает, ходит туда-сюда. Слушает причитания Беллы и мои раздраженные вопросы. Еще бестолковые полчаса и: «По делам "Юниаструма" обращаться нужно в письменной форме». Я составляю от имени Беллы заявление на предоставление информации о переводах и движениях средств.

― Я вам так доверяю, спасибо вам, ― Белла кладет мне руку на колено и ласково улыбается.

― Белла Ивановна, вам тогда нужно это заявление подписать.

И она подписывает, почти не глядя... 

P.S. Это история не про деньги и не про банки. Это история старого одинокого человека, мимо которого проходит целый город. Белла Ивановна до сих пор приходит к «Даниловцам» обедать каждую субботу. И как бы ни сложилась ее судьба дальше, она знает, что всегда найдет здесь поддержку. Ну и чашку супа, конечно.

Фото автора