Феминизм и месть Кикиморы в повести Евгении Некрасовой

Классная руководительница считает Катю умственно отсталой, потому что она стеснительная, медленно соображает, не умеет вязать и не знает, что стихи пишутся в столбик. Мальчишки над ней издеваются, девчонки насмехаются, а родители вечно заняты работой, но всё равно не могут заработать достаточно денег. Словом, обычная, до горечи частая ситуация.

Детское восприятие, преображающее действительность, привычную для взрослого читателя, роднит роман Евгении Некрасовой с повестью Александра Гоноровского «Собачий лес». Но если Гоноровский удачно стилизует внутреннюю речь ребёнка так, что автору хочется верить (он родился в 1961 году и, очевидно, описывал ребёнка своего поколения), то у Некрасовой возникает стилистический диссонанс: речь главной героини совсем не похожа на то, как говорят современные дети. Лексика и стиль вызывают ассоциации не с современностью, а, скорее, с периодом 80-х или началом 90-х (это время гораздо ближе к детству самой Некрасовой — сейчас ей 34 года). На фоне фразы «Катя катится-колошматится» кажутся странными упоминания смартфонов, которые есть почти у всех школьников в повести, и странно сегодня называть их «бескнопочными телефонами». В условно детской литературе это не редкость; например, та же проблема возникла в книге Виктории Лебедевой «Девайсы и гаджеты» («Премудрый сверчок», 2015): сегодняшние дети не говорят «как в компьютере», это выражение их бабушек. Сложно уследить за стремительно меняющимся детским сленгом, ещё сложнее его стилизовать. Такой языковой барьер создаёт ощущение, что маленький герой словно теряется во времени.

Впрочем, Евгения Некрасова именно такого эффекта и добивается: её героиня никак не вписывается в окружающий мир, не может жить по его правилам, не находит понимания ни у взрослых, ни у ровесников. Реалистического выхода из ситуации автор не видит (в отличие, например, от корейского писателя Кан Бён Юна, герой которого тоже стал жертвой травли одноклассников и невнимательности родителей, но нашёл утешение в творчестве). И поэтому вводит в повествование черты сказки — сначала едва заметные, затем всё более красноречивые, а потом и вовсе вводит мифического персонажа — кухонную Кикимору, которая вмешивается в жизнь Кати. Так обычный реализм становится магическим, а повесть — сказкой с хеппи-эндом. Правда, конец хорош только для самой Кати, а злодеи, то есть почти все остальные герои,как положено в сказке, наказаны по заслугам.

Евгения Некрасова. Фото: Vestniksr.ru

Галина Юзефович видит в этой повести черты «между бытовой чернухой Романа Сенчина и мистической жутью Дмитрия Горчева или Юрия Мамлеева». Дмитрий Быков смело назвал Евгению Некрасову прямой наследницей Платонова «…не в смысле стиля (тут возможно было бы только эпигонство, и его нет), а в смысле вот этой платоновской тоски, наполняющей мир. Как Пелевин в свое время принес в прозу элегическую вечернюю печаль спальных районов, так Некрасова уловила вещество московских окраин и пригородов, обшарпанных, неустроенных, когда-то чего-то ожидавших и теперь застывших, потому что они никогда и ничего не дождутся».

Но вот что интересно: со дня выхода «Калечины-Малечины» прошёл год, за это время на неё было написано много рецензий, но, похоже, ещё ни один критик не обратил внимание на эпиграф — строчку «Where are those angels, whenyou need them?» из песни Тори Эймос «Crucify». На первый взгляд всё прозрачно: эпиграф, как и вся повесть, — о тотальном одиночестве и невозможности получить поддержку ни в этом мире, ни в высшем. Однако для человека, хоть немного знающего дискографию Тори, эта строчка значит очень много и задаёт кардинально другой способ прочтения повести.

Тори Эймос — американская певица, пианистка и феминистка, одна из ключевых фигур женского рок-движения 90-х. Её отличительная особенность — это сложные, метафоричные, откровенные тексты песен, в которых Тори говорит о политике, религии, истории, мифологии, сексуальности, отношениях между мужчиной и женщиной, самопознании и несправедливости мира. Евгения Некрасова ссылается на самую известную песню Тори с дебютного альбома «Little Earthquakes» (1992), принесшего певице мировую известность. Это своего рода дневник о трудном пути взросления, осознания своего места в мире и себя как женщины; в нём много силы, отчаяния и гнева.

Тори Эймос. Фото: Gazettereview.com

Весь альбом удивительно созвучен тексту повести. События происходят зимой, словно под песню «Winter»; строчка «My dog won't bite if you sit real still» напоминает об уличной собаке, которая пугает Катю по дороге в школу; слова «And I hate and I hate / Elevator music / The way we fight / The way I'm left here silent» отсылают к эпизоду, где Катя застряла в лифте и сильно испугалась; слова «And if I die today I'll be the happy phantom / And the atrocities of school I can forgive» — о нежелании жить в этом мире и неспособности простить травлю в школе (что называется, «не в этой жизни»); наконец, строки «everybody else's girl / maybe one day she'll be her own» и «I hear my voice / And it's been here / Silent all these years» говорят о том, что героиня больше не хочет быть жертвой обстоятельств и намерена громко заявить о себе и своих переживаниях. Песня «Crucify», из которой Евгения Некрасова взяла цитату, носит подчёркнуто антихристианский характер. В ней Тори отказывается от чувства вины ине желает быть жертвой. «Where are those angels, when you need them?»…

Подмосковная Кикимора — такой себе angel. Дух, пришедший девочке на помощь, — это не Ангел-хранитель, а её собственный внутренний демон, подавленная ярость, воплотившая в физическом мире. Кикимора здесь — отнюдь не безобидный фольклорный персонаж, а символ готовности бороться за себя и мстить. Строчка «I got the anti-christ in the kitchen yellin at me again» также говорит о происхождении силы, которую героиня песни, как и героиня повести, встречает на кухне.

Вот почему назвать эту повесть детской можно лишь условно. Она о ребёнке, но адресована скорее взрослым, и для них это — недвусмысленное и серьёзное предупреждение о том, что может случиться, когда подавленная агрессия обиженного ребёнка найдёт выход. Поэтому «задорная способность видеть свет там, где другие видят лишь мрак, и иррациональный — а потому особенно заразительный — оптимизм», о котором рассуждает Галина Юзефович — это обманчивый эффект, который может создаться только при очень невнимательном прочтении. Магический реализм в феминистском дискурсе никак не рифмуется ни с Горчевым, ни с Платоновым. А пока филологи и критики рассуждают о чертах городского фольклора в повести Некрасовой, где-то готовится выйти на свет ещё одна Кикимора.