«Патриарх» Пастернак. К 130-летию поэта

Панихида по Борису Пастернаку. Фото: священник Игорь Палкин

Андрей Вознесенский

<…> Пастернак для меня является всем. Если бы не он — и судьба моя сложилась бы не так. Он был и мой мэтр, и учитель, и идеал жизни. С 14 лет я к нему ходил, и это было моим университетом. Пастернак был последним гением XX века. Я думаю, что если брать вообще мировую литературу, с которой я тоже знаком: почти всех крупных художников я видел, — то Пастернак будет первым и в ней.

Я хорошо помню этот день похорон <…> Было такое яркое солнце, синее небо, и на его фоне несли гроб. Среди прочих нес Андрей Синявский. Было еще несколько писателей: Булат Окуджава, [Константин] Паустовский, [Виктор] Боков, [Валентин Фердинандович] Асмус, Наум Коржавин — тогда его звали Мандель, — еще парочка человек и все. Остальные писатели сидели под кроватями, стуча зубами от злости и страха. Некоторые прислали своих жен. В общем, это было позорно.

— Мне кажется, что сам духовный путь Пастернака нам сейчас особенно важен, он является неким символом для интеллигенции.

— Да. Он был далек от политики, и в этом была его великая политика, внешне он был очень скромен, не устраивал скандалов и дебошей. Была в нем интеллигентность — настоящий русский интеллигент — образованность, тонкая культура во всем сквозили — то, что сейчас теряется, чего не хватает нынешним кумирам. 

— Как Вы оцениваете то, что он больше стремился к православию, к Церкви в последние годы своей жизни?

— Это и был итог его жизни — христианский. Интересно, что когда я был в Иерусалиме, то увидел, что у него точно, документально эти тропиночки описаны, хотя он никогда не был там. И для меня христианство — самая близкая религия, путь к Богу.

И вот еще, было такое: наша почта не знала, кто такой Патриарх, и, случалось, письма, адресованные Патриарху, приходили Пастернаку. Он радовался, показывал мне эти письма: «Видите, какая ошибка мистическая», — то есть он был патриархом русской культуры <…>

Олеся Николаева

<…> Во-первых, у Бориса Пастернака было — и это можно утверждать без преувеличения — православное отношение к творчеству. В письме начинающему поэту Марку Ватагину — оно было напечатано в 90-е годы в «Огоньке» — он высказывается о поэтическом вдохновении вполне в духе Григория Паламы. Суть его рассуждений сводится к тому, что поэзия не есть плод развития неких литературных способностей, заложенных в детстве, не есть некое качество, полученное в результате количественного накопления усилий и навыков, но — весть об ином порядке бытия, о преображенном мире, о царстве идеальных ценностей. Вдохновение, приносящее поэту эту весть, есть чудо, дар Божий, и поэт при нем — только распорядитель, но никак не обладатель и собственник.

Олеся Николаева и Андрей Вознесенский в храме святителя Филиппа в Переделкино. Фото: священник Игорь Палкин

Во-вторых, знаменитый святоотеческий афоризм «Пролей кровь и получишь Дух» был открыт Пастернаку в опыте самого его творчества, которое являлось для него реальным духовным подвигом, сопровождавшимся «бореньем с самим собой». И это не столько художественный образ, сколько сама реальность жизни в слове:

Когда б я знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью убивают,
Нахлынут горлом и — убьют.
От шуток с этой подоплекой
Я б отказался наотрез:
Начало было так далеко,
Так робок первый интерес.
Но старость — это Рим, который,
Взамен турусов и колес,
Не читки требует с актера
А полной гибели всерьез!..

Эта «полная гибель всерьез» — все та же смерть зерна, которое, если «пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода»(Ин. 12:24).

И, наконец, та «неслыханная простота», в которую впал «поздний» Пастернак, уже сознательный христианин, и есть умаление в стихе всего изощренно-индивидуалистического, прихотливо-вкусового, чтобы сквозь словесную оболочку воссияла «лазурь Преображенская и золото второго Спаса». 

А в-третьих, если мы вспомним, что Пастернак родился в еврейской семье, что именем его отца названа одна из Иерусалимских улиц — и это, должно быть, не просто так, — если вспомним, что сам поэт жил в эпоху откровенного богоборчества и куда более страшного метафизического и бытового безбожия, когда веровать во Христа было не только опасно, но для интеллигентного человека и дико, и неприлично, то евангельские стихи Пастернака зазвучат для нас исповеднически:

Он отказался без противоборства
Как от вещей, полученных взаймы
От всемогущества и чудотворства
И был теперь, как смертные, как мы.

Его литературное окружение воспринимало это как чисто литературные аллюзии, как экзотику, вроде конквистадоров Гумилева, как поэтическую выходку.

Кто-то, кажется Н.Н. Вильмонт, в своих воспоминаниях так и писал о христианстве Пастернака, как о поэтической позе, — настолько это казалось ему невероятным. Но никакая поза, никакая — даже самая искусная стилизация — не могут сымитировать подлинность христианского мироощущения поэта, явленного в слове.

«Ход веков подобен притче». Фото: священник Игорь Палкин

Ахматова, по воспоминаниям жены С.Ю. Бранка, говорила: «Про Церковь спрашивайте у Бориса: он все это знает лучше, чем я». Для них он был церковным человеком. Как говорил Вересаев, слухи про Пушкина не будут говорить про Гоголя. Так вот про Пастернака ходили невероятные слухи, будто он был старостой в храме — про Федина или про Фадеева такого не рассказывали, хотя они жили тут же рядом.

У Пастернака есть стихи о Евангелии, которые давно были опубликованы, но мало кто понял, о чем они. Вот первые две строфы:

Ты значил все в моей судьбе, 
Потом пришла война, разруха,
И долго, долго о Тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет 
Твой голос вновь меня встревожил,
Всю ночь читал я Твой Завет
И как от обморока ожил.

...Пятнадцать лет назад я встречала Пасху в Пустыньке старца Серафима в глухом поселке Ракитное. Один местный священник — человек очень простой — позвал нас с друзьями к себе на трапезу. Узнав, что я пишу стихи, он порылся в столе и достал оттуда ветхий, исписанный большими буквами лист.

«На, прочитай! — радостно сказал он. — Вслух, чтоб для всех!» Я прочитала.

Это была «Пасхальная ночь» Пастернака.

Впервые опубликовано в № 14 газеты «Татьянин день», сентябрь 1997 года. Полностью текст читайте здесь