Письма «отморозкам»: почему «Даниловцы» переписываются с пожизненно заключенными

Александра Сошникова

«Сейчас я переписываюсь с тремя пожизненно заключенными, — рассказывает Саша, — Раньше было больше, но часть я передала другим волонтерам, когда по состоянию здоровья делала перерыв. Часть освободились, кто-то либо вообще не ответил на первое письмо, либо перестал писать сам. По моим подсчетам за 7,5 лет у меня было около 50 адресатов, кому я написала хотя бы одно письмо».

«Мы протягиваем руку, но обязательно — в ответ»

— Саша, но ведь «пожизненники» — это же, говоря простым языком, «отморозки». Они сотворили такое, что от них отказались даже родственники. Их изолировали, с глаз долой, и чтобы даже памяти про них не было. Как ты общаешься с человеком, который убивал и совершенно не раскаивался?

— Частичный ответ содержится уже в этом вопросе. В тот момент, когда человек что-то совершал, он — да, был поглощен этим абсолютным злом. И он не раскаивался в то время. Но потом этого человека, как говорят в православии, коснулась благодать Божия. Человек понял: то, что он совершил — это плохо не только с точки зрения человеческого закона, юридического, а это плохо и по Божиему закону, и что он сделал зло другим людям. И что, причинив другим страдания, он причинил зло, прежде всего, самому себе. Потому что теперь, кроме того, что он находится в жестких условиях изолированности, он еще и ощущает искреннее раскаяние. Он действительно мучается, ему больно оттого, что он другим сделал больно.

Люди, с которыми мы переписываемся, обратились к нам сами. Нам пишут именно те заключенные, кто про себя эти вещи понял. Потому что если человек не раскаялся, если считает, что несправедливо сидит, то он, конечно, нам писать не будет — ему это просто не надо. И мы сами не рассылаем письма по всем колониям страны с миссионерским призывом. Обязательно должен быть запрос с той стороны в первую очередь. Если есть такой запрос и видно, что для человека это важно, мы протягиваем руку, но обязательно — в ответ. То есть, инициатива — за заключенным.

В нашей группе бывали и такие случаи, когда волонтеры, узнав подробности преступлений своих адресатов, не могли больше писать. Мне достаточно того факта, что человек раскаивается, что он стремится к чему-то хорошему и правильному. Я считаю, надо абстрагироваться от прошлого, потому что человек, который тогда это совершил, и человек, который живет сейчас, в данной точке, —это, практически, разные люди. Тогда он совершил преступление. Сейчас ему пришло истинное понимание того, что он совершил.

Конечно, у наших собеседников очень искалеченные души. Когда человек такие злодейства совершает, он не может остаться нетронутым, нельзя в полной мере сказать, что он такой же, как и тот, кто таких поступков не совершал. Но все равно мы верим: то, что невозможно человеку, возможно Богу. Бог может исцелить любую душу, даже самую черную. А мы, волонтеры, способны дать луч надежды и сказать, что Бог про тебя не забыл, ты можешь измениться. Да, ты не можешь выйти из тюрьмы. Но ты можешь внутри себя прожить такую жизнь, которая будет Богом принята как достойная, и уже не будет такой беспросветной, как была. 

«Мне сердце подсказывает, что эти люди пишут искренне»

— А что же такое с человеком происходит в тюрьме? Почему он начинает раскаиваться?

— Это тайна. Великая тайна, которая нашему сознанию полностью доступна быть не может. Но как я это для себя понимаю — Бог стучится в сердце каждого человека. Просто кто-то готов принять, а кто-то нет. У кого-то сердце более ожесточенное, у кого-то менее. Возможно, кого-то из этих людей отмаливают родственники или в роду есть священники или новомученики. Но, в любом случае, у любого человека есть свобода выбора. Есть такая известная картина: Иисус стучится в дверь, но ручки нет снаружи, она есть только внутри. Только сам человек может открыть сердце Богу. Или не открывать.

— Ты можешь по письму определить — общается человек искренне или пишет то, что от него хотят услышать?

— Я не могу самоуверенно заявить, что способна стопроцентно определить. Но с теми людьми, с которыми переписываюсь, я общаюсь уже очень долго, на протяжении нескольких лет. И я понимаю, что человек не может так долго играть благочестивую роль. Я же вижу: они не просто под копирку сказочку для меня сочиняют. Люди делятся со мной очень искренне. Конечно, никто из нас не застрахован: человек может быть неискренен. Но я придерживаюсь презумпции невиновности в этом вопросе. Кроме того — я за это не отвечаю. Я отвечаю только за то, что сама делаю. Спросят с меня за мои поступки, а не за того, кто притворяется или лицемерит. Я же в своих собеседников хочу верить и верю. Мне сердце подсказывает, что эти люди пишут искренне.

— А не очень однообразная переписка получается? Не очень ли нравоучительно?

— С каждым из собеседников по–своему. Одному я помогаю с канцелярией, литературой, некоторыми вещами, а он пишет для меня мини-эссе про веру и отвечает на тесты по основам православия. Если он неправильно отвечает, я ему на эти темы стараюсь задать еще эссе, чтобы эти темы закрепить. Но, конечно, есть и моменты в духе «Как погода? Как дела?», но мало.

Со вторым собеседником таких моментов больше, но и он присылает мне серьезные цитаты, причем, не только из Библии: например, из Виктора Франкла присылал, стихотворения.

А вот его поздравление с Пасхой прошлого года, после смерти моего дедушки:

«Господь любит Вас, Саша — всегда радуйтесь! Боль и страдания отойдут, и Ваше доброе сердце поможет сохранить в памяти только лучшие, самые нежные, самые добрые воспоминания и моменты жизни, связанные с любимыми нами людьми, которые так же нежно и трепетно продолжат хранить свою любовь к нам. Так пусть же и впредь в сердце Вашем, милая Саша, Бог беседует красноречивыми словами жизненных обстоятельств. Сестра моя, Бог милостив, и Его планы умнее наших, а уже поэтому будьте уверены, веруйте — всё будет хорошо! Я проверял...».

Кстати, пару лет назад я прислала ему христианско-психологическую литературу про прощение, примирение. И он, прочитав ее, решил написать своему отцу и помириться с ним, хотя более 20 лет с ним не общался. И для меня это было удивительно. Я думала, что мы просто прислали литературу. А у человека внутри что-то поменялось, и он предпринял реальные шаги.

Нет, однообразия в нашей переписке нет. Мне интересно узнавать, как что у человека происходит! Хотя, конечно, есть общая канва, общие рубрики. 

О правилах и границах

— То есть ты видишь, как человек меняется?

— Да, и люди сами в себе это видят. Вот почти дословная цитата из одного из последних писем, полученных мной перед карантином:

«...благодаря Вам я стал лучше ориентироваться в духовном плане... мне в этой жизни было очень трудно продвигаться по православной вере, я стал лучше понимать православное вероисповедание, видеть важные моменты в своей жизни, не зацикливаться только на себе, а стараться хоть как-то оказать помощь своему ближнему, даже находясь в колонии. Это благодаря Вам, ведь Вы по Божьей милости мне помогаете во всем. Спаси Бог!».

Долгая, регулярная, целенаправленная переписка с нами дает заключенным возможность что-то в себе поменять, расти, развиваться. Это возможно даже в их, казалось бы, безвыходном положении.

— А трудно воздерживаться от личного общения? Ведь им, наверно, очень этого хочется. И ты, вероятно, единственный человек, кто им пишет.

— Я для себя эту границу выстроила. С одним из адресатов я очень редко делюсь личными вещами. С другим — чуть больше. Но если я ему что-то рассказываю личное, то для того, чтобы он увидел: и у него, и у меня душевные процессы происходят похожим образом.

Допустим, человек пишет, что он рассеянный в молитве. Я ему отвечаю, что, вообще-то, я тоже. Или что у меня в жизни были такие ситуации, когда мне было очень стыдно за что-то. Например, я извинилась, а потом сделала точно так же. Но совсем-совсем личные вещи я, конечно, не рассказываю. А вот примеры, связанные с жизнью, — да, могу поделиться. Но опять же — этот человек сам со мной всем делится очень открыто. Он откровенно говорит о своей жизни, переживаниях. Тут откровенность за откровенность. Он мне иногда рассказывает вещи очень интимные, я бы сказала. О своей семейной жизни, об отношениях с родственниками. Человек очень раскрывается, и я считаю, что и я могу в ответ что-то такое сказать.

Но границы есть. Есть вещи, которые рассказывать или показывать неполезно. Например, если человек меня давно просит прислать фотографию, я вежливо говорю, что у нас в группе не принято. Это правило.

— А какие еще существуют правила у вашей группы?

— Держать границы, это первое. Второе — видеть в адресате прежде всего личность, то есть абстрагироваться от совершенных им поступков. И на самом деле, когда мы смотрим на людей через их письма — замечаем, что встречаются очень интересные личности. Даже удивляешься, как они в тюрьме оказались. Хотя, с другой стороны, если бы они там не оказались, может быть, в их жизни внутренний переворот не произошел бы. Тут тоже все промыслительно совершается...

Еще одно важное правило — но это вообще в «Даниловцах» так принято — обращаться к координатору со всеми мучающими тебя вопросами. Можно еще советоваться со священниками, богословами, с другими участниками группы переписки. Призывать координаторский и коллективный разум, если не можешь чего-то понять или зашел в тупик. Это обязательно! И реально помогает. Для этого мы проводим очные встречи. Я, когда только начинала переписываться, часто ходила на них. Мне было интересно послушать, как более опытные ребята обсуждали сложные вопросы. Это давало сильную поддержку.

И еще по поводу материальных вещей. Если люди в письме их просят, то тоже надо держать границы. Мы что-то высылаем тем, с кем давно переписываемся. Прежде всего, христианскую литературу, журналы, канцелярию (ручки, тетради). Иногда лекарства, по рецепту. Но бывает, начинаешь с человеком переписку, и он сразу что-то просит прислать, а остальное ему не нужно... Это к вопросу, как понять — искренний человек или нет. Вот если он пишет: «Пришлите мне шампунь, носки и Евангелие», то это заставляет задуматься: если не прислать ему носки, то одно Евангелие человеку и не нужно. Но опять же, надо разбираться. Может быть, наш ответ, что мы готовы с ним общаться на духовные темы, его тронет. Даже без шампуня. А, может, и нет.

В любом случае, предложить мы обязаны. Но если человеку нужны только материальные вещи, тогда пусть он ищет помощи в других группах. Наша цель — духовное общение, а не материальное обеспечение заключенных. 

Александра Сошникова

«Несколько заключенных думали, что я бабушка»

— А бывает, что люди просят юридической помощи?

— Это тоже одно из наших неосновных направлений. Но оно пока в предзачаточном состоянии. Если мы видим, что человеку нужна юридическая помощь (а такое часто бывает), то пытаемся направить его в правозащитные организации. Но их, к сожалению, не так много. Наших собственных юридических ресурсов практически нет.

А люди пишут, один из моих собеседников до сих пор пишет в ЕСПЧ. Например, он просил меня прислать некоторые решения ЕСПЧ, я ему распечатываю и присылаю. Он хочет сидеть поближе к своему месту жительства. А другому я распечатываю, в основном, акты российские: он пытается доказать, что одного из эпизодов не совершал. Я не знаю, правда или нет, это не мое дело. И если к нам придет волонтер, который скажет: «Я готов этим заниматься», мы будем рады.

— Я так понимаю, что женщины вам почти не пишут.

— Женщины пишут на порядок реже! Мужчин 99%. Для меня это загадка: в храмах обычно больше женщин, чем мужчин, а из тюрем по духовным вопросам пишут в основном мужчины. Я переписывалась, но очень недолго, с одной женщиной, и вот как раз с ней общение было чисто душевное — про веру вообще не было ни слова. Женщине просто надо было поговорить. Это было перед самым ее освобождением, и она мне рассказывала про свою семейную ситуацию…

— А как мужчины относятся к тому, что с ними переписывается молодая женщина, а не какой-нибудь старец?

— Когда я начинала переписку, мне было 23 года. Но для меня это пространство было очень безопасным. Конечно, сначала я боялась! Но потом от того, что это — письма, что я контролирую их содержание, что я могу их перечитать и отредактировать, мне стало просто и комфортно. Я свой возраст даже никому не говорила. Только через годы человек узнавал, сколько мне лет. Несколько заключенных думали, что я бабушка!

Люди только вступают на начальный путь веры, и мы в некоторой степени оказываемся старше их. Ведь для нас многие вещи уже открылись, и мы их теперь открываем для них. И в этом смысле получается, что даже молоденькая девушка, которая идет по пути духовного развития, может чему-то научить сорокалетнего мужика, который сидит в колонии. Но научить не в назидательном плане — «садись, записывай» — а через собственное доброе отношение, возможность поделиться своим духовным опытом.

Мы на них не смотрим свысока ни в коей мере! Типа «ну что, зэк, сейчас я тебе всё покажу и объясню». Мы общаемся с этими людьми на равных! Потому что мы обращаемся к их человеческому достоинству. В каждом человеке есть образ Божий, каким бы замутненным он ни был, но он в каждом есть. И мы обращаемся к этому образу Божьему в человеке и с ним разговариваем. А не со слабостями, грязью и недостатками человека, с его бэкграундом. Надо достучаться до чистых уголков в сердце, и это не мы делаем. Это делает Бог, но, в том числе, через людей.

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Мы что-то такое сказали и забыли. А для человека это внезапное откровение: «Я — образ Божий! Я совершил преступление, но все равно, Бог от меня не отрекается!». Митрополит Сурожский Антоний говорил примерно так (передаю общий смысл): «Если вы видите, что икона валяется на полу, и она вся грязная и порубленная, вы же все равно будете к ней относиться как к иконе». И мы стараемся поддерживать отношение к человеку не через призму шаблонов и стереотипов — зэк, отморозок, — а апеллировать к тому хорошему, что в нем есть. 

Координатор группы по переписке с заключенными движения «Даниловцы»  Константин Ренжин

«Любой человек способен на любое, если его вожжи будут отпущены»

— Изменилось ли твое отношение к людям после этой переписки? Твои адресаты наверняка рассказывают истории своего детства, семьи...

— Да. Когда они что-то рассказывают о своем детстве, понимаешь, что вначале у нас всех один старт. Но потом столько разных событий происходит, и кого куда кривая выведет… Это помогает понять другого. Не оправдать, но объяснить для себя причины его поступков. Они не становятся хорошими от того, что я их объясняю. Но я хотя бы понимаю, где и что могло пойти не так, и почему в человеке все так преломилось.

Я же сама по себе знаю этот опыт страдания, переживания борьбы с грехом. Я знаю, как это на самом деле тяжело: умом понимаешь, что это плохо, а твой «ветхий человек» все равно влечет тебя совершать дурные поступки. И вот эта раздвоенность, расщепление — очень мучает. И я понимаю, что такое муки раскаяния! Муки неудовлетворенности самим собой — хочу одного, делаю другое.

Я понимаю, что если не будет помощи Божией, то любой человек может совершить любой поступок. Каждый может оказаться в ситуации, о которой сейчас думает: «Я такого никогда бы не совершил!». Но при определенных обстоятельствах как миленький совершит! И ужаснется потом: «Как я мог?!».

Так что у меня нет ощущения, что я по сравнению с ними такая чистая, праведная, благочестивая. Это мысли отравляющие, их ни в коем случае нельзя допускать. Жизнь показывает: любой человек способен на любое, если его вожжи будут отпущены.

— Все волонтеры вашей группы переписки — верующие?

— Да. Но есть разные уровни воцерковленности. Я, когда пришла в группу, только начинала воцерковляться. И могу сказать, что мои собеседники по переписке очень мне в этом помогли, потому что задавали такие вопросы о православии и вере, что мне пришлось очень много вместе с ними читать. Я сама узнавала и училась.

А есть в нашей группе и люди, которые пришли уже глубоко воцерковленными. У них было четкое внутреннее понимание, что они хотят осуществлять тюремное служение: ради этого они учились в воскресной школе, проходили катехизаторские курсы. «В темнице был, и вы пришли ко Мне».

Есть в группе и те, кто пришел еще не воцерковленный, но с интересом к этой теме. То есть, это тоже один из путей, которыми Бог ведет и заключенных к нам, и нас — к ним. Люди в группу приходят очень разных профессий, разного мироощущения. Складывается очень интересная палитра волонтеров, и приятно с ними общаться. Иногда думаешь: «Ничего себе! Такой человек, и вдруг стал заниматься перепиской с заключенными...».

— А вдруг кто-то подумает: ну да, целая группа ангелов с гигантскими крыльями. Куда уж мне…

— За себя скажу, за других не буду — я точно не ангел! Но стремление к свету у меня есть. И если у вас есть это стремление к свету в ключе духовной переписки, православия, вы вполне можете приходить волонтером к нам в группу! Координатор поможет, расскажет, как отвечать на вопросы первое время. У каждого новичка обязательно есть сопровождение. Главное, чтобы у человека было желание помогать заключенным увидеть настоящий смысл жизни. Остальное приложится.

Беседовала Анастасия Кузина

Фото из архива движения «Даниловцы»