Павел Костылев: Религиоведение в России нужно как никогда

Павел Костылев. Фото: Иван Харламов

— Прежде всего тем, что психология религии в нашей стране до сих пор выглядит маргинальной религиоведческой дисциплиной. По ней почти нет нормальной монографической и учебной литературы, а та, что есть, отстает от мировой традиции. Ну, и конечно, отечественные психологи крайне редко занимаются психологией религии, то есть изучением религии методами психологической науки, а занимаются скорее религиозной психологией в духе Бориса Сергеевича Братуся. В религиозной психологии нет ничего плохого, просто эта дисциплина, которую её представители характеризуют как одну из психологических школ, основанную на религиозной антропологии, не имеет никакого отношения к религиоведению. Современная психология религии опирается на психологические исследования, нейропсихологию и, кстати сказать, нейрофизиологию человека, на исследование когнитивных моментов.

Книга, вышедшая под редакцией заведующего кафедрой философии религии и религиозных аспектов культуры богословского факультета ПСТГУ профессора Константина Антонова, устраняет зияющий пробел в истории психологии религии в нашей стране и демонстрирует, что в советское время у неё были хорошие шансы стать самостоятельной академической дисциплиной, были соответствующие исследователи и исследования. Но, к сожалению, этот пыл не смог институализироваться. В постсоветский период существовала одна-единственная кафедра психологии религии в Российском православном институте святого апостола Иоанна Богослова, но она давно упразднена.

Когнитивное религиоведение: «одна из моделей» или «палочка-выручалочка»?

— Вы упомянули когнитивные исследования, которые сегодня наиболее бурно развиваются в религиоведении, и я вспомнил вашу цитату: «Меня лично, конечно, привлекает когнитивное религиоведение. Это очень интересная отрасль религиоведения, которая с 2000 года начала развиваться на Западе. [Её смысл] в том, чтобы не исследовать религию чисто интерпретативным методом, а чтобы ее объяснить, прибегнув к естественнонаучным дисциплинам, таким как нейрофизиология, нейропсихология, с позиции когнитивной психологии и когнитивной лингвистики. Это очень интересное явление, это вторжение в область религиоведения, традиционно интерпретативного, методов естественных наук. В конце концов, я уверен, что когнитивное религиоведение интегрируется в религиоведение. Но на данный момент это такая несколько отдельно стоящая научная школа».

Прошло 11 лет. Что поменялось за это время, какие сильные и слабые стороны когнитивного религиоведения мы видим теперь?

— Стало видно, что данные когнитивного религиоведения чрезмерно упрощаются в антиклерикальной полемике. Это, в первую очередь, Ричард Докинз, отчасти Дэниел Деннет и все те, кто в состоянии прогуглить варианты объяснительных моделей религии, существующие в религиоведении, и некритично их воспринять.

Но так поступают как раз не религиоведы. Мы-то хорошо понимаем, что чем более абстрактные понятия используем, тем в большей степени зависим от традиций их интерпретаций. Мы можем говорить о религии сотнями различных способов, но большинство из них будет основываться на конкретных работах конкретных исследователей. Это концепции, которые развивались в конкретных исторических, общественных и даже политико-экономических условиях. Поэтому вряд ли мы можем надеяться, что когнитивное религиоведение станет палочкой-выручалочкой, которая откроет нам знание о том, чем на самом деле является религия. Религия — весьма абстрактное понятие, которые мы сами наполняем конкретным содержанием. Когда мы рассуждаем о реальной жизни реальных верующих, то прекращаем говорить о религии и начинаем говорить о конкретных вещах, и тогда наши позиции тверды. Когда религиоведы говорят о религии, их позиции довольно слабы, как слабы позиции всех, кто говорит абстрактно.

— Может ли когнитивное религиоведение стать ключом к этим «конкретным вещам»?

— Частично — да: есть интересные работы, которые пытаются применять методы когнитивного религиоведения к исследованию конкретных религиозных явлений, но пока этих работ мало. Когнитивные религиоведы находятся на стадии производства больших концепций, как происходит с любой новой дисциплиной, которая быстро развивается. И поскольку это по сути естественнонаучная область исследований, она претендует на подлинную истину о реальности. Поэтому в перспективе когнитивное религиоведение, вероятно, начнет создавать в рамках своих концепций те или иные образы, в которые религия, как любое живое явление, помещаться не будет. Это может оказаться довольно трагично для религии — не потому, что она исчезнет, а потому, что в итоге её не поймут. Люди, которые увлекаются естественнонаучным знанием, будут тыкать в нас книжкой когнитивного религиоведа, заявляя: «Вот все, что есть о религии» (кстати, такое уже происходит). А это всё равно, что говорить: «Британские учёные доказали».

Когнитивное религиоведение — только одна из моделей: она не даст нам ответы на все вопросы, не объяснит религию навсегда. Модель интересная, она позволяет как следует задуматься, только не надо путать её с реальной жизнью! Предположим, нам говорят: «Мы подаем определенный импульс на правую височную долю головного мозга, и в результате часть людей испытывает ощущение присутствия невидимого сильного существа». Доказывается ли этим экспериментом, что такого существа нет или его существование невозможно? Любой сколько-нибудь логически мыслящий человек скажет, что это не связанные вещи.

Разумеется, людям, которые занимаются фундаментальными естественнонаучными исследованиями, представляется, что гуманитарная область реальности намного проще, чем естественнонаучная и, собственно, что о ней говорить! На самом деле она сильно сложнее. В точных и естественных науках есть линейность, иерархичность знания. А в гуманитарной области нет начала и нет иерархии: знание о человеке и обществе сразу сложное, вы сразу погружаетесь на глубину.

— Вы неоднократно говорили, что не может быть атеистического и религиозного религиоведения, что «религиовед, как ученый, должен поддерживать так называемый принцип исключения трансцендентного из дискурса». Но ведь из когнитивного религиоведения многие делают вывод, что Бога нет.

— А зачем делать такой вывод? Это личное дело человека, какой ему делать вывод, и наука тут не при чём. Одних людей сложное устройство физического мира сподвигает к атеизму, а других вдохновляет любоваться красотой мира, который Бог так премудро устроил. Научные данные одни и те же, а интерпретации — прямо противоположные: никакой проблемы здесь нет.

Если верующий, почитав книги и статьи по когнитивному религиоведению, разуверится, это его право, как и наоборот. Наука не должна рассматриваться как нечто, побуждающее нас к атеизму или к вере. Более того, наука — и здесь я, конечно, не совпаду с подавляющим большинством интерпретаций — в реалиях современного мира не создает отдельного научного мировоззрения. Наука не утверждает конечных (онтологических) истин, потому что истины фундаментальной науки постоянно изменяются, совершенствуются и углубляются.

Когда-то мы знали, что мир состоит из атомов, потом поняли, что атомы состоят из протонов и нейтронов, вокруг которых носятся электроны, потом дошли до кварков, а сегодня вообще не понимаем, как развивается наука. Спросите обычного образованного человека, не специалиста — он вам не скажет, что происходит с теоретической физикой, что там за суперструны, темная материя, темная энергия, что это все значит за пределами популярных журналистских публикаций. Наука стала настолько сложным делом, что она перестала производить то целостное научное мировоззрение, которое генерировала вплоть до середины XX века. Сегодня мировоззрение людей микшировано, а люди с узко научным мировоззрением — колоссальная редкость. Данные науки могут быть корректно использованы человеком с любыми взглядами.

Фото: iStock

— Есть немало людей из научно-просветительской среды, которые говорят именно о целостном научном мировоззрении.

— В этом плане мы можем говорить о своеобразном аналоге религиозности. Это такая сциентистская религиозность: стоит их как следует подтолкнуть, и они превратятся в сайентологов.

Дело в том, что объяснительный метод исходно несовершенен. Мы не можем и не должны гнать в сторону итогового объяснения религии или чего бы то ни было ещё — в науке такого объяснения не существует. Можно оперировать частными объяснениями, которые создают комплексные гипотезы, но итоговое объяснение недостижимо в силу устройства объяснения как такового. Абсолютное объяснение должно было бы, простите за непонятную терминологию, элиминировать факт принципиальной несамотождественности абстрактных понятий. Проще говоря, у глобальных абстрактных понятий нет четких границ: можно говорить о религии, но нельзя говорить о не-религии, потому что нет ничего такого, что не может принять религиозную форму. А если абстрактные понятия размыты, то как можно через них объяснить весь мир? В этом проблема когнитивного религиоведения, как, впрочем, и остальных религиоведческих школ: абсолютизировав свои выводы, они начинают хромать на обе ноги.

Религиоведение в России: дела плохи, но без них не справятся

— Как бы вы охарактеризовали современное состояние религиоведения в России? Каковы актуальные проблемы и перспективы этой дисциплины?

— Религиоведение в России сегодня нужно как никогда. Все больше становится сложных, комплексных форм религиозности, мы все больше говорим о внеконфессиональных верующих, новых религиозных движениях, о религиозных конструктивизме и реконструктивизме, о мистике, магии, разных формах эзотеризма, в том числе прикладных и повседневных. Довольно простая структура отношения к религии в позднесоветском обществе в связи с крахом СССР распалась, религиозная ситуация становится все сложнее. Возникает все больше религиозных движений, регистрируется всё больше религиозных организаций, а те религиозные объединения, которые не регистрируются, превращаются в религиозные группы, и законодательство в их отношении прискорбно невнятно. Все это требует усиления религиоведческих исследований, увеличения числа и качества подготовки религиоведов, но пока ситуация не очень осознаётся людьми, которые принимают решения.

— А кто в этом виноват?

— Я бы переформулировал: кто за это ответственен? Прежде всего — сами российские религиоведы, которые с трудом вырабатывают стандарты коллективного общежития. Религиоведы, выступающие за и против новых религиозных движений, религиоведы, ищущие покровительства религиозных либо государственных организаций, религиоведы, стремящиеся заработать на жизнь всеми возможными способами, вместо того, чтобы заниматься консолидированным развитием своей научной области, трагически раскалывают ее. И пока одни религиоведы спорят с другими, кафедры религиоведения закрываются или перепрофилируются, а качество религиоведческих исследований, скажем аккуратно, не всегда растет. Целые регионы остаются без кафедр и без религиоведческих центров. К сожалению, академическая теология, активно развивающаяся последние годы (лично я её развитие приветствую), не может заткнуть этот зияющий провал, потому что у нее другие задачи. Теологи и религиоведы вполне могут дружить, но никакие теологи не вытащат религиоведов из того состояния, в котором они по собственной воле оказались.

Мне представляется, что религиоведы могут из него выйти, консолидируясь в небольшие профессиональные группы, соединённые горизонтальными связями (в глобальную организацию религиоведов я не верю — считаю, что это вредная идея). Одной из таких небольших групп является Русское религиоведческое общество, членом которого я являюсь. Есть и другие профессиональные группы: некоторые из них поддерживают связи друг с другом, некоторые — нет, но на принятие решений в сфере религиоведческого образования они пока не влияют.

— Как вам оценка и прогноз заведующей кафедрой философии религии и религиоведения философского факультета СПбГУ профессора Марианны Шахнович: «Религиоведение как наука уйдет в антропологию, историю, искусствоведение, политологию и прочее, в те области науки, где религия будет изучаться на основе соответствующих теорий и методов, или в философское изучение религии на основе рационалистических философских теорий. Отдельные очаги обучения религиоведению как светской дисциплине, независимой от религиозных объединений, еще сохраняются пока в Москве, Санкт-Петербурге, но в основном уже давно новая "теология" задушила религиоведение в объятиях, и на формальном, институциональном, и на персональном уровнях»?

— На мой взгляд, это предельно пессимистическая картина, которая, безусловно, не отображает реального положения дел. Я много лет проводил вместе с коллегами религиоведческие мероприятия в регионах и хочу сказать, что не только Москва и Санкт-Петербург — светоч религиоведения в мире, поглощенном темнотой теологии. Так вопрос ставить нельзя, потому что это лишь порождает конфликты и не­ приводит ни к чему конструктивному. Я бы сказал, что в ситуации появления теологии религиоведение на местах вынуждено выработать стандарты взаимоотношений с новой, для многих непонятно чему посвященной дисциплиной. Кто-то интегрируется, кто-то сдается, а кто-то существует параллельно и прекрасно развивается. Сегодня в России есть 27 кафедр, которые дают религиоведческое образование, и с той же частотой, с какой они закрываются, они и открываются.

В отличие от теологии в современном статусе, религиоведение — элитарная наука, овладеть ей сложно, но надеяться, что религиоведение уйдет в другие науки, смысла нет, просто потому что в мире этого не происходит. Религиоведческие дисциплины спокойно сосуществуют с теологией — в европейских странах, в Северной Америке. Любому государству критически важны люди, способные посмотреть на религиозную ситуацию, религиозную жизнь и активность религиозных организаций беспристрастно, не склоняясь ни к какой позиции.

Святой апостол Иоанн Богослов

— Может ли человек быть одновременно религиоведом и теологом?

— Конечно, никакой проблемы здесь нет. Другое дело, что внутри себя ему нужно понять, в какой момент он теолог, а в какой — религиовед. Если он занимается ценностями и нормами в их сравнительном сопоставлении с нормативами конкретной традиции, он теолог. Если он занимается беспристрастным изучением представлений и практик, он религиовед.

— До того, как теология стала ВАКовской специальностью, некоторые теологические диссертации (я говорю именно о качественных работах) защищались по религиоведению. Да и сейчас это происходит, причем некоторые ваши коллеги считают, что так и должно быть.

— Да, это наша боль. Я считаю, что такого быть не должно, потому что иначе мы разваливаем концептуальное единство религиоведения, у которого другой предмет изучения, чем у теологии. Ведь можно и биологию изучать среди физико-математических наук, как было в начале прошлого века, и физические диссертации защищать по философии, как делалось много веков назад, только зачем?

Научный атеизм: бессмертен или уже умер?

— Вы говорите, что в той же степени, в какой религиоведение не равно теологии, оно не равно научному атеизму. Однако не секрет, что многие кафедры религиоведения выросли из кафедр научного атеизма, а бывшие научные атеисты при этом стали религиоведами…

— А некоторые — еще и теологами. Достаточно посмотреть состав большинства теологических кафедр — мне кажется, там некоторые люди, скажем, старше пятидесяти, пришедшие не из духовных школ, в анамнезе окажутся научными атеистами.

— Я к чему: к людям вашего поколения вопросов нет, вы научный атеизм не застали, но вообще насколько компетентными религиоведами могут быть вчерашние научные атеисты? Я помню лекции по истории религии на журфаке МГУ, и это было печально. Причиной возникновения любой религии объявлялось усиление классового гнёта, как будто ты живёшь не в 2009 году, а как минимум на 20 лет раньше…

— Есть проблема исследователей, которые живут в одной парадигме, будь она марксистской или теологической (это на самом деле неважно). Такие исследователи редко бывают интересны, а если они преподают, слушать их часто тяжело. Другое дело, что, будучи в определенной степени продуктом советской системы, эти ученые соответствовали государственной идеологии. Можно ставить им это в упрек, но нельзя ставить в вину: они не становятся плохими религиоведами, если при этом пишут осмысленные научные статьи. Лучшее религиоведение неидеологично, но из этого не следует, что любое исследование, написанное с идеологических позиций, бесполезно: многие из исследований советского времени полезны до сих пор.

Для меня образец — это мой наставник, уже ушедший от нас Кирилл Иванович Никонов, который, несмотря на свою атеистическую позицию, глубоко уважал и ценил религиозное мироощущение и, надо сказать, знал его куда лучше большинства верующих людей. Религиовед не обязан любить свой предмет, но правильно и достойно, когда он его уважает. И не так важно, атеист он или верующий — важно, понимает ли человек, какой бесконечной глубиной является религия.

В человеческих отношениях есть понятие личных границ — в отношениях между религиоведом и предметом его исследования тоже есть представления о границах. Представители такой религиоведческой дисциплины, как феноменология религии, нарушают эти границы, но, если мне будет позволен такой сарказм, в отместку феноменология религии занимает крайне незначительное место в современном религиоведении.

— А влияние научного атеизма в российском религиоведении ещё сказывается?

— Оно сходит на нет, потому что люди моложе 45 лет просто не застали этот период, и постепенно заменяется влиянием теологии. А потом будет влиять ещё что-нибудь — мы же живём не в вакууме.

Беседовал Даниил Сидоров