Как школьный учитель стал переводчиком, а переводчик — актером «Современника»

Фото: Ruskino.ru

Университет

— Сергей, вы окончили МГУ. Какая у вас первая ассоциация с Московским университетом?

— Главное здание на Ленгорах. Вспоминается, как я поступал туда и месяц жил в общаге на Вернадского в качестве абитуриента. Я еще никого не знал и каждый вечер ходил гулять к главному зданию, к высотке. В парке рядом с ГЗ провел месяц. Там всегда было мало людей. Даже сейчас помню запах той листвы...

— Что вас привело на славянское отделение филологического факультета?

— Это был долгий путь. Я родился в Гомеле и сначала поступил в местный университет на историко-филологический факультет, так как всегда хотел быть учителем русского и литературы. Проучился там два года, параллельно работая во Дворце пионеров.

И вот однажды мой кружок наградили поездкой в Ульяновск. На сутки мы остановились в Москве, я уложил детей спать и пошел ночью на Красную площадь. Помню, сел на Лобное место, куранты пробили полночь, я закурил (курение вредит вашему здоровью — «ТД») и… понял, что Москва это мое. На обратном пути мы снова остановились в столице. У меня был свободный день, и я решил поехать в МГУ. Там узнал, что раз в три года на филфаке проводится набор в группы, где студенты изучают чешский язык. Мне просто унесло крышу: ведь моя первая любовь случилась именно в Чехословакии, в пионерском лагере! Так я понял, что хочу изучать чешский язык.

Вернулся домой, родители в отпуске: мама в санатории, папа на рыбалке. Мне оставили деньги, которые я собрал, и благополучно уехал в Москву. И поступил в МГУ! Это было невероятно, потому что в целом я был разгильдяем.

Сочинение при поступлении написал замечательное (все-таки два года филфака за спиной). Английский сдал, русский тоже блестяще. А историю недоучил, мне достались два вопроса, которых я не знал.... Думаю: все, Москва, до свидания! После экзамена спускаюсь с десятого этажа, понимаю, что все потеряно, и где-то этаже на восьмом открываю экзаменационный лист и вижу там «пятерку». Я как пьяный шел — не верил! Думаю, меня взяли, потому что на славянское отделение поступали в основном девочки. Я набрал 23 балла из 25 — как раз проходной балл.

Мама — в слезы: не хотели отпускать, я же единственный ребенок в семье. Но я поехал учиться. Потеря двух лет тоже не имела для меня значения — чешский язык, вы что?! Это такой ход конем…

— Какой еще язык вы изучали в университете? Сколькими владеете сейчас?

— Перевожу с сербского, хорватского, словенского, словацкого, чешского. Молчу про белорусский, украинский — я сам белорус, это мои языки. Ну и польский. Я никогда его не учил, но если необходимо, могу и говорить, и переводить (хотя не бегло). Из остальных славянских языков не знаю только болгарский. Но и с него, если будет очень надо, переведу. Так что языки в университете мне «вдолбили» навсегда!

Фото: Sovremennik.ru

— А какой любимый предмет был?

—Конечно же, языки. Но в целом моим любимым местом был «сачок» (место, где студенты коротают время, прогуливая занятия; в 1-м гуманитарном корпусе МГУ это два холла у входов в здание — «ТД»). Я там прочитал и Солженицына, и Бродского. Было интереснее, чем на любой теоретической паре. Меня из семинаров интересовал только язык — его никогда не прогуливал. На лекции ходил, там друзья рядом, интересные вещи были. Даже ездил в Тартуский университет на лекции Лотмана о Пушкине — просто на каникулах собрался и поехал.

— Сегодня многие говорят, что гуманитарное образование бесполезно. А что вам дала учёба на филфаке МГУ?

— Сейчас все изменилось, престижнее быть айтишником или бухгалтером. Но тогда филфак МГУ был брендом на уровне МГИМО, особенно отделение прикладной лингвистики. Но и слависты были нарасхват. Пока СССР не распался и чехи от нас не отвернулись, а в Сербии не началась война, у меня было очень много работы. А потом все в одну секунду развалилось. Но, слава Богу, взамен пришел театральный, и я не скучал.

— Когда поступали в университет, уже знали, кем будете работать?

— Уже ни о каком преподавании и желании быть учителем речи не шло. Видел себя только переводчиком, тем более, у меня были успехи. Переводчики более высокого класса обычно идут в устный перевод, потому что это адреналин и общение. Например, не знаешь какую-то фразу и обходными путями ее переводишь. Мне это нравилось.

— На каждом факультете МГУ есть легендарные преподаватели. Кого вспоминаете вы?

— Александру Григорьевну Широкову, завкафедрой славянской филологии филфака МГУ, ныне покойную. Она была фантастическим богемистом (междисциплинарная наука, изучающая чешский язык, чешскую историю и культуру — «ТД»). Мы занимались по ее же учебникам. Александру Григорьевну боялись все, а мне повезло, она меня полюбила.

Валерия Федоровна Васильева вела у нас практику. Она была руководителем моей дипломной работы. Я настолько не любил теорию, что написал диплом по практике. Оказывается, по моему диплому сейчас учатся студенты старших курсов чешской группы! В дипломе у меня был сопоставительный анализ школьного сленга в русском и чешском языках. Я посылал анкеты в школы Чехии знакомым по почте, детям в школах раздавали эти анкеты. Суммарно было около пятисот анкет. А в словарях чешского школьного сленга не существовало. В конце работы у меня даже было приложение в виде своего словарика этого школьного сленга — туда входили названия предметов, преподавателей, школьные реалии. Я защитился на отлично, оппонентом была Александра Григорьевна.

Александра Григорьевна Широкова

Щукинское училище

— Как в вашей жизни появилось театральное училище?

— В «Щуку» я поступил в три дня. Получил двойку по теории литературы после четвертого курса, назначили пересдачу. Сидел подавленный, расстроенный. В этот день пришла подруга моей жены — театралка, тусовщица. Говорит мне: «Давай развлечемся, пошли поступать в театральный». Я говорю: «Ты с ума сошла?!» Она в ответ: «А почему нет? Забудешь галиматью эту». За ночь выучил басню, а стихов и так знал много, прозу тоже.

На следующий день мы пошли в «Щепку», где я моментально пролетел. Это ударило по моему самолюбию, и я подумал: «Что я, совсем, что ли, бестолковый?» В этот же день мы пошли в МХАТ, и там мне один педагог сказал, что я хороший и интересный парень, но никогда не поступлю, потому что у меня очень сильный акцент. А я только что отработал с чехами, у которых певучий язык, и, видимо, какие-то интонации мне передались.

И я говорю подруге жены: «Какие еще вузы есть? "Щука"? А где? Недалеко, на Арбате? Пошли!» Там была очередь около тысячи человек. Выходит парень, говорит, что набирает еще один педагог, но там либо пан, либо пропал. И я в первых рядах пошел к нему. А педагог этот — Людмила Владимировна Ставская, «монстр». Но я решил рискнуть, и не зря, потому что она мне сказала: «Завтра приходи на второй тур, мимо первого, но пойдешь тогда, когда точно будешь знать, что слушаю я».

После второго тура мне сказали: «Приди завтра на третий тур, мы тебя покажем худруку. И если он скажет да — значит да, нет — значит нет». Я прихожу на следующий день, а там сидит целая комиссия — Лановой, Катин-Ярцев, Этуш, и когда я их всех увидел, очень сильно испугался. Я никогда так стихи не читал, видимо, от испуга, меня переклинило, даже слезы какие-то потекли. Когда все закончилось, объявили, что я прошел вне конкурса. Говорю: «А что это значит?», и в ответ услышал: «Все, ты поступил. Надо прийти на этюды через две недели». И тут я сказал, что не могу на них прийти, потому что мне нужно ехать на военные сборы, а если я на них не поеду, потеряю военную кафедру и буду отчислен из МГУ.

Пришлось мне самому идти объясняться с комиссией. Я всех поблагодарил, извинился за свое вранье, потому что сказал им, что мне не 24, а 21 год. «Ладно, что мы здесь, дураки, что ли?! Что еще?» — ответила комиссия. «Я не могу приехать на этюды, потому что я окончил 4-й курс МГУ и мне надо ехать на военные сборы, оканчивать 5-й курс. Мне очень хочется учиться в "Щуке", но не получится». А мне говорят: «Ничего, приноси свой аттестат, потом пойдешь писать сочинение и сдавать коллоквиум с режиссерами-заочниками».

Уезжаю на сборы, возвращаюсь с полной уверенностью, что меня в «Щуке» уже никто не помнит…Но я все-таки пришел туда. Написал сочинение, сдал коллоквиум и поступил.

— Как преподаватели МГУ отнеслись к тому, что параллельно вы начали учиться в другом вузе?

— В МГУ преподаватели пошли навстречу, разрешили пропускать какие-то пары. В «Щуке» посещал очень мало предметов: покойный Владимир Абрамович Этуш, наш ректор, пошел на это, сказав ходить только на профилирующие дисциплины — мастерство, танец, сценические движения, сценическая речь. Остальное мне перезачли по приложению к диплому. 

Фото: Sovremennik.ru

— Как удавалось совмещать учебу в двух вузах?

— В этой суматохе я успевал не только учиться, но и дворником работать (денег не было), и в югославской фирме переводчиком. До сих пор не понимаю, как все успевал. Вставал в пять, шел подметать улицы, к семи-восьми справлялся, к девяти был в «Щуке» на занятиях, потом ехал консультировался по диплому в МГУ, потом снова возвращался в «Щуку», потом вечером — переводить. Еще параллельно работал на Иновещании диктором на Чехословакию. Первый курс в театральном был совершенно сумасшедшим — видимо, потому что я был молодым, было много энергии, все было в кайф.

— В интервью вы говорили, что после окончания театрального на какое-то время остались без работы…

— Не поверите, я об этом даже не задумывался, был разгильдяем. Мне нравилось общаться, ко мне домой каждый день приходила туча друзей, было как-то легко — без работы, без денег, но как-то выкручивался.

Театр

— Знание литературы помогает вам на сцене?

—Помогает при разборе роли: я довольно быстро начинаю понимать персонажа. Но со мной тяжело поначалу. Я податливый, не выпендриваюсь, но пока не выясню все, буду режиссера «ковырять». Мне надо во всем разобраться, иначе я не буду понимать, куда двигаться.

— Вы говорили, что ездили в Великобританию и даже хотели остаться в Лондоне. Чем вас привлекла эта страна?

— Я очень плотно общался с англичанами, потому что на протяжении четырех месяцев играл в Англии в спектакле «Чайковский и Пиковая Дама» главную роль — Петра Ильича Чайковского.

Когда говорят, что англичане — снобы, не верьте. Англичане — очень интеллигентные люди, которые никогда не лезут в твое пространство. Они никогда не будут тебя за глаза обсуждать. Вот именно за это я их и полюбил. И, конечно, еще раз убедился в том, что актерская братия — международная. С нами такие фантастические люди играли!

У меня была мысль все бросить и остаться там работать садовником. Мне нравится все: лужайки, луга, клумбы. В Оксфорде я вообще очумел от того, как все устроено. Культура садоводства там вековая. Нет ни одной неухоженной пяди земли. По улице идешь, если видишь срубленный пень — там обязательно будет выдолблена дырка, в ней земля и цветок растет. 

Сергей Гирин в Лондоне во время репетиций спектакля «Чайковский и Пиковая Дама»

Переводы

— Какие сложности возникают при переводе произведений? Ведь важно сохранить характер героев, настроение пьесы, дух времени, о которых речь идет в пьесе…

— От переводчика зависит ровно половина успеха (вторая половина — от автора). Я видел два перевода одной пьесы — и они были абсолютно разными, чуть ли не противоположными. А какое количество правок мы делаем! Если это не очень хороший перевод, то он не ложится, реплики невозможно запомнить. А стоит изменить одну фразу, совершенно по-другому произнести — и текст адаптируется.

Я никогда не собирался переводить драму. Все получилось случайно: «Современнику» понадобилась сербская пьеса, меня попросили сделать для нее подстрочник. У меня было двое суток на перевод. И я подумал, что подстрочник не возьмут к постановке, потому что Билана Срблянович, автор этой пьесы, довольно инфернальная. Я вообще не вставал из-за стола, выпил ведро кофе, но сделал литературный перевод. Когда Галина Борисовна Волчек увидела его, сказала: «А что его редактировать? Надо брать и ставить!» И поставили спектакль под названием «Мамапапасынсобака». Кстати, с очень большим успехом шел, хотя, с моей личной точки зрения, Нина Чусова, режиссер спектакля, глубины пьесы до конца не прочувствовала.

Я люблю переводить, не зря это моя первая профессия. Могу сутками мучиться из-за какого-нибудь слова. Сутками! А оно не приходит. И вдруг — бац! Когда засыпаешь, например. И ты встаешь, идешь и записываешь, чтобы не забыть. Переводы — это мое, и нравится мне даже больше, чем актерство, если честно… Свободная профессия — ты ни от кого не зависишь, никому ничем не обязан, это твое личное творчество. Но надо стремиться к высокой степени профессионализма, плохо не имеешь права переводить.

Вера

— Я читала, что вы делали проект «Чудеса после уроков» для Храма Христа Спасителя, но подробной информации о нем нет. Что это был за проект?

—Это были новогодние елки. Лет семь-восемь актеры «Современника» играли елки в театре Эстрады. В один год продюсер меня попросила написать сказку, которую я назвал «Чудеса после уроков». Сам там не играл, просто написал. Ее играли в Храме Христа Спасителя.

Что касается самого храма, если честно, бассейн «Москва» был мне очень дорог, я любил там плавать. Но для облика Москвы в этом месте привычнее храм. Ко мне как-то приезжали ребята из Гомеля, мы с ними катались на катере по Москва-реке, и это, конечно, фантастический вид, божественно красивый.

— А вы сами верующий человек?

— Я крещёный, но невоцерковленный. Иногда у меня возникает сильная потребность пойти в храм, но хожу тогда, когда он пустой, когда я могу побыть наедине с собой. Побаиваюсь, когда люди кичатся, что они верующие, когда они об этом кричат. По мне, это что-то очень личное. 

Фото: Kino-teatr.ru

— А как пришли к вере?

— Покрестился я сам, в Грузии, когда мне было 28 лет. Был на втором курсе «Щуки», мы поехали в монастырь Шиомгвиме на неделю, потому что должны были играть грузинских монахов. И батюшка спросил, кто среди нас некрещеный. Оказался один я. Я не был против крещения, но у меня не было крестика. И он принес свой крестик, свою веревочку. У меня много лет была эта веревочка, она развязалась сама за месяц до того, как ушла мама. Причем этот крест древней формы — так называемый крест святой Нины, сплетённый из виноградных лоз.

Помню, на меня такое впечатление произвело крещение, что по приезде в Москву я неделю почему-то не мог смотреть на людей, ездил в метро с опущенными глазами. Мне почему-то не хотелось возвращаться к быту, а хотелось удержать то, что было там, в монастыре. Ведь мы неделю жили вместе с монахами: ходили на службы, выполняли послушания.

Если бы тот монах мне не сказал, я бы не покрестился. Но он так мне предложил, что у меня даже мысли не возникло отказаться. Удивительная вещь: в тот день, когда меня покрестили, была заутреня, потом литургия, мы в четыре часа встали, до семи утра отстояли службу, затем настоятель меня покрестил, и говорит: «А теперь погуляйте. Там есть тропа, наверху часовня, прогуляйтесь к ней». И мы с пацанами пошли туда, поднимались, поднимались, а за часовней открываются фантастические виды: долины, горы, облака плывут на нашем уровне. Около часовни мы нашли абсолютно запыленную бутылку кагора, сели, свесили ноги с обрыва и с видом на Грузию распили эту бутылку. Думаю, что настоятель знал о ней. Когда уезжали, я съездил в Тбилиси, купил там бутылку кагора, потом поднялся один и поставил на место той, которую мы выпили — для следующих путников.

С тех пор Грузия для меня священное место. Я переживал, когда у нас испортились отношения с ней. Даже два года назад на гастролях мы удивились, как тепло грузины нас приняли.

— Помогает ли вера в жизни актёра?

— Я стараюсь это не складывать вместе. Церковь — единственное место, где я могу успокоиться, подумать. Это не от головы, а от сердца. Когда родители ушли, я стал намного чаще ходить в церковь, чтобы маму с батькой вспомнить, свечи за них поставить, как-то к ним прикоснуться.

У нас есть актриса в театре, Марина Хазова, чуть старше меня, фантастическая совершенно. Она истинно верующий человек. Но я ни разу от нее не слышал, чтобы она специально говорила о Боге, о Церкви, учила кого-то. А ведет себя так, что это настоящий пример для подражания.

Беседовала Дениза Хасан