Выйти из тени Станиславского: что нужно знать о Немировиче-Данченко
 |
| Владимир Иванович Немирович-Данченко |
Обед длиной 18 часов
— Аристарх Платонович не может ему ничего сказать, так как Аристарх Платонович не разговаривает с Иваном Васильевичем с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года.
— Как это может быть?
— Они поссорились в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году и с тех пор не встречаются, не говорят друг с другом даже по телефону.
— У меня кружится голова! Как же стоит театр?
— Стоит, как видите, и прекрасно стоит. Они разграничили сферы. Если, скажем, Иван Васильевич заинтересовался вашей пьесой, то к ней уж не подойдет Аристарх Платонович, и наоборот. Стало быть, нет той почвы, на которой они могли бы столкнуться. Это очень мудрая система.
(Михаил Булгаков, «Театральный роман»)
В этом ироничном фрагменте из незаконченного романа Булгакова Владимир Иванович Немирович-Данченко упоминается — как и всегда — в паре с Константином Сергеевичем Станиславским (Иван Васильевич). С момента их первой встречи в московском ресторане «Славянский базар» в 1897 году — беседа продлилась в общей сложности 18 часов, начавшись с обеда и закончившись завтраком на следующий день, — двум именам было суждено стоять рядом. Год спустя они вместе основали Московский художественный театр.
Немирович-Данченко, поддержавший Чехова после провала «Чайки» в Александринском театре, предложил пьесу для постановки в МХТ, и премьера стала первым триумфом Станиславского-режиссёра. Хотя заслуги Немировича-Данченко действительно преуменьшались и со временем два мэтра вправду поссорились, нельзя забывать, что именно Немирович-Данченко был учителем Всеволода Мейерхольда и Ольги Книппер-Чеховой, а позже основал школу-студию театра.
 |
| «Три сестры» Немировича-Данченко, 1940 г. |
— Без Немировича-Данченко никакого МХТ не было бы вообще, — говорит Юлиана Бачманова, театральный историк, ведущий редактор МХАТ имени М. Горького. — По его инициативе состоялась та судьбоносная встреча со Станиславским, где были сформулированы задачи и программа нового театра. Немирович стал незаменимым организатором и педагогом театра: во время гражданской войны создал Музыкальную студию, а во время Отечественной — Школу-Студию МХАТ. С 1928 года, когда Станиславский тяжело заболел, Немирович-Данченко практически возглавлял театр.
По словам Юлианы Бачмановой, мемуары Немировича-Данченко «Из прошлого» пользуются такой же популярностью в театральной среде, как «Моя жизнь в искусстве» Станиславского, и это объяснимо.
— Немирович был выдающимся режиссером и столь же выдающимся завлитом — это ему в немалой степени обязаны славой драматургов культовые мхатовские авторы — Чехов и Горький, — объясняет она. — В то время как Станиславский произносил актерам свое знаменитое «Не верю!», Немирович радел об идеологии, «большой линии», эстетической законченности спектакля. Как художник он тяготел к историческим драмам и трагедиям («Юлий Цезарь», «Борис Годунов», «Пугачевщина», «Братья Карамазовых», «Бесы»). Немирович-Данченко остро чувствовал время. Так, в 1924 году он предложил исключить из репертуара чеховские спектакли в дореволюционной, «декадентской» интерпретации. В 1940 году, кардинально переосмыслив «Трех сестер», поставил свой последний и лучший спектакль в декорациях Владимира Дмитриева.
20 февраля 2020 года, в год 80-летнего юбилея постановки Немировича и 160-летнего юбилея Чехова, во МХАТе имени М. Горького состоялась премьера полной исторической реконструкции «Трех сестер».
Немирович-Данченко и Московский университет
Литературой и театром Немирович-Данченко увлёкся ещё в 1870-х — во время учёбы на физико-математическом факультете Московского университета. Среди просвещённых студентов было модно слушать Аделину Патти, разбираться в постановках Малого театра, а иногда и играть в любительских спектаклях. В мемуарах Немирович-Данченко с удовольствием вспоминал о первых успехах: «Когда кончился акт, Леонид Соколов пришёл ко мне за кулисы, начал целовать, теребить меня и говорить: "Бросьте, голубчик, все науки, университеты, и идите на сцену". Приглашал поступить к нему в небольшую труппу, которую в то время составил. Я отказался. При всём моём тяготении к театру я никак не мог принести университет в жертву».
Для того, чтобы окончательно порвать с университетом, понадобилось ещё четыре года: в 1881 году, уже студентом юрфака, он получил свидетельство за подписью ректора, что «полного курса наук не окончил».
 |
| Владимир Немирович-Данченко и Константин Станиславский |
Впереди были занятия литературой и театром, и только в 1940 году, когда Московский университет отмечал 155-летний юбилей, уже именитый режиссёр прислал поздравительную телеграмму:
«Жалею, что не могу лично высказать, как глубоко и трепетно волнуется вся моя мысль каждый раз, когда наблюдается связь университета с театром, — писал он. — Эта связь — в давних традициях университета. Эта связь — и идейная и бытовая — в достойнейших страницах истории русского театра. В этой связи заложено благороднейшее из человеческих переживаний — дружеское бескорыстное служение родине... Да здравствует Московский университет, и да примет он привет от всего театрального фронта!».
Но следующая акварель поразила меня сверх всякой меры. В бедной комнате, в кресле, сидел человек с длиннейшим птичьим носом, больными и встревоженными глазами, с волосами, ниспадавшими прямыми прядями на изможденные щеки, в узких светлых брюках со штрипками, в обуви с квадратными носами, во фрачке синем. Рукопись на коленях, свеча в шандале на столе.
Молодой человек лет шестнадцати, еще без бакенбард, но с тем же надменным носом, словом, несомненный Аристарх Платонович, в курточке, стоял, опираясь руками на стол.
Я выпучил глаза на Поликсену, и та ответила сухо:
— Да, да. Гоголь читает Аристарху Платоновичу вторую часть «Мертвых душ».
Волосы шевельнулись у меня на макушке, как будто кто-то дунул сзади, и как-то само собой у меня вырвалось, невольно:
— Сколько же лет Аристарху Платоновичу?!
На неприличный вопрос я получил и соответствующий ответ, причем в голосе Поликсены послышалась какая-то вибрация:
— У таких людей, как Аристарх Платонович, лет не существует.
(Михаил Булгаков, «Театральный роман»)
Голливудский режиссер Немирович-Данченко
Ещё одной сферой, в которой много сделал Владимир Немирович-Данченко, был музыкальный театр. В 1919 году он основал Музыкальную студию при МХТ, где оперные постановки совмещались с крепкой режиссурой. Опера «Кармен» Жоржа Бизе шла с грандиозным успехом, а триумфальные гастроли студии по Европе и США чуть было не закончились превращением Немировича-Данченко в голливудского режиссёра.
 |
После гастролей он полтора года проработал в Голливуде и даже собирался снять фильм о Пугачёве по мотивам «Капитанской дочки». Как вспоминал Борис Пильняк, съёмки не состоялись по одной-единственной причине: «Дирекция находила слишком страшным конец Пугачёва и настаивала на том, что Пугачёв, вместо плахи, встретился б с Екатериной, они б влюбились и — о`кэй — женились».
Когда студийцы всё же вернулись из-за границы, им передали сцену на Большой Дмитровке (сейчас — Театр оперетты). В 1939 году в состав Музыкального театра (труппа Немировича-Данченко к тому времени успела объединиться с Оперной студией Большого театра Станиславского) вошла балетная труппа Викторины Кригер. Так возник Московский музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, в названии которого два имени соседствуют по сей день.
— Нет меры, по которой можно было бы оценить вклад в искусство таких людей, как Константин Сергеевич Станиславский и Владимир Иванович Немирович-Данченко, — говорит театровед и режиссер Мария Рува. — Неоспорим факт, что интерес к театру жив благодаря тем, кто умело распорядился их наследием. Для меня в своё время большим культурным открытием стал Московский академический музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Это совершено уникальное место, где драма и музыка пропитались друг другом. Место, где ария — больше, чем статическое чувство, танец — больше, чем символический жест.
По словам Марии Рува, два великих реформатора запустили идеологию психологизма и содержательности сценического действия в стены здания на Большой Дмитровке. И она по-прежнему живёт — это чувствуется в современных постановках театра.
