Архимандрит Савва (Мажуко): Гарри Поттер не может встретиться со своим создателем, а мы — можем!

– Отец Савва, о чем ваша последняя книга, которую вы недавно представляли в Москве?

– Книга называется «Приближается Христос», это рождественские письма. В нее вошли, в основном, тексты, которые я писал для сайта «Православие и мир» на протяжении двух рождественских постов.

– Почему именно письма?

– Письма – это более интимный жанр. Каждое поколение, мне кажется, должно уметь найти свою тональность разговора о Христе, отвечающую его ощущениям, его честности, что ли… Свой голос нужно найти в этом.

– А что здесь самое главное?

– В разные моменты жизни по-разному бывает. Как священник, я должен сказать, что это Христос, и это так и есть. Но мы ведь люди, и бывает, что в данный момент для тебя важно, например, переживание утраты. Тебя предал друг или гложет какая-то обида, и ты не можешь ни о чем писать, не можешь говорить о каких-то возвышенных вещах. Долго не можешь от этого отойти. И это непременно вплетается в твою речь.

Мне кажется, это и есть нечто подлинное: не «как должен писать настоящий священник» или «как должен говорить настоящий богослов» (это все какие-то идеальные конструкции, очень полезные в определенных условиях), а мои переживания, переживания тех людей, которых я люблю. И, конечно, как христианин, я все это мыслю перед очами Божьими.

– А когда Вы писали именно эти письма – что для Вас было главным, что побуждало?

– Я делюсь в этой книге своей радостью и восторгом, например, от красоты рождественского богослужения. А особенно – предрождественских дней: тех смыслов, которые вложены в тексты служб этих дней.

Потому что я двадцать пять лет управлял хором и пел и прочитывал все эти тексты многократно. Меня всегда очень огорчало, что большинство людей не в курсе, что есть такая красота, хотя многие слышали все это. И даже пели. Но почему-то никогда не обращали внимания на эту красоту – для меня всегда так это было досадно. И вот эта книга – попытка поделиться красотой.

– Как бы Вы рассказали о празднике Рождества человеку, который совсем невоцерковлен?

– Метафора, к которой я все время возвращаюсь и которая, как мне кажется, очень понятна подросткам, – это метафора отношений автора и произведения. Я задаю простой вопрос. Например: «Кто виноват в смерти родителей Гарри Поттера?» Умные ребята понимают, что виновата Джоан Роулинг, а никакой не маг. А что нужно сделать, чтобы Гарри Поттер высказал все, что он думает об убийце своих родителей? Что нужно сделать, чтобы Гарри Поттер встретился с Джоан Роулинг?

Какая бы не была могущественной Джоан Роулинг – она не может приехать никогда в Хогвартс, а Гарри Поттер не может посетить новозеландское поместье Джоан Роулинг. Это невозможно сделать, хотя она его создала, она влияла на его судьбу, но их встреча невозможна.

А встреча с нашим Автором возможна! Вот мы живем в произведении, которое создал Господь. И вот однажды была такая история, когда Автор этого мира проник в «свою песню» и Сам стал персонажем. И это – навсегда! И с этим ничего невозможно поделать. Мы имеем полное право прикоснуться к Автору и даже потребовать Его к ответу. Разве это не головокружительная мысль?! И если это не так – то что тогда головокружительная мысль?

– Но ведь не для всех эта мысль радостна. Кто-то найдет это занимательным, не более, а кто-то скажет, что ему это не нужно.

– Меня не беспокоит, что кого-то это не беспокоит! И я не волнуюсь по этому поводу, потому что я давно живу и знаю, что, во-первых, люди никогда не говорят всего, а во-вторых, их жизнь еще не закончилась. Вера – это определенного рода одаренность, талант. Человек бывает просто неспособен в силу своей религиозной бездарности какие-то вещи усвоить.

Я никогда не ищу каких-то формул или миссионерских трюков, чтобы «подцепить» человека. Иногда люди или не способны понять, или им это не нужно в данный момент. Мы же, миссионеры, бросаемся всегда отвечать. А человек на самом деле не это спрашивает. Он даже не знает, что спрашивает.

И вот понять, что он спрашивает, или что его волнует, или что ему безразлично – вот это очень сложно, и для этого нужна большая житейская опытность и уважение к человеку. Не нужно его за уши тянуть и говорить: «Нет, ты поверишь или не уйдешь сегодня из моего дома!». Уточню: я назвал себя миссионером с иронией и сарказмом. Я – не миссионер!

– Но вы постоянно выступаете, даете интервью, записываете видео… Это – не миссия?

– Может быть, и миссия, но я не ставлю такую задачу – только стараюсь ориентироваться в зоне своей ответственности. Моя ответственность – это прихожане и братия монастыря. Всё. Если просят где-то выступить, я никогда не отказываю. Но вот бегать и приводить всех ко Христу – не считаю, что это моя задача. У меня нет, по-моему, к этому таланта. Я не спорщик, не умею и не люблю дискутировать, и не умею убеждать, наверное… Мне просто хочется поделиться радостью, и всё.

– С опытом общения и выступлений у вас появляется представление, как и что сегодняшней молодежи нужно говорить?

– Нет. Я не понимаю современную молодежь, абсолютно. Вот если бы я сейчас был молодым человеком и оказался в Церкви – меня бы очень обижало, если меня бы называли «молодежью».

Молодые люди – очень разные. И проблемы у них у всех тоже очень разные. С каждым из них нужно разговаривать в своей тональности, на своем языке.

То, что нам показывают СМИ или фильмы – это чаще всего какой-то шарж на молодого человека – типизированное представление. Нужно обязательно бейсболку козырьком назад надеть, взять скейт в руки, слушать Моргенштерна или говорить «круто». На самом деле это не так. Нет каких-то общих формул, я с одним молодым человеком говорю так, а с другим — иначе.

– А как вы вообще относитесь к своей деятельности, ждете ли плодов, сомневаетесь ли?

– Я не жду плодов, просто доверяю Богу. Господь мне такую судьбу устроил. Почему – не знаю. Мое поведение совершенно безответственное! В четырнадцать лет я понял, что я монах, что это мое естественное место. Когда понимаешь, что это твое, выбираешь или нет? Я не думаю, что выбирал. Выбор – это уже что-то вторичное. Поэтому Господь мне устроил такую судьбу. Я не знаю, какие будут плоды, и не ищу их.

И не боюсь, что это впустую, кстати. Чего мне бояться? Я не хочу пожалеть себя и сосредоточиться на себе. Что мне жалеть? Мне сорок пять лет. Если я умру, то этого даже не жалко, лучшие годы уже прошли. На чем сосредотачиваться? Боже мой! Жить очень интересно, встречаться с людьми очень интересно, вообще просто быть живым – это здорово!

– А бывают у вас какие-то проблемы из-за вашей работы, конфликты?

– Постоянно!

– Как относится руководство?

– Плохо.

– Почему? Вы что-то не так говорите?

– Я прекрасно понимаю их тревогу и озабоченность, потому что это поколенческий конфликт в каком-то смысле – мы из разных эпох. Разные были моменты, но я не обижаюсь, потому что была правда в их поступках, в их тревоге. И я себя иногда вел несколько дерзко – это тоже факт. Молодые священники вообще склонны к дерзости, это с возрастом проходит.

– А как вы считаете, где золотая середина? Где предел послушания и предел свободы, которой нас наделил Бог?

– Я думаю, у каждого она своя, свой ориентир. Для меня черта – это стойкое ощущение, что я имею дело с живыми людьми. Нет никакой формулы, как поступать в сложных таких ситуациях. Есть только ваше, обученное вашим страданием и житейским опытом чутье, как правильно поступить. Иногда этот поступок будет жертвой, потому что вы можете потерять многое.

– А духовного риска нет в таких поступках? Если вы не уверены?

– Есть. Риск есть везде. Ты все время рискуешь. Я на своем веку как священник наломал очень много дров. Не нужно бояться, что вы сделаете что-то не так. Иначе бы не было гениальных врачей, например. Они делали операции и ошибались. Я ошибался как духовник. И за какие-то вещи мне бесконечно стыдно сейчас за то, как я – когда был молодым священником, – и что-то советовал на исповеди, как вел себя с людьми. Но это было, наверное, тоже нужно.

И я продолжаю ошибаться — я же не безгрешен. Чем дольше живу, тем больше понимаю, что я ничего не знаю. Вот когда я был молодым иеромонахом, у меня были ответы на все вопросы. А ближе к сорока годам я вообще нахожусь в полной растерянности – просто ничего не знаю.

– Как может каждый из нас послужить Богу?

– Что мы можем Ему дать? Мы даже в Литургии произносим «Твоя от Твоих!». Хотя в книге я говорю, что подарок можно сделать – очень простой, как это делала мать Тереза. При ее жизни в Нью-Йорке появилась новая болезнь, которую назвали СПИД. Люди боялись подходить к больным, даже врачи отказывались с ними общаться. Мать Тереза сняла квартиру и сама за ними ухаживала много месяцев, пока больные не умерли. И когда ее спросили: «Вы зачем так тратитесь – на этих вот "бомжей"»?», она сказала: «Я люблю делать моему Жениху дорогие подарки!»

Мне кажется это самое простое. И большой подарок – это благодарность, ликующая благодарность. «Что воздам, Господеве, о всех, яже воздаде ми?». «Чашу спасения прииму и Имя Господне призову!» Господь создал нас для радости. «Ну вот и радуйтесь, паразиты такие, что вы не радуетесь, понимаете?!» А мы все ходим угрюмые, не можем понять, чего Бог от нас хочет. Вот живи и радуйся! Это же прекрасно! А если повезет, то и других людей приведи к жизни и к радости.

Беседовал Сергей Витязев, фото Григория Привалова