Атеистов меньше, чем кажется? Религиовед Роман Лункин о моде на атеизм в России

— Роман Николаевич, согласно данным опроса ВЦИОМ, с 2017 по 2021 годы число православных в России сократилось с 75% до 66%, а число атеистов выросло с 7% до 14%. При этом среди молодых людей от 18 до 24 лет атеистов всего в два раза меньше, чем православных (22% и 43% соответственно), схожая картина — среди респондентов от 25 до 34 лет (18% и 53% соответственно). С чем, на ваш взгляд, связаны эти изменения?

— Интерпретация социологических данных, как и сами полученные в ходе опросов цифры, во многом зависят от того, ответ на какой вопрос вы хотите получить. Снижается ли число тех людей, которые идентифицируют себя как православные и делают это, видимо, регулярно с середины 1990-х годов? Безусловно, этот процесс уже зафиксирован социологами и даже вызвал бурную реакцию в масс-медиа, где многие поспешили заявить, что авторитет Церкви падает. Однако авторитет Церкви как института и самоидентификация граждан как православных — это разные вещи.

Снижение числа православных связано, во-первых, с тем, что для части наших сограждан формальное соотнесение себя с православием перестало быть обязательной социальной нормой, как говорят социологи. То есть уходит в прошлое идеологическое православие. Но если провести какой-либо дополнительный опрос, то окажется, что и эта категория людей, которая не заявляет о своей принадлежности к православию и Церкви, к примеру, может относить себя к православной культуре, что бы это для них не значило.

Во-вторых, люди отказываются быть православными в силу разочарования в своих ожиданиях от Церкви. В какой-то степени, не в такой как на Западе, Русская Православная Церковь как институт десакрализуется, проходя через не всегда приятный процесс социализации, в рамках которого духовенство и миряне становятся известны не только своими делами милосердия и добрым словом, но и конфликтами, скандалами, разным восприятием священников-блогеров, что естественно. Демократическое и социально открытое мировоззрение Церкви очевидно востребовано обществом, но в этой сфере я не вижу больших поводов для разочарований со стороны граждан, поскольку Церковь в последние годы стала самым плюралистичным институтом российского общества.

Что касается молодежи, то есть поколенческая константа, когда молодые всегда более скептичны по отношению к религии и к любой иерархии. В этом нет никакой новизны. Правда, я бы по-новому взглянул на категорию «атеист» в современном обществе, где все во что-то верят, в фэнтези и кибербогов, не говоря уже о Нью Эйдже. В России пока не было еще серьезных исследований таких интересных определений как «просто верующий», «христианин без конфессии» (в опросах это уже от 5% до 10%), а возможно и «верующий, но вне исторических религий», «верующий в цифровой разум, реальность или искусственный интеллект», «неверующий, но признаю наличие духовных сил» и тому подобное. Подозреваю, что это бы сильно размыло число «атеистов».

— Сколько в этой картине от общемировых тенденций, а сколько — от внутрироссийских?

— Россия является более консервативной и традиционалистской, но составной частью Европы. Хотя, с точки зрения Большой Евразии, российское пространство представляет собой в каком-то смысле новую Европу по сравнению со старой — более секуляризованной Западной.

В России сочетается уважение к традиции и своей идентичности (на волне возрождения интереса к вере в 1990-е гг.), которое есть в Центральной Европе и в Италии, к примеру, с более слабым исполнением заповедей, слабостью традиционалистских движений и низким уровнем реальной приверженности библейским ценностям (чем в Польше, Украине или в Италии). Это уже роднит российское общество с такими секуляризованными странами, как Германия и Чехия. Ранее, как и многие мои коллеги, я полагал, что в России идет неизбежный процесс секуляризации, который захватил в ХХ в. весь мир (а по Чарльзу Тэйлору, этот процесс начался после Реформации). Но поворот к идентизму и традиционализму в мире показал, что ничего неизбежного нет, скорее, можно говорить о трансформации религии в мире.

В постсоветский период очень много для популяризации Библии и библейских ценностей в России сделали евангелисты и католики, но кардинально ситуации они изменить не смогли. Естественное развитие христианской общинной жизни в Русской Православной Церкви привело к тому, что с середины 2000-х гг. уже сама Церковь стала более требовательна к верующим: повсеместно стала вводиться обязательная катехизация на приходах для всех, обязательные беседы или занятия для крестных родителей. Многим это не понравилось, другим просто оказалось не нужным. Так что в снижении числа православных виновата и сама Русская Церковь, потребовавшая исповедания веры Христовой перед крещениями, венчаниями и т.д. С социологической точки зрения, происходит процесс выравнивания числа идеологических, культурных православных (таких всегда больше) с реальными и сознательными православными прихожанами (активистов всегда меньше).

— Насколько рост числа атеистов вызван объективными факторами (секуляризация общества, отсутствие у молодых людей опыта государственного атеизма, исчезновение «эффекта новизны» по отношению к религии, рост бытового комфорта), а насколько — субъективными (ошибками Православной Церкви и других конфессий)?

— Рост числа атеистов частично связан с общей секуляризацией публичного пространства в нашей стране, где легко говорить об Александре Невском или Сергии Радонежском, о величии православия в целом, но просьбы не купаться в проруби на Крещение или построить храм, дом молитвы или мечеть, напоминание о важности молитв, в том числе в пандемию, вызывают раздражение. Именно советский период сформировал такое отношение к религиозной жизни как к чему-то опасному, потенциально корыстному. К сожалению, такой стереотип о религии долгое время поддерживали и православные борцы с сектами. Католики слишком малочисленны, чтобы изменить ситуацию, а баптисты или пятидесятники как раз многих и раздражают своим четко организованным распорядком религиозной жизни.

Эффекта новизны в отношении к религии нет уже с середины 1990-х гг., когда сформировался более губительный эффект сакральности – к православию одобрительно относились все, и верующие, и атеисты, воспринимая его как часть патриотизма и культуры, но не интересуясь внутренней жизнью Церкви, образованием и моральным обликом духовенства. Отношение к православию как к священному элементу само по себе неплохо, но это на два десятилетия (уже третье пошло) законсервировало образ Русской Православной Церкви в золотой клетке монолитной традиционной религии. Соответственно, сама жизнь стала размывать этот монолит. Большую роль в этом сыграл большой прогресс епархий и приходов в социальном служении, а также активность духовенства — от почивших уже отца Всеволода Чаплина, отца Дмитрия Смирнова до ныне здравствующих отца Алексия Уминского, отца Андрея Кураева, отца Андрея Ткачева и других. Каждый яркий проповедник по-своему привлекает интеллигенцию, молодежь, раздражает общество, ломает стереотипы, предъявляет требования, исходя из своего понимания Евангелия, показывает проблемы Церкви изнутри. В глазах общества Церковь перестает быть просто «хранительницей культуры и традиций», «музеем». Появилось большое число активных верующих, но вместе с тем и растёт число недовольных, что «музей» вдруг стал «вмешиваться» в их повседневную жизнь. Среди недовольных есть атеисты, но они маргинальны.

— А много ли среди нынешних атеистов бывших верующих, разочаровавшихся в религии?

— Такого рода исследования не проводились, но, опять же, бывший верующий и разочаровавшийся в религии — это разные категории.

— Но то, что в 1990-х и 2000-х атеизм в российском обществе был скорее не моден, — какая-то уникальная ситуация, связанная с реакцией на недавнее советское прошлое?

— Для европейского пространства это, действительно, уникальная ситуация. В то время как в Западной Е вропе церкви либерализовали свое богословие, а часть общества была равнодушна к религии, распад советской системы привел, во-первых, к резкому росту интереса к религии в целом, а во-вторых, к восстановлению приверженности и уважения своей религиозной традиции — христианской прежде всего, что коснулось православия, католицизма, протестантизм а. В мусульманских и буддистских, а также в некоторых языческих регионах России сохраняется и только умножается интерес к своей религиозной идентичности — вполне возможен новый всплеск после бума 1990-х гг.

— Чем нынешние атеисты отличаются от атеистов XIX века и советского времени?

— Нигилисты, социалисты, марксисты в XIX в. полагали, что религия отомрет в новом обществе или же будет существовать где-то на задворках общества и истории. Этого пытались добиться большевики. Атеисты позднего советского времени — это уже в значительной степени либо люди вполне похожие на западного равнодушного к вере человека, правда, насильно отученного от религиозной жизни, либо это полутайные православные. Уже тогда было востребовано, а возможно, и даже модно среди интеллигенции крестить детей, ездить к какому-нибудь батюшке.

«Новые атеисты» в лице популярных философов Деннета, Докинза, Харриса, Хитченса привлекают широкого читателя, прежде всего, тем, что остроумно развенчивают исторический миф о религии в целом. Вера не только лишается мистического ореола, но и становится чем-то опасным в том случае, если человек начинает действительно верить, а не воспринимать свое посещение храмов и чтение религиозных текстов с точки зрения мифологии и эстетики. Вероучительный фундаментализм «новые атеисты» связывают напрямую с экстремизмом. При этом сами философы-атеисты говорят о том, что с религией можно и нужно поступать грубо, оскорблять религиозные чувства, подозревать каждого религиозного деятеля во лжи и лицемерии. Несмотря на интеллектуальный контекст, «новые атеисты» отчасти повторяют постулаты Союза воинствующих безбожников и несколько обновляют марксистко-ленинское представление о религии как о потенциально корыстном сообществе, которое нельзя пускать в политику и надо оставить лишь в сфере культуры, да и то в качестве только одного из элементов.

Ниспровержение основ всегда имеет успех в молодежной среде. В российском обществе «новый атеизм» скорее обретает религиозный оттенок, когда молодое поколение не верит именно в тех «богов», в которые верят традиционные церковные структуры, но пытается нащупать свой собственный идеал.

— Часто сталкиваешься с тем, что молодые люди, критически настроенные к религии и Церкви, плохо знают реальную церковную жизнь, строят свои представления на стереотипах («попы на мерседесах», «злобные бабушки», «часы патриарха») и не особенно пытаются разобраться, что там «на самом деле». Их представления о Церкви можно изменить, показывая реальную картинку, или к этой картинке просто нет интереса?

— «Кухонные» стереотипы о церковной жизни — постоянный спутник жизни исторической Церкви. Господствующую конфессию будут всегда обвинять в корысти, гонимую или новую религию — в сектантстве.

Я бы выделил в российской ситуации два момента. Прежде всего, реальную картинку о жизни Церкви поменять можно, так как православие интересно обществу с самых разных сторон. В масс-медиа мы наблюдаем новый бум материалов о священнослужителях, об их политических взглядах, отношениях рядового духовенства с архиереями, о социальном служении, благодаря умению подать эти материалы в СМИ со стороны сотрудников Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению и лично его председателя владыки Пантелеимона (Шатова). В этом, я, честно говоря, большой проблемы не вижу, динамика позитивная.

Проблема в другом. Если исключительно «кухонные» стереотипы начинают использовать те, кто хотят реформировать Церковь изнутри, то они перестают замечать то позитивное, что уже происходит, увлекаясь реформизмом.

— Но ведь то же самое касается и ситуации в СМИ: скандалы о Церкви, как и обо всём остальном, быстро расходятся, а хорошие новости мало кому интересны — в итоге их зачастую как бы и нет...

— Многие программы телеканала «Спас», особенно, ток-шоу, показывают, что интерес аудитории к церковной подаче информации достаточно большой. Однако в этой сфере важно избежать идеологизации, для Церкви ведь важно быть институтом для верующих разных взглядов, что, к примеру, спасло Церковь на Украине от раскола. Для этого нужно расширять список экспертов, ученых, общественников и тому подобное. Эта работа в церковных СМИ, в том числе в регионах, как мне приходилось видеть во время полевых исследований, хоть и медленно, но идет.

— Моде на атеизм способствует научно-просветительское сообщество, состоящее во многом из атеистов. Но нельзя не заметить, что эти люди, при всём уважении к их научным заслугам, часто плохо знают религию и испытывают слабо сдерживаемое пренебрежение к гуманитарным наукам. Это влияет на обстановку в научных кругах и, в целом, на интеллектуальный климат в стране?

— В научном сообществе, конечно, есть атеисты, но, по моим ощущениям, они составляют абсолютное меньшинство. Дело не в атеизме. Часть критиков Церкви действительно плохо знают религиозную сферу, но, к сожалению, многие считают себя специалистами либо не понимают разницы между Церковью как общественным институтом и «приватной верой» и так далее. Другая часть критиков Церкви осознанно или бессознательно следует еще советскому представлению о том, что религия должна знать свое место в общество и молчать, а говорить только какие-то прекрасные и демократичные слова. То есть настоящая религия в их глазах – это та религия, которая не противоречит «либеральным ценностям». В российском обществе все эти категории критиков по большей части являются или считают себя православными, а не атеистами.

Ученые и публицисты, подвергающие сомнению религиозное знание (Михаил Гельфанд, Ася Казанцева и другие), являются представителями рациональной позитивистской науки. В их мировоззрении смешаны постмодернистские представления о множественности истины и развившиеся на этой почве марксистско-ленинские мифы об упадке религии по мере продвижения прогресса, роста уровня образования, экономического благополучия и безопасности. Ничего подобного не случилось ни в СССР, ни на Западе, где, конечно, произошла либерализация церквей и уменьшение количества прихожан, но религиозность сама по себе никуда не ушла. В общественно-политическом поле ученые-скептики, скорее, помогают обсуждению вопросов о том, почему религия вообще нужна, зачем нам теология как наука, как вера учит думать.

— Отличается ли такое положение дел от ситуации в зарубежном научном сообществе?

— В западном научном и журналистском сообществе, особенно в Западной Европе и в США, в намного более значительной степени, чем в России, представлены секуляризованные интеллектуалы, приверженные ценностям либеральной демократии. Среди них есть и атеисты (больше, чем у нас) и члены либеральных деноминаций.

— А до какого процента может вообще дорасти число людей, называющих себя атеистами? От чего это зависит?

— Можно предположить, что в России, как и во многих европейских странах, средний процент атеистов будет ненамного меньше числа активных практикующих верующих (то есть 10-15%). Основание для такой догадки в том, что Россия представляет собой страну с большой ролью традиционных исторических религий (православия, католицизма, протестантизма, иудаизма, ислама, буддизма), но с низкой практической религиозностью, слабым знанием веры. С моей точки зрения, в социологических опросах мы сталкиваемся с «техническим атеизмом», когда респонденту легче ответить, что он атеист, чем объяснять, какой он верующий и чем существующий набор конфессий его не устраивает. В массовых опросах обычно нет никакого выбора для «атеиста», который в непринужденной беседе с социологом рассказал бы о своем причудливом мистическом мире.

— Когда маятник качнётся в обратную сторону? Ждать ли нам после этого моды на религиозный фундаментализм, или настроения станут менее радикальными и поляризация смягчится?

— Маятник уже качнулся в другую сторону от общеправославного консенсуса в обществе и от государственного православия. Это хорошо видно по беспрецедентной критике самых разных церковных инициатив от постройки храмов до роли религии в образовании и политике. Россияне уже не настроены одобрять все без исключения, что исходит из Русской Православной Церкви и все, что связано с православием. Это означает упадок моноконфессиональной государственной идеологии и ставит перед государством новые задачи по налаживанию более плюралистичного межрелигиозного диалога и смещению акцентов в своей политике.

В отношении узкого понимания атеизма как полного отрицания любой веры маятник в обратную сторону никогда не качнется, так как всегда будет слой безбожников в обществе, где есть «религиозный рынок» (термин хотя и вульгарный, но употребляемый социологами). Более широкое понимание атеистических представлений включает в себя поверхностный молодежный атеизм, «технический атеизм» людей, не верящих в богов традиционных институтов, условный атеизм ученых-скептиков и так далее. От такого рода молодежного атеизма легко перейти к вере — этот маятник качнется к вере, когда Церковь и общество ощутят общую почву. Тогда будет драйв для того, чтобы создавать православные движения, братства, быть волонтерами и катехизаторами, основать общины и малые группы, который столь популярны у евангелистов и католиков, особенно в Латинской Америке.

— Мы сегодня говорили о православии и атеизме. А что с другими религиями — исламом, буддизмом (а также другими христианскими конфессиями — католицизмом, протестантизмом)? Число их последователей в реальности растёт или уменьшается? Есть ли мода на них и насколько она устойчива?

— Мода в данном случае — неподходящее слово, так как речь идет о составной части российского общества и культуры. Можно говорить о некоторой моде среди дворян в XIX в. на католицизм или народнический евангелизм, как в дворянских кружках полковника Василия Александровича Пашкова, но в постсоветский период католицизм и протестантизм стали чисто российскими, русскими по культуре конфессиями. Евангелисты и католики в силу советских репрессий вписаны в ткань нашей истории, они находятся в одном ряду с православными новомучениками, с которыми они вместе сидели, были расстреляны. В брежневское время евангелисты страдали даже больше, чем православные, у баптистов и пятидесятников все еще отбирали насильно детей и гоняли по лесам пасторов. Численность католиков и протестантов стабилизировалась к середине 2000-х гг. после бума 1990-х (всего примерно более 10 тыс. общин, 3 млн верующих), тогда как в 2010-е гг. пошел рост активных практикующих православных.

Буддизм в России еще с советского времени плотно укоренился в среде русской интеллигенции. Основной школой является тибетская Гелуг, но есть в Ленинградской и Московской областях монастыри Тхеравады, основанные монахами из Таиланда. Распространен также буддизм Карма Кагью. Что касается в целом практик медитации и йоги, то они чаще всего мало относятся к религии, а являются оздоровительными тренингами. Представления о карме, переселении душ и так далее являются также частью комплекса идей Нью Эйджа, теософии, рерихианства. Иногда они приобретают более определенную форму религиозных движений, как Белое Братство или общества последователей Рерихов и Живой Этики.

— Может ли Православная Церковь переломить существующие тенденции? Каким образом и до какой степени?

— Негативные тенденции в жизни Русской Церкви каждый может придумать или додумать сам, поэтому я изложу некоторые позитивные векторы развития.

Во-первых, более четкое осознание людьми сути своей христианской веры и ее практического применения в жизни приводит к росту активных и ответственных прихожан. Конечно, таких верующих больше, чем раньше, интересует внутренняя жизнь Церкви, бюджет настоятеля и прихода, отношения с епископом, миссия и социальная работа.

Во-вторых, Церковь, состоящая из религиозных активистов, становится одним из локомотивов российского гражданского общества. Если сравнивать церковную жизнь с рубежом 1990-х и 2000-х гг., когда мы с коллегами проводили полевые исследования, то практически все негативные тенденции того времени в современной Русской Православной Церкви переломить удалось. Дальнейшее вливание Церкви в гражданское общество и ее влияние в стране будет зависеть от веры и талантов духовенства и мирян, а также от способности иерархии сохранить растущее внутрицерковное многообразие.

Беседовал Даниил Сидоров