Восток попробовал свободу на вкус

"Стена отверзлась просто потому, что не осталось ничего, что бы ее подпирало".

Это был такой прекрасный момент, момент, который через два десятилетия занимает настолько священное место в истории этого трагического века, что сегодня требуется определенное усилие, чтобы вспомнить, насколько спонтанным и неожиданным этот прорыв был на самом деле.

С тех пор мы на Западе изобрели разнообразные нарративы «падения Берлинской стены», большинство из которых утверждают великую победу Запада или, по крайней мере, западных ценностей «гражданского общества» на Востоке. Конечно, это была великая победа, в том смысле, что наши свободы и процветание стали настолько привлекательнее, чем Большой Брат и серость Советского блока, что коммунистические лидеры просто не могли больше поддерживать и силой внедрять миф о превосходстве социализма.

Однако, помимо, пожалуй, Польши, чье сопротивление коммунизму составляет практически отдельную историю, изменениями в Восточной Европе руководили в большей степени просвещенные (или амбициозные) коммунисты, нежели диссиденты. И фатальный толчок пришел изнутри, - а именно из Москвы, - когда г-н Горбачев и его союзники признали, что их система просто не могла оставаться такой же, как она была, и в 1991 году, когда Борис Ельцин распустил Советскую империю. Проблема была в том, что после стольких лет решительного отрицания любых проблем или социальных конфликтов простое признание их подорвало то немногое, что оставалось от веры в систему. 

Но давайте будем честными: 9 ноября 1989 года никто из экспертов - ни журналисты, ни политики, ни дипломаты, ни аналитики - не могли представить себе, что могучее здание Коммунизма с его грандиозными армиями, огромными сетями информаторов и тайной полиции, изощренными системами контроля над информацией, привилегированными кастами падет когда-либо в обозримом будущем. Диссиденты в Восточном Берлине говорили только о социализме с человеческим лицом, несколько большей свободе передвижения и чуть большей экономической свободе. Объединение Германии витало, конечно, в воздухе, но определенно не завтра и даже не через десятилетие или около того.

Давайте будем и еще более честными: многие из нас на Западе находили определенное удовлетворение в стене. Она давала нам чувство превосходства, делила мир на управляемые части. Многие американцы хотели бы думать, что президент Рональд Рейган низвергнул Стену своим знаменитым призывом «Господин Горбачев, снесите эту стену!». Но это было сказано за два года до того, как произошло само событие, и к тому времени г-н Горбачев уже начал свои судьбоносные реформы. Неприятный факт заключается и в том, что многие европейцы, наиболее известные из которых - премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер и президент Франции Франсуа Миттеран, до последней минуты возражали против воссоединения Германии.

Так что, возможно, именно спонтанность прорыва Берлинской Стены и делает его таким подходящим символом падения коммунистического правления. Стена отверзлась просто потому, что не осталось ничего, что бы ее подпирало: московский центр прекратил ее удерживать, вся доктрина страха и лжи себя исчерпала, полиция была более не готова стрелять. Все, что оставалось, - это слегка ее подтолкнуть, что неумышленно и сделал г-н Шабовский в тот пасмурный и зябкий четверг. Он также подарил нам и восхитительную иронию, заключающуюся в том, что Стена, в конечном счете, пала по той же причине, по которой она была построена двадцатью восемью годами раньше, - чтобы восточным немцам неповадно было бежать на свободу...

Перевод Андрея Золотова