Хрупкая грань

- Маленькая, - сказала я хриплым шепотом. - Маленькая моя. Жизнь состоит из двух половин...

- Я знаю, - сказала Ксюша. - А ты скажи это Луиз, ее сестре. У тебя такие вещи говорить хорошо получается...

Я, теряя голос и едва шевеля языком, начинаю говорить незнакомой мне шведской девушке о Вечности. По-шведски. На языке, на котором я про Вечность говорить умею так себе. Не доводилось как-то. Ну, может, пару раз от силы, когда родственники умирали и надо было утешать оставшихся. Луиз слушает, всхлипывает, потом говорит:
- Я надеюсь, что она не умрет...

На этом и расстаемся. Они - там, я - тут. Зажигаю лампадку, достаю Псалтирь. Но сначала опускаюсь в кресло и набираю смс, и посылаю его друзьям. Батюшкам и мирянам, монахам и многодетным родителям, одиноким праведницам и юным ветреницам. Тем, кому могу вот так вот - в три, четыре, пять ночи по их времени - послать такую новость.

Какое счастье, что вы есть у меня, дорогие мои люди. Спасибо вам - кому за кафизму, кому за поклон, кому хоть за вздох сострадания в адрес участников этой трагедии.

О таком обычно не рассказывают, но ладно, скажу: сегодня ночью, когда я молилась, был миг, когда я вопреки теме молитвы ощутила настоящую пасхальную радость. Кто хоть раз соприкасался с чудом, узнает это состояние: трепещешь, не веришь - точнее, отказываешься верить, я не достойна! - и все равно ощущаешь лавиной подступающее счастье, и стопроцентное знание, что ты сейчас не одна! Он - и все вы, стоящие у себя в разных точках мира и невидимо тут, рядом со мной...

Шарлот выжила. Она упала на стоящий под окном автомобиль и только потом скатилась на асфальт. Это ее и спасло: отделалась порванной шеей и сломанной рукой - и все. Какой ангел ее нес, Бог весть. Всем вам, заваливавшим меня тревожными смс в течение дня, скажу: нет, причина не в несчастной любви, не в наркотиках. Отвечу цитатой из ксюшиного вечернего смс: «Я была (в больнице) у Шарлот, она себя чувствует не слишком плохо. Мои подозрения оправдались: она сама не знала, что делала, и не хотела умереть. Сказала, что согласна, наконец, поговорить с психологом и разобраться, почему она так делает (театр на подоконнике, оказывается, повторялся каждый раз, когда Шарлот бывала навеселе, Ксюша регулярно снимала ее с окна... А сейчас с ней в кухне была Хавьера, а Ксюша уже ложилась спать... Хавьера была не готова к такому повороту дел!). Она у всех просит прощения, и ей очень стыдно».

Я не берусь судить о глубинных причинах происшедшего. Но, может, у Боженьки оставался в арсенале только этот способ разбудить в избалованной и богатой девчонке потребность сказать «Прости».

Для Ксюши эта трагедия оказалась колоссальным житейским опытом. «Помолись, мама, - просила она ночью. - Даже я, хоть в это все не очень верю, - даже я молюсь...» Наутро она, впрочем, уже забыла об этом. Родители несчастных девочек живут на Кипре - я предложила Ксюше написать им и рассказать о том, что на Кипре есть храм с гробницей того самого Лазаря, который четыре дня пролежал в гробу и уже смердил, когда Христос его воскресил, и после этого он еще долго прожил, был епископом на Кипре и умер в старости - нет, они вряд ли в это верят, ответила Ксюша. Ладно, подумала я, неисповедимы пути Господни. Не я, не она, но может, в связи с этой историей другой кто, может, сосед-грек какой-нибудь, расскажет, недаром же люди на Кипре живут... Вот, дочка-то, хоть и не четыре дня мертвая пролежала, но вполне конкретно нынче умереть могла, почему не умерла? Пусть подумают. По-нашему, ей дано время на покаяние. А как она распорядится дарованной ей - по вашим молитвам, друзья! - жизнью, - ну, то пусть она, Шарлот Седер, юная, ни во что не верующая шведка, сама решает.

А Ксюша моя вот что сказала: «Теперь я знаю, как на самом деле хрупка грань между жизнью и смертью».
Немалый вывод для восемнадцатилетнего человека.