Философия — бесполезная наука

Фото: Philos.msu.ru

— Владимир Васильевич, расскажите, пожалуйста, где востребованы выпускники философского факультета? Ведь Вы, наверное, знаете шутку о том, что на философском учат преподавателей философии, которые потом учат других преподавателей философии...

— Представление о том, что философия является самой бесполезной наукой, на самом деле не является лишь негативной характеристикой. Вспомните нашу сегодняшнюю жизнь, как много всего у нас нацелено на прагматику. Философия в этом смысле — действительно бесполезная наука, в том смысле, что она не ориентируется на сиюминутную прагматическую пользу. Она учит человека созерцать мир, а значит любоваться им. Кроме того, философия во многом пересекается с религией, ибо она воспитывает душу.

Мы в дипломе пишем «Преподаватель философии. Философ», но я всегда говорю: «То, что Вы станете преподавателем философии, мы гарантируем, а станете ли Вы философом — это другой вопрос». 

А теперь что касается практической деятельности: философия на самом деле и к практике имеет отношение. Дело в том, что сегодняшний мир во многом является миром коммуникативным, и человек, который может вступать в коммуникацию, имеет хороший старт. Философия обучает человека ориентироваться в коммуникативной ситуации — будь то бизнес, будь то политика, будь то деятельность, связанная, с образованием.

Конечно, из людей, которые оканчивают сегодня философский, мало кто идёт работать преподавателем — государство мало за это платит, но устраиваются очень хорошо: от Натальи Тимаковой, которая работает пресс-секретарём Президента, Валдиса Пельша, который ведёт музыкальные передачи, Ирины Богушевской, которая поёт песни, до представителей бизнеса.

Когда я встречаюсь с выпускниками, часто спрашиваю: «Вот Вы стали крупным бизнесменом. Если бы Вы повторяли свой путь, Вы бы выбрали философский факультет?» Они, как правило, отвечают: «Да».

— Как на преподавании философии на факультете скажется переход на Болонскую систему?

— Я критик Болонской системы и посещающие меня иногда сомнения, а вдруг я не прав, были развеяны, когда в конце прошлого года состоялась целая серия демонстраций студентов в Западной Европе, в частности, в Германии в этом приняло участие около 380 000 студентов. Лозунгами этих выступлений были слова о том, что мы теряем фундаментальное образование, скатываемся в платное образование, кому нужны эти бакалавры, и прочее, и прочее, и прочее. Это одна проблема.

Вторая: Болонские принципы формально ничего не предписывают, это некие пожелания, но наша страна избрала наихудший вариант. Бывший министр образования Владимир Филиппов сказал в обращении к представителям ЮНЕСКО следующее: « Я прошу прощения у коллег из Совета Европы, из ЮНЕСКО, но я должен откровенно сказать: я считаю, что от вступления России в Болонский процесс вузы в большой степени потеряют. Но и стоять в стороне от этого процесса мы тоже не можем». Давайте посмотрим на истоки Болонской системы. На Западе огромное количество мигрантов, их надо интегрировать. Проще всего это сделать через образование. Но, поскольку мигрантов много, надо понимать, что включить всех в некую элитную систему образования трудно. Поэтому нужно систему понизить, например, до уровня бакалавра. И тогда все смогут учиться. Фактически бакалавриат — это пролонгированное среднее образование. 

В центре — Владимир Миронов

— Но зато образование становится универсальным, признаваемым во всем мире.

— Я часто привожу такой пример: как-то приезжавшие французы убеждали меня в том, что всё должно быть в единой системе, узнаваемо. Я им задал простой вопрос: «Вы любите своё французское вино?» Они говорят: «Да». «А вот представьте, что европейский рынок отменит национальные вина и введёт, например, среднеевропейское вино?». Французы задумались. «Почему же, — сказал я, — мы должны так поступать с образованием? Ведь это материя более сложная».

— И все же: усредненность для России неизбежна?

— Государство сейчас нашло хороший ход — особый статус Московского и Санкт-Петербургского университетов, позволяющие им разрабатывать свои стандарты, вне общей системы, что, наверное, позволит в МГУ сохранить высокое качество преподавания. Скорее всего мы в основном будем выпускать полных магистров, продолжительность учебы которых составит 5-6 лет.

— Какие сложности Вы предвидите на своём факультете? В любом случае придется менять программу.

— Нами подан в Минобрнауки такой стандарт, который позволяет внутри его иметь два профиля. как бы два стандарта для философского факультета. Один — где доминируют кафедры теоретического плана: история, философия, онтология и теория познания, логика, методология; другая линия — то, что Аристотель называл прикладными дисциплинами: этика, эстетика и так далее. Но преимущество возможной новой модели, предлагаемой Виктором Антоновичем Садовничим — это то, что за счёт общего увеличения количества часов будет увеличена вариативная часть для студентов. Сейчас у нас жёсткий учебный план и небольшой процент дисциплин по выбору. В будущем мы уменьшим количество жёстких дисциплин, а выборная часть будет делиться на две линии. Первая линия — это выбор студентами по кафедрам. Например, человек специализируется по кафедре онтологии и теории познания, но некоторое количество дисциплин он должен прослушать по другим кафедрам.

А вторая линия ещё более свяжет университет в единое целое, ректор называет это созданием интегративных площадок: студент должен будет прослушать курсы на других факультетах или даже в институтах, например, в ГАИШ, в Институте человека и так далее. Это такая модернизированная идея средневекового универсума.

— Сейчас философский факультет — единственный, где такой междисциплинарный подход реализуется: например, в аспирантуру философского факультета можно поступить и естественнику. Много ли людей выбирает такой путь? И что он даёт на Ваш взгляд?

— Ребята приходят, хотя не так много. Но есть парадокс. Допустим, человек кончил физический факультет, приходит к нам в аспирантуру. Что мы от него ждём, как от будущего философа? Что он будет заниматься философскими проблемами физики, поскольку он её хорошо знает. Но ребята, которые приходят с других факультетов, уходят в сферы, очень далеко отстоящие от науки.

Трактовки философского факультета как факультета чисто гуманитарного — ошибочная позиция. Вспомните: Декарт, Лейбниц, Пифагор... Когда мама с папой приводят абитуриента по принципу «не знаешь математики — иди на философский», из этого выходят неприятные вещи. 

Фото: Myhseolymp.ru

— Надо заметить, что у большинства очень смутные представления о философии.

— То, как преподаётся философия вне философского факультета, а тем более вне университета — это особая боль. Я сейчас скажу странную вещь: я бы запретил в вузах систематическое преподавание философии. Я бы исходил из того, что философия — такая дисциплина, интерес к которой должен проснуться в самом человеке, а наша задача разбудить в нем интерес. Ясперс говорил: «Философия начинается с детских вопросов». Поэтому если есть хороший эстетик в вузе — пусть читают эстетику, есть хороший историк — пусть читают историю, пробудится интерес — человек сам придёт к философии.

— Считается, что философский факультет идеологически «обслуживал» советскую власть. Удалось ли полностью преодолеть это наследие?

— Действительно, факультет на уровне орбыденного сознания воспринимался как идеологический. На определённой стадии для поступления даже требовалась рекомендация обкома партии! Но было в этом одно «но»: философия — это свободное внутреннее мышление. А внутренне свободным человек может быть при любом строе.

В советское время на философском факультете можно было читать литературу, которую в силу идеологичности формально была запрещена на других. Например, Сартра, Ницше, Библию.

Андрей Кураев, ныне протодиакон, который у меня учился, окончил кафедру атеизма, потому что на атеизм часто шли люди, которые хотели знать религию. А её можно было там узнать. Там был кабинет, где свободно стояла Библия. Много действующих священников окончили эту кафедру.

Философский факультет как раз в период застоя дал огромное количество диссидентов. То есть, людей, которые как раз выступали с критикой идеологии. Даже были судебные процессы, связанные с этим, и факультет пытались закрыть, потому что система сделала ошибку: уж если вводили рекомендации обкома, то надо было и брать их обратно, пришёл, отучился, вернулся туда. А это было невозможно. В результате студенты становились свободно мыслящими людьми.

Конечно, сейчас факультет сильно изменился. Не стало кафедры марксистско-ленинской философии, хотя я очень высоко ценю Маркса как фигуру.

— Из тех, кто был примером свободомыслия в советское время, здесь учились Мамардашвили, Зиновьев, Щедровицкий. Их наследие удалось инкорпорировать в учебную программу, оно востребовано?

— Это тоже непростой вопрос. Зиновьева на философский факультет как раз я возвращал, благодаря поддержке Виктора Антоновича; мы с ним даже дружили — это человек очень высокого уровня интеллекта. Он не был штатным работником университета, работал в Институте философии, а здесь был на полставки. Но была «школа Зиновьева», то есть, огромное количество людей, которые домой к нему ездили. Зиновьев оказался удивительной фигурой: он страшно не любил слово «диссидент», просто ненавидел его, но был всегда диссидентом. Был такой эпизод: когда он приехал в Германию, собралась огромная аудитория — он должен был читать серию лекций. Что ждали от человека, которого выгнали из Советского Союза? Ждали критики Советского Союза. А он прочитал лекцию по логике. Через пару лекций никто уже не ходил. Он не вписался и в диссидентский мир, ведь там тоже были свои начальники. Он начал говорил о проблемах советского мира, но говорил и о том, что действительно великого здесь было, кто был виноват в разрушении этой великой страны.

Когда он вернулся сюда, началась борьба правых и левых. Он и тем, и другим дал отпор. Он вообще был человеком, который ни с кем не соглашался, говорил: «Я создал Бога внутри себя», и этому всегда следовал, хотя не был человеком воцерковлённым в полном смысле слова.

Фото: Myhseolymp.ru

Теперь что касается наследия. Он был признанным мировым логиком, занимался проблемами этики. Феномен Зиновьева, на мой взгляд, интересен тем, что он олицетворял собой философию поступка.

У меня был случай, когда я был начальником курса: студент «заложил» другого студента, рассказав, что тот по ночам слушает «Немецкую волну» и записывает «Зияющие высоты». Мы вызвали этого студента, он принёс свои тетрадки. Мы тогда с Вячеславом Александровичем Бочаровым, преподавателем логики, пошли, пардон, в мужской туалет и сожгли их. Через три дня к нам приходят сотрудники КГБ и говорят: «А где?» Мы им отвечаем: «Рукопись уничтожена путём сожжения». Мы спасли этого парня, его даже не исключили, а за это его бы исключили однозначно. Это вот расходящиеся круги. Хотя в самих «Зияющих высотах» с современной точки зрения какой-то оголтелой критики не было. Это было произведение, которое критиковало внутренний мир, философский в частности.

Что касается Мамардашвили, он входит во многие программы, есть те, кто влюблены в эту концепцию в большей степени, есть те, кто в меньшей, но то, что он как фигура вошёл — это безусловно.

К концепции Щедровицкого я отношусь сдержанно. Я бы не стал каким-то образом здесь ранжировать эти фигуры. Кроме Зиновьева, Щедровицкого, Мамардашвили были другие — например, Пятигорский.

Все эти люди внесли свою лепту, понятно, что многим из них пришлось тяжело на факультете, а многие даже были изгнаны по идеологическим соображениям. Но все они состоялись как философы. Я не считаю, что мы должны что-то обязательно интегрировать. Философия свободная наука и каждый найдет своего философа.

— Вопрос про другую фигуру, современную: диакон Андрей Кураев, который преподаёт на вашем факультете — чрезвычайно популярен. Как Вы оцениваете его роль?

—У Андрея Кураева всегда мощно выполнял миссионерскую функцию и имеет для этого безусловный талант лектора и мыслителя. Это человек, который отстаивает определённые ценности, причём очень жёстко, кстати говоря, его мнение часто шло вразрез с мнениями внутри Церкви. Он глубоко разбирается в проблеме веры и знания. Я оцениваю его очень высоко, но при этом должен отметить, что рационалистическая струя внутри его сознания кажется мне доминирующей. Я бы назвал его классическим теологом.

— Имеет ли смысл введение теологии в список ВАКовских дисциплин?

— Здесь есть предыстория. Я — председатель экспертного совета ВАК, и я был противником введения теологии в вузах, когда её вводили. Для меня странно само понятие светской теологии. Нерешенным оказывается и вопрос о том, кем смогут работать люди с такой специальностью. Сильных работ по теологов сейчас мало, и если в центральных вузах действительно можно собрать лучших теологов, то на периферии — нет.

Поэтому я бы действовал по-другому. Если уж выводить теологию на такой уровень, то надо вводить отдельный факультет, причем только в избранных университетах. Это могло бы обеспечить качество.

Фото: Myhseolymp.ru

Что касается ВАК, здесь есть две позиции. В своё время была попытка ввести теологию внутри философии, что мне казалось неправильным.

Если вводить теологию в ВАКе, то нужно ее делать отдельным направлением, не связанным с другими. Тогда можно будет развести и конфессиональные вопросы. В данный момент реформа ВАК, насколько я понимаю, подошла к оригинальному решению, которое, может быть, эту проблему снимет.

Михаил Петрович Кирпичников, председатель ВАК и декан биологического факультета предлагает создать три блока аттестации: традиционный, относящийся к наукам, блок аттестации, имеющий отношение к бизнесу, и духовный, касающийся теологии и подобного. Эта схема, в принципе, могла бы сработать, но я бы дополнил ее введением некоторой «табели о рангах». То есть доктор теологии должен по статусу быть приравнен к доктору, допустим, философии, просто к доктору наук.

Внутри православия у многих людей скептическое отношение к тому, что теология будет в ВАКе. Они боятся того, что теологии будет придаваться всё более светский характер, она уйдёт от вопросов теологических и будет пребывать на стыке религиоведения и теологии.

— Сейчас религиоведение становится популярным, есть даже религиоведческое общество на факультете. Какими Вы видите его перспективы этих начинаний?

— Общество религиоведения — фактически общественная организация. Она достаточно самостоятельная, жёстко к факультету или к кафедре не привязана. Возглавляют общество наши аспиранты и студенты, и мы предоставляем им все возможности, которые есть.

Интерес к религиоведению есть, но здесь мы должны сломать стереотип преподавания религиоведения только как теоретической дисциплины. Здесь нужны и полевые исследования, и практика, тогда, я думаю, ребята на религиоведение пойдут ещё больше.

— Какие кафедры сейчас наиболее популярны у студентов?

— Как ни меняется время, самыми популярными остаются кафедры истории философии, кафедра онтологии и теории познания, кафедра логики, кафедра истории и теории мировой культуры, кафедра социальной философии. Иногда это модифицируется: был, например, всплеск интереса к русской философии, потом был спад этого интереса...

— Сейчас ведутся дискуссии о необходимости и целесообразности университетов как таковых. Каково Ваше мнение по этому поводу? Университеты должны сохраняться?

— Университеты, безусловно, должны сохраняться. Конечно, то, что в нашей стране каждая шарашка называется университетом — абсурд. В этом контексте указ, который Президент сейчас подписал об особом статусе МГУ и СПбГУочень важен. Я считаю, что должна быть выстроена иерархия: мощный университет, средний университет и то, что вообще-то университетом не является, что нужно называть иначе...

Сегодня автономия университета подвергается сомнению, потому что деньги выделяются большие, и государство хочет контролировать те деньги, которые вкладывает. Но если государство доведёт это до упора, превратит университет в проектную систему, — например, я вам даю деньги, а вы мне через две недели даёте результат — университет саморазрушится.

Фото: Examen.ru

Кто бы сегодня субсидировал Эйнштейна, который по отношению к классической физике был непонятно кем, работник патентного бюро? Поэтому разговоры о том, что надо контролировать использование денег в фундаментальной науке, на которой базируется университет, не срабатывают. Люди могут очень долго якобы ничего не делать, а потом совершить открытие.

Не надо забывать, что университет наряду с другими функциями выполнял ещё культурную функцию. Это больше, чем просто организация, обеспечивающая преподавание, или, как сейчас говорят, «образование как сфера услуг». Академический консерватизм — это нормально, так как он опирается на традиции. Будем надеяться, что это всё сохранится.

Министр образования недавно выступил с заявлением, что будет закрывать университеты, в которых до пятисот человек. Часто такие университеты базируются на полставочниках. В университете же одна из главных функций — воспроизводство преподавательского состава из самих себя, это признак хорошего университета.

Сегодня говорят: вот, работодатель должен определять образовательные запросы. Но работодатель не будет платить за классическую филологию или за философию. Кому она нужна? Работодатель будет платить за юристов, за экономистов, за политологов. Но это очень опасная тенденция.

— В этом году на Татьянин день студенты и деканы обратились к ректору и Патриарху с просьбой открыть храм на Воробьёвых горах. Как Вы к этому относитесь?

— Я скептически к этому отношусь. Во-первых, у университета уже есть очень хорошая домовая церковь — храм святой мученицы Татианы. Создание ещё одного духовного центра, мне кажется, нарушит традицию наличия своей церкви для студентов и преподавателей. Во-вторых, такое строительство может всколыхнуть межконфессиональную проблему, например, также справедливое желание построить мечеть. Я к такой инициативе отношусь сдержанно и не очень верю, что она отражает желание действительно большого количества людей, а тем более большинства сотрудников университета. Если есть идея создать храм, то надо его создавать самим, не привязывая к государственной образовательной структуре.

Впервые опубликовано 12 апреля 2010 года