Вопросы к национализму
Возьмем для примера торжественно представленный некоторое время назад журнал «Вопросы национализма» под редакцией Константина Крылова, задача которого - если не идеологический всеобуч, то повышения уровня общей политической культуры массы сочувствующих националистическим идеям, наведение мостов между маргиналами, гопниками и высокообразованными интеллектуалами правого дела.
Видимо, журнал может представлять интерес и для тех, кому набили оскомину бесконечные рассуждения о «национальных интересах», «национальном самосознании» или «национальной памяти», растворенные в информационных потоках российских медиа, потому что степень аналитичности в нем на порядки выше, чем в «Русском доме», который, к сожалению, распространяется едва ли не в каждом православном храме. Большинство статей, размещенных в новом журнале исторического плана, поэтому позволим себе остановиться на двух первых программных статьях, принадлежащих Константину Крылову и Михаилу Ремизову.
Крылов посвящает читателя в трудности, стоящие перед тем, кто посвятил себя изысканиями в области идеологии национализма: традиционная методологическая, связанная с тем, что исследователь и сам является носителем идеологических идей, и ряд других, связанных со спецификой националистической идеологии. Во-первых, в отличие от «больших идеологий» национализм не является универсальной системой суждений, он всегда имеет дело с историей и культурой народа как с эмпирическим материалом. Во-вторых, как полагает Крылов, нет удовлетворительных критериев, чтобы решить вопрос о том, чем один народ отличается от другого. И, наконец, важное признание: «всякий национализм, даже самый жалкий, чьи цели не простираются дальше чистого выживания, порождается этим ощущением собственной потенциальной самодостаточности, единственности для себя: мысль и чувство, в иных ситуациях невозможные. Национализм есть учение, оформляющее и направляющее это движение нации к самодовлению, делоучение целого». Это точное рефлексивное наблюдение, из которого Крылов делает верные выводы методологического плана.
Дело в том, что из него вытекают также прямые политические и этические следствия, которые националисты не склонны замечать. Национализм как политическая программа не представим без того, что называется «национальная гордость» или допущение об избранности народа, и этим он отличается от скромной патриотической позиции, но что за ним может стоять? Избранность или предназначение для чего? И здесь мы оказываемся в тупике неплодотворной тавтологии: быть народом для националиста означает всего лишь утверждать свою исключительность и избранность, мощный маховик телеологического рассуждения прокручивается в этом случае вхолостую. То есть мы имеем дело как раз с максимальным форматом политического суждения, с которым невозможно сопоставить то, что Крылов называет большими идеологиями: социалистической, либеральной или консервативной, прочие политические идеи о равенстве или справедливости меркнут и теряются перед пустой и безапелляционной идеей национального интереса.
В этом плане рассуждения Михаила Ремизова в статье «Нация: конструкт или реальность? Пролегомены к критике конструктивизма в науке о нации» оказываются не в пример аккуратнее и изощреннее вступительного слова Крылова.
Раскрывая проблему существования нации или национальной идентичности, как принято говорить, (что значит быть, допустим, русским, можно ли каким-то образом отказаться от принадлежности к своему народу) в свете актуальной социологии освобождения от природных и субстанциальных представлений о сущности человека, Ремизов явно симпатизирует Бенедикту Андерсону и его концепции «воображаемого сообщества». Между двумя крайностями - «изобретением» нации как простой манипулятивной идеологической конструкции и «пробуждением» как приведением к «историческому бодрствованию» реально существующего народа в результате «акта действенного самосознания» - существует третья позиция, представление о нации, к которой относит себя Ремизов: если нация - «воображаемое сообщество», то может ли ученый мыслить нацию иначе, чем воображая ее заодно со всеми? Ремизов полагает, что ответ может быть только отрицательным. Самый яркий пример действия национального воображения - могила Неизвестного солдата: «Присущая нации действительность зависит не от того, лежат ли в могиле «настоящие кости», а от того, горит ли здесь Вечный огонь, стоит ли на посту часовой».
Безусловно, у Ремизова появляется некоторый шанс для снятия стоящей с незапамятных времен оппозиции русофильства и русофобства. По крайней мере, безотчетный консенсунс или искусство совместного молчания о главном цементирует нацию.
Однако за наглядностью и пафосностью концепции «воображаемого сообщества» таится серьезная теоретическая трудность: с одной стороны, ее условием является существование бессознательного консенсуса, с другой стороны, для удержания представления о нации необходимы сознательные и даже волевые усилия. Каким образом происходит это перетекание бессознательного в сознательное и что является его фильтром или проводником? Вы правильно догадались, им будут проницательные отечественные националисты. Национализм как политическая программа увязает в неразрешимых проблемах методологического и теоретического плана, однако, это ничуть не смущает националистов, потому что по всему чувствуется, что националистические идеи в любом их изводе действительно пользуются широкой поддержкой, объяснить которую можно только девальвацией демократических идей и болезненной восприимчивостью к пустой официальной патриотической пропаганде на фоне продолжающейся деградации сферы социальных отношений. Национализм, оборотной стороной которого является ксенофобия, не может предложить ответственных политических ходов, потому что простой родовой принадлежности одновременно слишком много и слишком мало для того, чтобы состоялось сообщество.
Наверно, концептуально, что в дизайн журнала включен его штрих-код, действительно, это удачный маркетинговый и политический символ для современного русского национализма, задача которого - транслироваться, чтобы обмениваться, обмениваться, чтобы транслироваться, иначе говоря, бродить.
