Больше чем просто образ: выражение Православия в его целом, Православия как такового

Задумывались ли вы, в чем торжествует Православие? Что собственно празднует Церковь в этом специально установленном на Соборе 843 г. празднике (Торжестве Православия в 1-ю неделю Великого Поста)? Победу над ересью иконоборчества? Да, но ересь эта была осуждена еще 7 Вселенским собором 787 г. Победу над последней ересью, после чего и наступило окончательное торжество? Тоже нет. О изображениях ли красками на досках и стенах спорили Отцы этих соборов, и почему сейчас мы можем утверждать, что все христиане, начавшие с отрицания икон святых, закончили отрицанием икон Спасителя, непочитанием Богоматери и мощей мучеников и, в конце концов, отрицанием Св. Предания и упадком духовной жизни? Что такого жизненно важного в иконе?

Почитание икон Господа Иисуса Христа[1], Богоматери, ангелов и святых - догмат христианской веры, вытекающий из основного исповедания Церкви - вочеловечения Сына Божия. Сама возможность существования иконы основана на воплощении 2-го Лица Св. Троицы; реальность воплощения подтверждается, свидетельствуется иконой, которая является ручательством его истинности, а не призрачности. Отрицание иконы равносильно отрицанию самого Боговоплощения и всего дела нашего спасения. Божественное Откровение дается человеку как в Священном Писании, так и в Священном Предании. В общем-то само Писание является записанным Преданием (в течение первых десятилетий своей истории Церковь жила только Преданием). Иконопись - одно из изначально существующих способов выражения Предания, передачи Откровения. Иначе говоря, икона содержит ту же истину, что и Евангелие. Поэтому она не просто иллюстрация Св. Писания, но язык, соответствующий его проповеди, его смыслу, так же как соответствует ему богослужебные тексты. Поэтому икона имеет то же, что и Евангелие, литургическое, догматическое и воспитательное значение. Икона есть исповедание веры.

Икона не портрет. Отцы 7 Вселенского Собора указывают, что это изображение человека обоготворенного, и почитаема она и свята именно тем, что передает обоженное состояние своего первообраза и носит его имя. Благодать Св. Духа, присущая первообразу, - причина святости и изображенного лица, и его иконы; она же - возможность общения со святым через его иконы. Содержание иконы обуславливает ее язык, особые формы выражения, выделяющие икону среди всякого другого рода изображений. При помощи красок, форм и линий единственного в своем роде художественного языка - символического реализма - в иконе раскрывается духовный мир человека, ставшего храмом Божиим. Изображение святого не обычное, повседневное лицо человека, а его вечный, прославленный лик. Смысл иконы - показать нам наследников Царствия Божия, начатками которого святые были уже в своей земной жизни, показать человека во всей полноте его земной природы, очищенной от греха и приобщенной Божественной жизни.

Внутреннее состояние человека, в котором живет Господь, отличается миром, покоем и благоустройством; оно передается в иконе миром и благоустройством внешним: все тело святого, все детали, даже морщины и волосы, одежда и все, что его окружает, приведено к высшему порядку, подчинено общей гармонии, выражающей гармонию внутреннюю, ибо в Царствии Духа Святого нет беспорядка. Все эти детали необычного вида, как-то глаза без блеска, уши подчас странной формы, все изображено не натуралистически не по неумению живописца - такие, как они есть в натуре, они не несут здесь никакого смысла: смысл иконы не в отображении того, что есть в природе; икона своим условным, не натуралистическим языком передает бесстрастие, глухоту и невосприимчивость к мирским возбуждениям, отрешенность от них и, наоборот, восприимчивость к миру духовному, достигающемуся подвигом святости. Православная икона - образное выражение песнопения Великой Субботы «Да молчит всяка плоть человеча... и ничто же земное в себе да помышляет».

Краски в иконе передают цвет человеческого тела, но не естественный тон плоти. Красота здесь - внутренняя, духовная. Эта красота - святость, стяженное человеком подобие Божие, откровение будущей духовной телесности. Одежда сохраняет свои свойства и логически облекает формы тела, однако изображается она так, что подчеркивает прославленное состояние святого, становится образом ризы нетления[2]. Внешне это выражается в строгости форм, света и линий складок: они перестают быть случайными, становятся ритмичными, подчиняясь общей гармонии образа.

Внутренний строй человека отражается и в его движениях: святые не жестикулируют - они предстоят Богу, священнодействуют; каждое движение и само положение тела носит характер сакраментальный. Обычно они повернуты прямо к зрителю или на ¾. Святой присутствует не где-то в пространстве, а здесь - перед нами. Молясь ему, мы должны встречаться с ним лицом к лицу. В профиль (помимо изображений из житий, в клеймах на полях иконы) обычно изображаются только люди, не достигшие святости (например, волхвы или пастухи в иконе Рождества Христова).

Свойство святости и в том, что она освящает все, что с ней соприкасается. Вот почему на иконе изменяется все, что окружает святого: мир становится образом нового грядущего, преобразованного мира. Все теряет свой обычный беспорядочный вид, все становится по чину: люди, пейзаж, животные, архитектура. Собор всей твари как всеобъемлющий храм Божий - основная мысль православного церковного искусства. Действие святости на диких животных - характерная черта множества житий святых, поэтому и звери на иконе изображаются не совсем обычно: так язык иконописи указывает на недоступную нам теперь тайну именования животных Адамом в раю.

Таким же образом и архитектура на иконе часто идет в разрез с человеческой логикой: пропорции не соблюдаются, двери и окна пробиты не на месте и не применимы по размерам и т. д. Подлинный смысл этого в том, что изображенное на иконе действительно выходит за пределы рассудочных категорий, подчеркивает над-логичность веры. Странность иконы та же, что и странность Евангелия, ведь Евангелие - подлинный вызов всей мирской мудрости. Евангелие зовет нас к жизни во Христе, икона эту жизнь показывает. Поэтому она и прибегает к формам ненормальным, шокирующим, как и святость принимает подчас крайние формы безумия в глазах мира, юродства. И та, и другая выражают евангельскую реальность, а евангельская перспектива обратна мирской.

Икона показывает то, к чему призван человек, чем он должен быть. Перспективе видимого мира в ней противопоставляется перспектива евангельская, миру, во грехе лежащему, - мир преображенный. Весь строй иконы направлен на то, чтобы раскрыть сущность переворота, внесенного в мир Откровением. Выражение этого переворота требует особого построения образа. В этом строе с т. н. обратной перспективой нас поражают особенности формы, воспринимающиеся глазом, приученным к прямой, линейной перспективе, как деформация. На самом деле в ином художественном языке - языке Церкви - эта деформация естественна, даже необходима: такой строй иконы - противопоставление соборного опыта Церкви «отъединенному сознанию» автономного человека с его «отдельной точкой зрения». Пространственное построение иконы отличается тем, что, будучи трехмерным, оно ограничивает 3-е измерение плоскостью доски, и изображение обращено к предлежащему пространству. Если картина, построенная по законам линейной перспективы, показывает другое (иллюзорное) пространство, никак не связанное с реальным пространством, в котором она находится, то в иконе наоборот - изображенное пространство включается в реальное, между ними нет разрыва. Изображенное ограничивается одним передним планом. Лица на иконе и лица, предстоящие ей, объединяются в одном пространстве. Построение в глубину как бы отсекается плоским фоном, называющимся «светом».

В иконе нет единого источника света: здесь все пронизано светом, символом Божественного. Свет - Божественная энергия, можно сказать, что он и есть главное смысловое содержание иконы (как действование Бога). Наиболее адекватным его образом является золото. Блеск золота - символ Божественной славы, потому что золото излучает свет, но в то же время непроницаемо. Эти свойства золота символически передают свойства Божества, «ибо хотя действования Его до нас доходят, однако Сущность Его остается неприступною» (св. Василий Великий). Эта неприступность Божества именуется мраком. Свет неприступный есть «мрак, который светлее света» (Дионисий Ареопагит), слепящий и потому непроницаемый. И вот золото, объединяя в себе слепящий блеск с непроницаемостью, выражает символически адекватно Божественный свет - непроницаемый мрак, т. е. нечто, по существу иное, чем естественный свет.

Итак, как в построении целого, так и в деталях примы иконописи исключают всякую иллюзорность, будь то иллюзия человеческой плоти, иллюзия пространства, иллюзия естественного света и т. п. Исключают ее также техника и материалы. Подбор материалов представляет наиболее полное участие видимого мира в создании иконы: здесь участвуют и мир растительный (дерево), и мир животный (клей, яйцо), и мир минеральный (мел, краски). Все берется в своем естественном виде и лишь обрабатывается человеком.

Материалы: Сергей Говорун «Православие и иконопочитание» (http://www.pravoslavie.ru/put/apologetika/ikonopochitanie.htm)

Л. А. Успенский «Богословие иконы Православной Церкви» (изд-во братства во имя св. блгв. кн. Ал-дра Невского, 1997 г.; или http://www.pravbeseda.ru/library/index.php?page=book&id=746)

П. Флоренский «Иконостас» (М., 2001 г.; или http://www.vehi.net/florensky/ikonost.html)

[1] Согласно церковному Преданию, 1-я икона, икона Спасителя, появилась во время Его земной жизни. Мы знаем ее под названием Нерукотворного Спаса. Это плат (т. е. кусок ткани), на котором отобразился Лик Господа после того, как Он умылся и вытерся им. Сделано это было ради Эдесского царя Авгаря, больного проказой, попросившего Христа исцелить его. Суть этого события отражена в службе праздника Нерукотворного Спаса 16 (29 по н. ст.) августа. Подробное изложение происхождения Образа - в Четьи Минее.

[2] См. кондак службы Положения честной ризы Господа нашего Иисуса Христа в Москве (1625): «Одеяние нетления, спасительнаго целения/всем человеком, Владыко, даровал еси,/Твое Божественное сокровище - честную ризу,/яже есть хитон...»