Бедная, но высококультурная Россия

Никита Алексеевич Струве

Русская культура: сколь почвенна, столь и открыта

- Никита Алексеевич, что представляла собой русская культура около столетия назад, когда Ваши предки уезжали из России?

- Россия имела, начиная с 18-го, но в основном в 19-м веке, одну из самых больших культур современного христианского мира. Россия притягивала не только искателей счастья, но и искателей её культуры. Уже с конца 19-го века, а потом и в 20-м многие инородцы вошли в культуру России и стали ее творцами. В частности, это касается немцев, англичан, в меньшей степени  французов, евреев. Ведь, скажем, если взять 20-й век, два великих русских поэта - Мандельштам и Пастернак - из еврейских семей, два великих российских философа - Франк и Шестов - тоже из еврейского населения.

- А когда отношение к евреям в России изменилось? Бабушка говорила, что евреи не могли поступать в высшие учебные заведения, и смешанные браки тоже не благословлялись...в традиционных семьях!

- Да, в традиционных семьях, но это не обязательно примерные семьи, потому что они более закрытые. Традицию хорошо соблюдать, но с открытостью. Россия была во многих смыслах, в том числе и в культурном, открытой страной. Евреи могли поступать - хотя был ценз, конечно - и в средние школы, и в университеты. Затем они уезжали за границу учиться. Набравшись науки на Западе, они возвращались в Россию и также становились творцами русской культуры.

- В какой семье выросли Вы?

- Во мне нет ни капли русской крови, но есть частица зырянской. Мой предок по бабке - автор первой русской грамматики времен Пушкина, филолог, англичанин Герд. Как раз его сын умыкнул одну зырянку, отсюда и пошла эта ветвь. А по отцу - немецкий род, по-настоящему обрусевший только с моего деда, который превосходно говорил по-немецки. По матери у меня французская семья с одной стороны: аристократы, разорившиеся во Франции, которые решили поискать счастья в России в 20-е годы 19-го века и стали купцами первой гильдии. Это, кстати, свидетельствует об открытости России. Всякая великая культура сколь почвенна, столь же и открыта. Также и любовь к Родине должна сопровождаться открытостью, а не замыканием, потому что тогда плодов не будет.

- Какие семейные традиции Вы восприняли с детства?

- Культурные традиции. Мать моя была католичкой. Нас водили в церковь два раза в год, соблюдая, я бы сказал, некий минимум. Мой отец скорее хотел мне привить французскую культуру, чтобы не отрываться от почвы, на которой мы жили. Так что сначала я читал по-русски с трудом...

- В школу ходили...

- ...французскую. Ни в одну русскую школу я не ходил и в Россию попал на 60-м году жизни в первый раз, но, тем не менее, какая-то русская судьба у меня получилась.

- Каким же образом?

- Отчасти потому, что я решил посвятить себя русской культуре, русскому языку.

- Почему? Ведь Вы родились во Франции, учились во французской школе, Ваши родители, как Вы сами сказали, пытались привить Вам французскую культуру?

- Но это не значило сделать из меня француза. Что касается языковой культуры, мой материнский язык - русский, на нём я всегда говорил дома, и это очень существенно. Я решил посвятить себя русской культуре, литературе, истории... Мы страшно переживали падение России в тартарары. В эмиграции это передавалось и детям. Я родился 10 лет спустя после начала эмиграционных годов, а это всё-таки близко.

- Что это был за мир? Меня поражает трепетное отношение к России эмигрантов, даже тех, кто никогда ее не видел!

- У Мережковского очень хорошо написано о том, что именно когда не видишь - любовь чище и глубже. С 9-10-тилетнего возраста я знал о том, что происходит в России, какие ужасы там творятся. Потом была встреча в конце войны со второй эмиграцией, с несчастными людьми, познавшими жесточайший голод 30-х годов. Они нам рассказывали, как были свидетелями случаев каннибализма, в частности, на Киевщине...

- Сейчас, когда издано уже много книг о том историческом периоде, Вам кажется, что сведения, поступавшие к Вам в советские годы, были объективными?

- Да, мы знали, что происходило в России. Можно было обмануться, особенно в 1945-м году, поскольку Россия была не только участницей, но главной победительницей немцев, очень многие соблазнились предположением о возможном изменении режима. Но наша семья, наш круг не поддался на это. Даже философы соблазнились, Бердяев, например. Он вдруг решил, что Россия пошла по правильному пути. А Семён Людвигович Франк, великий философ, которого я очень хорошо знал лично, не питал никаких иллюзий. И мой дед, Петр Бернгардович Струве, придерживался того же мнения: считал, что нацизм и коммунизм нужно отправить в один мешок. Он был уверен, что всё равно, так или иначе, победит Запад, западная англо-американская демократия. А российские победы, увы, означали распространение коммунизма дальше, на половину Европы, ещё дальше, до Вьетнама, то есть, мировое распространение коммунизма.

- Каким им виделось будущее России?

- Тогда? Оно не виделось. Виделась холодная война надолго. Потом начались жёсткие преследования Церкви при Хрущеве. Хрущёв кое-что сделал для России, но ведь он считал, что уничтожит Бога.

- И «покажет последнего попа по телевизору»...

- Да. Мы понимали, что это продолжение бреда.

- Откуда вы черпали информацию?

- Достаточно было читать советские газеты, антирелигиозную пропаганду ясными глазами. Я написал на французском языке книгу о положении христиан в СССР, начиная с 1917-го года и заканчивая преследованиями Хрущёва. Несмотря на то, что Хрущёв пал, преследования продолжались. Во Франции книга вызвала большое ответное движение, мы создали комитет в защиту христиан СССР. В комитет входили и протестанты, и католики, и православные. Мы открывали глаза западным людям.

Книга века: «Архипелаг ГУЛАГ»

- Как приняла Франция на «Архипелаг ГУЛАГ»?

- Она отреагировала на Солженицына ещё раньше, когда появились «Иван Денисович», романы, «Раковый корпус». На «Архипелаг ГУЛАГ» реакция была колоссальной. Солженицын во Франции был прочитан и услышан. Многие интеллектуалы-коммунисты поняли, что заблуждались. «Архипелаг ГУЛАГ» это их прозрение довершил.

- Тогда и Вы поняли реальные масштабность катастрофы, произошедшей в СССР?

- Тогда я понял гениальность Солженицына, поскольку был издателем этой книги в Париже.

- И какой был первый тираж, интересно?

- Тираж издания на русском языке был исключительный для эмиграции, 50 тысяч экземпляров первого тома. 20 тысяч - тираж второго тома, 10 тысяч - третьего. И по-французски были огромные тиражи, и по-немецки тоже. Это книга века. Я считаю, что мне очень повезло, что я - её издатель. Издатель тайный. Мы переписывались с Александром Исаевичем, начиная с 1971-го года.

- Со стороны советского правительства у Вас не было проблем после издания «Архипелага Гулага»?

- Меня много раз об этом спрашивали. После выхода книги меня зазывали в советскую Россию разными путями, но я думаю, не столько, чтобы мне навредить (ведь я - француз, и был бы большой дипломатический скандал), сколько с тем, чтобы проследить, какими путями я поддерживал тайные отношения с пробуждающейся Россией. Были люди, которые по заданию зазывали меня туда, я наотрез отказывался. Это было принципиально. Я сказал: «Пока «Архипелаг ГУЛАГ» не будет издан в России, я в Россию не поеду».

- В самом деле, приехали только после этого?

- Да: в 1990-м году.

Демократия - лучшая из плохих систем управления

- Ваш дед известный политик и экономист П.Б.Струве не дожил, но Вы дожили до падения коммунизма. Каково Ваше отношение к событиям последних двадцати лет в России?

- В своих статьях в 1980-м году я более-менее хронологически предсказал, что лет через 10 коммунизм падёт. Об этом написано в одной из передовиц моего журнала «Вестник русского христианского движения». Уже когда махали ручками с Кремля, было очевидно, что система дряхлеет. Я никогда не думал, что Россия выйдет сухой из воды, что после 70-ти лет наступит время блестящей демократии на высоком нравственном уровне, так что меня ничего не удивило в той разрухе, которая после падения коммунистической власти началась, в тех трудностях, бесшабашности первых лет. Если бы их не было, это была бы аномалия, сверхчудо для страны, на 70 лет отдавшейся дьявольщине.

- Но были ведь и новомученики!

- Да, меня и Александр Исаевич спрашивал, почему столько новомучеников, а Россия от этого не здоровеет, не преображается. Автоматически ничего не бывает. Новомученики не могут сразу изменить экономику, ввести демократию. Как известно, демократия - не самая худшая, а вернее, лучшая из плохих систем управления. Капитализм, как кризис показал, тоже содержит в себе много изъянов. Дикий капитализм, с которого начала Россия, был во многих проявлениях ужасным, но меня это не удивляло. Ведь кадры не были подготовлены, те, кто руководили страной, боялись самих себя и друг друга. Это нельзя было сразу изменить. А сейчас Россия медленно идёт по пути выздоровления в политическом смысле, отчасти и в экономическом тоже.

- Что Вас радует и что огорчает в современной России?

- Считаю, что политически за последние годы наведён несомненно некоторый порядок, что экономически Россия поднялась, и уровень жизни вырос. Когда я путешествовал по России, то посетил 60 губерний, включая такие отдалённые, как Владивосток.

- С лекциями?

- Читал лекции, отвечал на вопросы. Программа посещения всегда разнообразная.

- Какие самые яркие впечатления от путешествия по России?

- Почти все очень яркие. Может быть Архангельск? Церковная жизнь в Архангельске. Но ещё я ездил и в Астрахань, и во Владивосток, и в Торопец - это крайняя точка Тверской губернии, Родина патриарха Тихона.

- Как эмиграция относилась к патриарху Тихону?

- Как к святому.

- Всегда?

- Всегда. Это слава нашей веры. И до, и после он был одним из самых просвещённых патриархов, не из властных патриархов, но из свидетелей веры.

Бедная, но высоконравственная Россия

- Никита Алексеевич, какой Ваш самый первый детский образ России?

- Детский образ России - это всё-таки русская эмиграция.

- То есть эта «Россия» была здесь, во Франции?

- Несомненно. Россия для меня была здесь. Во Франции оказалась интеллигенция самого разного спектра. Благодаря созданию в Париже Православного богословского института здесь собралась религиозно-богословская элита высочайшего уровня, что случается раз в век, и может быть уже не повторится никогда! Русскому языку меня учил Константин Васильевич Мочульский, известный литературный критик. Его книги о Гоголе, Достоевском переизданы сейчас в России...

- Нарисуйте ту картину русской эмиграции, которую Вы здесь видели?

- Во-первых, это был высокий уровень культуры не только в смысле профессиональном, но это было и моральное сопротивление людей, которые по влечению души защищали интересы истинной России. Они предпочитали умирать или уезжали за границу, где жили в основном очень бедно, при этом никогда на бедность не жаловались. Вот этот образ бедной, но высококультурной и высоконравственной России (хотя, конечно, были и предатели, далеко не нужно ходить - муж Марины Цветаевой...) Думаю, что образ этой России тоже очень помог мне стать на путь веры.

- Действительно,  Вы не сказали, какое место занимала вера в Вашем образе России?

- Моя мама была католичкой. Папа в те времена был неверующим. Бабушка, протестантка, обычно она молилась по-немецки. Дед пришёл к вере благодаря своей жене, которая была набожна, но они жили в Белграде. Мой дядя, отец Савва (Струве) -  монах, но я его не знал. Другой мой дядя,  уверовавший в годы революции, сильно на меня повлиял своей верой. Он в 1917-1918-м году прочёл первые антирелигиозные прокламации, и в этот момент его осенило. Мой брат доктором медицины и дружил с будущим митрополитом Антонием Сурожским, отчасти благодаря которому пришёл к вере и стал священником. Я же пришёл к воцерковлению не через русских людей.

- Через кого - же?

- Я встретил друзей моего брата, которые стали и моими близкими друзьями, это православные сирийцы и ливанцы. Один из них - теперешний патриарх Антиохийский Игнатий. Я ему «напророчил», что он станет патриархом. Мы как-то ехали на машине, и она забуксовала, пришлось всем вместе толкать. Я тогда сказал: «Вот будущий патриарх пихает машину». Другой, митрополит Гор Ливанских, пожалуй, ещё более близкий друг, Георгий (Ходр), известный богослов. Его книги переведены и на русский язык. Дружба наша длится уже почти 60 лет.

- А тогда, сколько Вам было лет?

-  20 лет.

- Неужели Вашему общению в эмигрантских кругах не мешало то, что Вы не были истовым православным человеком?

- Надо быть толерантным. Государственная религия - это то, чего я больше всего боюсь для России.

Православие не национально, оно универсально

- Я понимаю, что такой человек, как Вы, не мог просто перейти в православие. Что Вас так поразило в православном мировоззрении, что Вы сделали этот шаг?

- То, что православие не есть религия одной нации, одной культуры, что она универсальна. В ливанцах и сирийцах, может быть, гораздо больше близости к слову библейскому. Традиция православная та же, но другое её выражение. В русском православии может пугать преувеличенная набожность, преувеличенная обрядовость, несоответствие между набожностью и реальным поведением в жизни.

- В России по сей день можно встретить как «культурных» атеистов, так и людей верующих, но абсолютно отрицающих культуру. На Ваш взгляд, существует  золотой путь отношения верующего человека к культурному наследию?

- Я думаю, золотой путь всегда существует, вопрос в том, сделаем мы его своим или нет. Христианство выросло из иудейской религиозной культуры, из греко-латинской. Отцы Церкви не могли бы мыслить, если бы раньше не прочли Платона. Тут проблемы нет, но страх перед культурой.

- К сожалению, таких людей сегодня в России...

- ...довольно много. И в них я вижу опасность для Русской Церкви. Отрицание вообще опасная вещь, особенно отрицание ценностей. Западная культура создала, как говорил Мандельштам, озеро христианской музыки от начала до нынешних времён. Это и Бах, и другие.

- Какой бы Вам хотелось видеть Россию?

- Русской, поскольку сейчас идёт глобализация, а в связи с тем, что Россия была опустошена, она поддаётся НАТО отчасти больше. Но так как у России великая культура, именно это поможет стране устоять. Хочется, чтобы Россия была и европейской.

- Вы верите, что такая Россия возможна?

- Знаете, «надежды юношей питают, отраду старцам подают». «Старцы» нуждаются в отраде. Мне кажется, что к такому образу России надо стремиться.

Биография: Н.А.Струве родился 16 февраля 1931 г. в г. Булонь-Бийянкур во Франции в русской семье, внук П. Б. Струве. Окончил Сорбонну. Знал лично Анну Ахматову, Ивана Бунина, Бориса Зайцева, Франсуа Мориака. Автор монографий о положении христиан при советской власти («Les Chretiens en URSS», 1963) и творчестве О. Э. Мандельштама («Осип Мандельштам. Его жизнь и время», 1979). Будучи директором издательства «YMCA-Press», собирал наследие русской эмиграции и публиковал его, равно как и «запрещенные» книги советских писателей, которые тайком переправлялись в СССР. В 1973 г. первым издал «Архипелаг ГУЛАГ». Один из учредителей издательства «Русский Путь» и библиотеки фонда «Русское Зарубежье», главный редактор издательства «Русский путь», главный редактор журналов «Вестник РХД» и «Le Messager Orthodoxe». В 199 г. удостоен Государственной премии РФ.

Беседа с Н.А.Струве впервые прозвучала в эфире радиопрограммы «Благовещение» в 2009 году. Биография составлена по открытым интернет-источникам. Фотография с сайта: http://www.krupaspb.ru